Воспоминания о Коле Корпусенко-фотографе и человеке.
Я начал писать этот текст в 2009 году и с тех пор сделал массу дополнения и апдейтов.
В январе 2002 года я мне позвонила моя экс из Виннипега и сообщила о том, что в Петрозаводске умер Коля Корпусенко – мой друг на протяжении более 20 лет. Умер, похоже, отравившись «палёной» водкой, хотя подробностей я не знаю (cм. апдейт в конце поста).
До этого сообщение на эту же тему прислала Джойс Бенсон из Дулута – друг мой и Коли, тоже в течение многих лет. Совсем недавно, в конце июля 2009, Саша Изотов, мой друг из Сортавала, живущий в Финляндии, написал мне в моей группе «Мы – из Сортавала» сообщение, в котором просил меня поделиться воспоминаниями о Коле для альманаха «Сердоболь», который издаётся в Сортавала.
Когда мы познакомились с Колей, в 1978 году, он преподавал зоотехнию в Сортавальском сельскохозяйственном техникуме, а я в средней школе посёлка Харлу французский и английский язык. По выходным же, чаще всего в субботу, я приезжал в Сортавала, где жила и сейчас живёт моя мама, (апдейт – мама умерла в октябре 2014 года), чтобы проводить там дискотеки, а Коля показывал слайд-фильмы, сопровождая это мероприятие. Потом я ушёл в армию в апреле 1979 года, и Коля, будучи в Москве, виделся со мной раз или два во время моих увольнений. Я потом стал довольно часто ходить в увольнения из части, которая располагалась прямо напротив Олимпийской деревни в Олимпийский 1980 год, а потом наши жизненные пути тесно переплетались до самого отъезда моего в Канаду в мае 1998 года, хотя в последние годы, строго говоря, мы друзьями уже не были.
Я переношу сюда отрывок из моих воспоминаний о работе на карельском ТВ, которые пока под замком. Как видите, он набран иным шрифтом.
Когда мы с Колей, преподававшим в то время зоотехнию в местном совхозе-техникуме, сейчас давно закрытом, подружились, я уже провёл две-три дискотеки в местном доме культуры. Мы выпили с ним поллитру – другую водки у него в странной продолговатой, однако благоустроенной квартире в доме финской постройки на улице Суворова.
Конечно, что называть благоустроенной квартирой? По западным, да и последующим постсоветским меркам её можно было назвать, наверное, на четверть благоустроенной. То есть ни душа ни ванной ни горячей воды там не было. Но из старого, может быть ещё финского крана текла холодная вода и был унитаз с бачком высоко наверху.
Жилище его находилось прямо по правую руку в конце этой арки, если идти лицом к камере. Там, помню, была какая-то кухонька, отделенная занавеской от гостиной, она же спальня с походной кроватью.
Трещина в наших отношениях, образовавшаяся после совместной поездки в Дулут, так и не срослась.
Потом Колю жестоко избили на мосту, ведущем из центра города на Кукковку, где он жил. Били его, как он потом рассказал, несколько человек. Сломали очки, долгое время у него был перекошен рот, но травм несовместимых с жизнью не нанесли. По его словам, он как-то доковылял или дополз до ближайшего от моста дома и позвонил в первую квартиру подъезда. Как он сам потом говорил, открылась дверь, вышел мужик и сказал что-то типа «Мало тебе дали, я бы ещё добавил».
С того момента и в его поведении наметились странности. Коля просто уже был не тот. Тем не менее мы оставались добрыми приятелями, Коля даже помог мне с записью в трудовой книжке, необходимой для подтверждения моего переводческого стажа при оформлении иммиграционных документов. Утрата Коли была для меня большим ударом. Один раз мы пообщались даже, оставаясь анонимными друг для друга, через какой-то Петрозаводский сайт, когда я был уже в Виннипеге.
Для Саши Изотова я написал то, что вы прочитаете ниже.
На факультете общественных профессий при Петрозаводском университете Коля вёл кружок фотографии, и я однажды присутствовал на этом кружке – у него действительно был талант преподавателя, ведь он же преподавал в Сортавальском сельхозтехникуме, когда мы впервые встретились. И что бы он ни преподавал, он был блестящ во всех преподавательских ипостасях – и там в кружке я помню, как сейчас, как он наводил галогенную лампу на искомканную фольгу и получал потрясающий фон для портрета, потом показывал, как нужно освещать объект, чтобы не было теней – всего-то киловаттную лампу в побелённый потолок! Я потом эти приёмом не раз пользовался. Тогда же, в том кружке Коля привлёк меня к учебному процессу, попросив объяснить происхождение терминов «коллаж» и «монтаж», которые французские, как не всем известно.
Потом я помогал ему писать кандидатский минимум по зоотехнии и тоже, как сейчас помню, переводил для него с английского про желудок коровы. Страшно интересно – желудок достигает объёма в 300 литров и состоит из трёх частей, одна из которых называется “сычуг”. Корова, когда пасётся, первые, условно говоря, два часа набивает один желудок, может быть тот же сычуг, потом ложится на лужок и начинает отрыгивать съеденное обратно в рот, потом пережёвывав отрыгнутое, проглатывает жвачку в другой желудок, ну или как-то так, всех подробностей я сейчас уже не помню, конечно, но помню, что это было нечто, чего я никогда и представить не мог. С тех пор, когда я еду по сельской местности и вижу лежащих и жующих коров, я всегда вспоминаю Колин кандидатский минимум (диссер он, по-моему, так и не защитил), и если кто-то оказывается поблизости, рассказываю собеседнику про чудесный тройной коровий желудок и собеседник считает меня сильно умным.
На фото мы с Колей в машине Джойс во время нашей поездки в Дулут в 1990 году. Снимок Джойс Бенсон.
А потом он поехал в штаты на несколько месяцев и преподавал фотографию там! Причём Джойс Бенсон, наш общий с ним друг, она умерла в 2020 году), и это она в 2003 году сообщила мне о смерти Коли уже в Монреаль, которая слышала его лекции, тоже была в восторге от той лёгкости, с которой он находил общий язык с американскими студентами, причём английский, который он выучил сам, без всяких пединститутов, у него был хоть и с сильным акцентом, но всегда понимаем американцами. Он никогда не стеснялся сказать неправильно грамматически или фонетически, главное – умел донести мысль до собеседника.
Один эпизод, о котором я, может быть, и рассказывал, останется в моей памяти на всю жизнь, хотя это больше рассказ про меня самого, а не про Колю собственно, но тем не менее… К тому же это было невероятное совпадение, о котором я расскажу в конце этой истории.
Я и Коля слева. В центре яхтсмен Дима, с которым мы потом поедем на Кильскую регату. Через одного человека - переводчица, кажется Поснова её фамилия, но точно уже не помню. Сидит Володя, яхтсмен, как и другие мужчины. Мы с Джойс познкомимся через него с семьёй из Беломорска, куда Джойс съездит три раза. Два со мной и один с Натальей Берниковой.
Лето 1990 года, когда мы с Колей в течение месяца были в Дулуте и жили на втором этаже дома Джойс на улице Кэтскилл, было чрезвычайно богатым на визиты гостей из Петрозаводска.
На фото я с баскетболистами, в составе которых был сын Мейми Лео Севандер. Рядом со мной Жуков из Петрозаводска, я его встречу на остановке междугороднего автобуса примерно в 2005 году, когда поеду в Сортавала и мы немного поговорим.
Когда вино кончилось, при том, что Джойс выпила, может быть, стакан, а мы приговорили всё остальное, мы решили поехать и проверить наших баскетболистов, которые все разместились в каком-то доме, и у нас был адрес. Баскетболисты уже спали, потому что время было к полуночи, и мы решили возвратиться домой, но тут внимание Коли привлёк ярко и призывно светящийся огнями мотель в виде замка, который, как я потом только узнал, так и назывался: Lakeview Castle, то бишь замок с видом на озеро.
В баре стоял «дым коромыслом», как мы потом узнали, отмечалось лет 80 какому-то дедку, ну а американцы так часто и делают – снимают отель и бар, выпивают, а поскольку вся их страна за рулём, то обратно пьяными не едут, а ночуют в мотеле. В центре бара молодые парни кидали дротики в мишень на двери. Я подошёл и задал какой-то идиотский вопрос типа: «А в чём смысл игры, попасть в центр или выбить больше очков?» Идиотский потому, что в центре мишени как раз и больше всего очков, но надо знать американцев – они всегда рады поддержать беседу с незнакомым человеком и ответить на любой вопрос. Мне терпеливо объяснили особенности игры в дротик, и в конце объяснения спросили:
«А чтой-то у тебя за акцент такой, не из Германии ли ты часом?»
«Нет, из России» – ответил я.
«Да нууу! Хорош заливать! Да никогда в наших краях никого из России не было!» – что, конечно же, ко второй половине 1990 года было уже неверно, но, может, ребята были и не из самого Дулута, не читали газет и не смотрели телика, где даже мой скромный визит освещался три раза (и у меня даже и по сю пору (2009) есть видео этих репортажей. Коля всё это время стоял как бы в сторонке и наблюдал за развитием общения.
«Гуд», сказал кто-то из молодых людей, «сейчас мы тебя проверим. Скажи-ка какое-нибудь ругательство по русски!»
Я старательно проартикулировал что-то про оральный секс, меня попросили повторить три раза и повторили фразу Коле. Коля подтвердил, что это именно то и значило. Факт нашей национальной принадлежности был неоспорим теперь.
«ОК, раз вы русские, мы вам покажем сейчас смертельный номер.»
Из глубины бара был позван парень в рваных джинсах и кожаной куртке с заклёпками, ростом метр с кепкой, но в боевой раскраске, то есть с фиолетово-зелёными и ещё не помню какими волосами. Ему был до половины наполнен коричневой выпивкой небольшой стаканчик, граммов 50 от силы, подан ломтик зелёного лимона-лайма, и, в промежуток между большим и указательным пальцем левой руки насыпали соли. Парняга лизнул соль, залпом выпил стаканчик, скривился в судорожном движении, сожрал лайм прямо с кожурой и, наконец, выдохнул, довольный своим подвигом.
«Так, а в чём «смертельность-то номера?» наивно спросил я.
«Как, ты не понял? Это была текила, 70% спирта!»
«Ну и?»
«Не, ты не понял, правда, повторяем, 70 градусов!»
«Наливай!» обратился я к одному из парней. «Герой» смертельного номера был уже поблизости не виден, наверное, пошёл блевать.
«Ещё раз предупреждаем, под твою полную ответственность, это – семидесятиградусная текила!»
«Давай-давай, не тяни!»
Мне плеснули в стаканчик два пальца текилы.
«Что?!» возмутился я, «Вы шутки тут шутите? Полный наливай!»
Налили полный, может быть 75 граммов, потому как стаканчик был узкий. Стали совать ломтики лайма, соль для лизнуть вначале…
«Спокуха!» – сказал я жестом левой руки и медленно, совершенно не морщась, выцедил всю текилу до капли. Снова потянулись руки с «закусоном», решительно отодвинутые мною. Народ безмолвствовал и несколько минут ждал, не свалюсь ли я замертво с катушек тут же посреди бара. Но поскольку я, как ни в чём не бывало, продолжал общаться, то мне был задан вопрос:
«А какая же у вас самая крепкая выпивка в России?»
«Девяносто шесть градусов. Чистый спирт!»
«А ты его пил?»
«Пивал-с» – было моим ответом и чистой правдой, потому что спирту было попито с доктором Татарским, причём с заеданием выпитого космическим питанием, не так уж мало.
Не меньше литра за всю двухмесячную экспедицию, и это – не считая другого спиртного .
Это было во время экспедиции «Полярный Одиссей» в июне – августе 1986 года, в которой автор побывал в качестве боцмана в Белом и Баренцевом морях. Надо помнить, что тогда был разгар «сухого» горбачёвского закона и спиртное было буквально на вес золота.
После этого мы с Колей получили заверения в том, что американцы с нами никогда воевать не будут, чего я им как раз и отсоветовал делать несмотря на отсутствие прецедентов. Ну, если не считать Вьетнама, где, как известно, прямо мы всё-таки не воевали.
А совпадение, о котором я заикнулся в начале рассказа, состоит в том, что когда у моей дочери Анны и Джейми была свадьба в августе 2001 года, то есть за 2 недели до печально известного теракта в Нью-Йорке 11 сентября, то её вторая часть, выпивка с закуской и танцы под ансамбль, происходила в том самом Lakeview Castle, где за 11 лет до этого мы так «культурно», хотя и недолго, отдохнули с большой пользой для репутации русского, а тогда ещё советского человека в глазах простых американцев. Репутация выросла, прямо скажем.
Поздравление в честь Анны и Джейми на доске событий мотеля Лэйквью Касл. Август 2001 года. Снимок пока почему-то утратился, может найду...
Ниже на снимке. Вася держит футляр от какого-то музыкального инструмента, изображая им огнестрельное оружие. Саша Чернышов, уже эмигрировавший или находящийся в процессе эмиграции - в галстуке-бабочке.
Моя кандидатура в московском офисе Сороса прошла быстро и хорошо, я должен был приехать в Москву в начале августа или в конце июля 1990 года, пойти в их контору и получить билет на самолёт, который улетал, скажем, на другой день. Я даже не помню, ночевал ли я у Зайцевых в Москве, скорее всего да, потому что гостиницы я точно не снимал. Когда пришёл в контору Сороса, то мне сказали, что не было билетов в экономический класс и заказали в бизнес, поэтому я должен им 500 рублей или около того. Напоминаю, что рубли были полновесные, советские. Те, что официально котировались по 60 коп. за доллар. У меня на кармане если и было, то не больше 100 рублей. Я сказал, что, конечно, сейчас позвоню домой, 500 рублей мне соберут и телеграфом пошлют. Но первое, что я сделаю, то поговорю со своим спонсором по поводу правомочности таких сборов, потому что никто меня не извещал про бизнес-класс. А если спонсор ничего не предпримет, то напишу самому Жоржику. Соросу. Ребята тут же пересрались и сказали, что ничего платить не надо, вот вам билет, летите.
С билетом, номером рейса и временем прибытия в Нью-Йорк в руках я пошёл на центральный телеграф в Москве и стал звонить Джойс. Вернее, не самой ей, а её мужу Клиффу, с тем, чтобы он сообщил мне, где меня будет в Нью-Йорке ждать билет в Миннеаполис и потом в Дулут. Я дозвонился, но Клифф решил, что я хорошо знаю язык, что было отчасти верно, и реалии США, поэтому толком ничего не объяснил, отрывисто передав название киоска, где мой билет будет лежать и ещё что-то типа имени держательницы билета. Вроде её Рене звали.
До Нью-Йорка я летел очень хорошо, поили неплохо и кормили в бизнес-классе. Самолёт был аэрофлотовский, типа Ил-62. Соседом оказался какой-то грустный армянин, улетавший от преследований азеров или как-то так, рассказывал какие-то ужасы, как азеры вырезали армян. Я сочувствовал, конечно, но был далёк, если честно, от этого. Как сейчас, дополняю рассказ в ноябре 2023 года, далёк от перипетий украинских и еврейских. Равно как, по большому счёту, от канадских и американских.
Когда прилетел в НЙ, то сильно удивился пограничному контролю. На нём сидел, свесив ноги с какого-то то ли стола, то ли эскалатора, мужик лет 40 в ковбойской шляпе, широко улыбавшийся. Он спросил, типа, какого рожна я приехал в Штаты, я ответил, что по стипендии, он поставил штамп, больше ничего не спросив, сказал “велкам”, и я очутился в огромном, доселе невиданном аэропорту Кеннеди. Вроде багажа у меня не было, только сумка с каким-то барахлишком. Да, ещё был тубус с советскими афишами, которыми меня нагрузил Коля Корпусенко. О них – ниже. Скажу только, что советский таможенник в Шереметьево был сильно удивлён, что я вывожу такое барахло. Сейчас, кстати, представляющее большую ценность.
С бумажкой в руках я стал искать киоск, где должна была сидеть Рене. Ходил взад-вперед минут пятнадцать. Ничего похожего (у меня было название) в моём поле зрения не нарисовалось. Стал пробирать мандраж. У меня была куча мелочи, было долларов 50 наличными. Я увидел телефон-автомат и решил звонить Джойс. Стал читать инструкцию, как набрать Дулут, штат Миннесота. Мандраж крепчал, монетки, которые я загружал, высыпались обратно. Мандраж переходил в ажиотаж. Я словил чуть ли не за рукав какого-то ньюйоркца и просил помочь. Стал объяснять ему, что да как, человек сказал просто: Call collect. Я ничего не понял, что за Коллект такой? Он объяснил мне – за счёт принимающего звонок. Просто набираешь единицу и номер телефона, кому звонишь. Что я и сделал. О, счастье, Джойс сняла трубку! Я ей чуть ли не плача доложил, что нет никакого киоска с Рене поблизости и я близок к отчаянию. Она, такая, да нет же, должен быть вот прямо от эскалатора налево типа. И я, такой, да нет же в Кеннеди ничего подобного!
Она: “А что ты делаешь в Кеннеди? Тебе надо в Ла Гвардию! Это внутренний аэропорт”. Немая сцена и картина маслом. То есть её муж, Клифф, по телефону не сказал мне главного, а именно, что мне надо переехать из одного аэропорта в другой! Как в этот другой попадать было моим следующим вопросом. Оказалось – не так уж сложно. Джойс рассказала, что нужно пойти и взять такси, она хорошо знала где, и сколько оно стоит. Вроде 8 или максимум 12 долларов до Ла Гвардии. Такая капуста у меня была, такси водились в изобилии. Ехать было с полчаса. При подъезде к аэропорту, когда таксист завидел диспетчерскую вышку, он спросил, куда я лечу, я сказал, что в Миннеаполис, и он меня подвёз к нужному, по его мнению, терминалу. Оказалось – не туда. Но всё равно, было уже намного спокойнее – я приближался к цели.
Зато в Миннеаполис самолёт то ли опаздывал, то ли там действительно был небольшой промежуток времени между рейсами, только я, к ужасу своему, понял, прилетев, что самолётик на Дулут практически уже должен улетать. Я справился, куда бежать и развил страшную скорость по движущейся ленте. Ещё метров за 50 от самолёта, дверь которого практически уже закрывалась, я стал махать руками, и служащий аэропорта мне прокричал, чтобы я не торопился. Что без меня не улетят. При этом меня даже досматривать не стали и не стали пропускать мою сумку через рентген. Видимо, располагал внешне. Лететь до Дулута – меньше часа. Джойс меня встретила на своём синем Додже и повезла прямо в “кэбин” на Бледнолицем резервуаре (Whiteface Reservoir). Резервуар – это то же озеро, только, вроде, из него не вытекает речек.
Мы хряпнули по стопочке Петровской, привезенной ею из Петрозаводска раньше, я что-то поел, пару часов поболтали, после чего я богатырским сном спал часов 12. То ли назавтра, то ли через день-другой мы встречали в аэропорту Дулута Колю. Он высадился с громадной сумкой, типа в каких хоккеисты носят свои доспехи и с отдельным тубусом всё с теми же советскими пропагандистскими плакатами. И мы начали наши приключения, которые продлились месяц.
Этот месяц, что мы провели тогда, был таким насыщенным, какого у меня отродясь не было ни до, ни после. Как я уже писал и показывал, мы с Колей встречались с петрозаводским пианистом Сашей Чернышевым и его знакомыми. В то же время там была группа яхтсменов из столицы Карелии, в числе которых был некто Дима – с ним мы поедем в Киль, Германия, чтобы гоняться на яхте Руна.
На этом снимке слева на переднем плане сидит Венди Уэмберг. Она была какой-то чиновницей в мэрии Дулута и дружила с мэром Петрозаводска Катанандовым.
Я хорошо помню, как она говорила мне, что её удивляет, почему в Петрозаводске не стригут газоны, ведь образуются кочки. Стрижка газонов в начале 1990х была, конечно, очень важной заботой петрозаводской мэриии... Васильев сидит за какой-то толстой дамой, тоже, наверное, чиновницей. По-моему она и была хозяйкой дома, где нас принимали и возили по озерцу на моторизованном плоту.
Помню ректор был очень любезен и прост в обиходе и изумился “как много фонариков натыкано в асфальте на протяжении многих километров и как же они все питаются электричеством”. Мы возвращались ночью и фары освещали разделительную полосу с квадратиками, нарисованными люминесцентной краской. Они очень ярко отражали свет фар и действительно выглядели как фонарики. Но я к тому времени уже знал, что это, и ректору Васильеву объяснил, что никакие это не фонарики. Отмечу, что, когда потом мы виделись с ректором в компании той же Джойс уже в Петрозаводске, он сделал вид, что меня вообще видит впервые и рыло воротил в сторону. Ну я уже давно знал повадки местной знати, вышедшей из грязи в князьки, и не слишком парился из-за таких пустяков.
Интересным этапом была встреча участников “велопробега” из Петрозаводска. Их группу возглавлял один татарин, с фамилией типа Акаев, профессор ПГУ и зав. кафедрой вроде водопровода и канализации. Он умер уже, наверное в 2000е годы. Они, якобы, ехали на велосипедах из Миннеаполиса в Карлтон Carlton, городок с населением меньше 1000 человек, где мы с Колей, тоже были на велосипедах, один из которых был великом Клиффа, на нем ездил я, а второй для Коли она попросила у кого-то из знакомых. До Карлтона, вернее раньше ещё до Миннеаполиса /Сент-Пола, была проложена железная дорога, которая, по крайней мере на этом участке пути от Дулута, преобразована в великолепную асфальтированную дорогу. По какому пути группа ехала из Миннеаполиса я не знаю. И даже если тогда об этом расспрашивал, то давно забыл. В составе группы был хорошо знакомый мне фотограф газеты “Комсомолец” Вася Петухов, а также папа Вовы Демидова, бородатый такой дядя, тоже уже покойный ныне. Мы с ним и Володей ездили в велопробег вокруг Онежского озера и провели неделю рядом. Тем не менее, когда потом мы соберемся в какой-то пивной в Дулуте с этими участниками и будем распивать пару “питчеров” пива, Давыдов-старший прикинулся, что меня совсем не знает! Это меня, признаться, несколько покоробило. Ведь это же был не ректор, которого я видел впервые и провёл с ним пару часов, а чувак, с которым как бы делили хлеб-соль несколько дней.
Прикольно было видеть в группе журналистку того же “Комсомольца” Ленку Фомину … с разбитым лицом и коленками. Кажется, и у татарина была похожая травма, только на другом участке тела. Это были последствия неумения обращаться с тормозами американских велосипедов, которые им выдали в Миннеаполисе. Тормоза на таких великах мертвые и тормозить на сколь-нибудь приличной скорости надо вначале на заднем колесе. А они вдарили по тормозам на первом. Ленка перелетела через руль, мне подробно расписал это Вася. Татарин тоже свалился каким-то образом с железного коня по той же причине. Там для них был устроен “потлак” типа шведского стола со всякими салатами. Мы с Колей тоже откушали, конечно. Коля сделал несколько фотографий, возможно некоторые из них я окончательно утратил, но те четыре, что вы видите в моём коллаже выше все его авторства. Вася Петухов сделал три черно-белые фотки, сохранившиеся у меня.
Две из них, где я в какой-то шведской майке и на одной – в робе пожарного фотографируюсь на фоне пожарного трака в пож. части г. Клейтон, а вторая – с купания где-то по пути в каком-то горном потоке.
Помню, Коля, когда мы были в Дулуте, устроился работать в центре Дулута, состоявшего, собственно, из одной улицы, в ателье какого-то фотографа. Был на подхвате, типа зарядить плёнку, что-то ещё, я не вникал. Этот фотограф делал то же самое, что делали светопистцы Петрозаводска. Снимал выпускные и т.п. Только техника фото у него была получше.
Однажды мы с Колей ездили к семье, где мужчина тоже был фотографом, показывал свои изданные книги. Как и его отец, он тоже фотографировал дикую природу и я даже запомнил, что на задней странице обложки был портрет отца, который держал на ладонях обеих руках по птице. То есть они сами сели ему на руки. Мы хорошо поели, как видите, это было 9 августа 1990 года, попили винца, помню, во время обеда, точнее, когда уже ели десерт, фрукты, то парень бросал сердцевины от объеденных нами кукурузных початков, а потом кожурки от бананов прямо себе за спину.
Поймав мой недоуменный взгляд, он объяснил, что это для енотов, ракунов то бишь.
Ещё запомнилось, что перед его женой, прямо на столе, где мы ели, лежала книжка Экзюпери “Маленький принц” на французском.
То ли она учила язык, то ли что, только я взял книжку и стал читать вслух.
Заработал аплодисменты.
Они не ожидали, что я так хорошо могу читать на французском.
Был один эпизод, когда Джойс с утра привезла нас в какое-то кафе с терассой, мы что-то поели, выпили по бокалу пива, а она с нами распрощалась, так как ей надо было в университет, она там работала администратором каким-то. Этот снимок Коля сделал перед тем, как Джойс уйдёт на работу.
Поскольку Джойс уже расплатилась за нас, то мы покинули заведение, нимало не устыдившись, правда перед этим зашли в туалет, взяли там светло-коричневых салфеток, чтобы оборачивать банки с пивом.
Демонстративно хлебать пиво и вообще спиртное на публике нельзя, но если сосуд в пакете или в бумаге, то полицейский не может интересоваться что мы пьём. То есть приличия главное, чтоб были соблюдены. Поэтому по паре ещё баночек мы приговорили на скамейке на набережной, называющейся Waterfront в Америке. А не Embankment как нас учили в школе. Ибо последнее есть британское слово.
%20-%20Copy%20copy.jpg)
Я не помню почему Коля не пошёл, и Стив пытался продавать билет у входа. У него ничего не получилось, потому что зал был на две трети пуст. То ли 10, то ли 12 долларов пропали.
Кстати, пиво там продавали по пятёрке.
В магазине бутылка стоила доллар, наверное, максимум.
Концерт был мне не очень по вкусу, Стив восхищался и аплодировал, я из вежливости тоже, но блюзовый губной гармонист – это не совсем моё.
Из совместных событий запомнил поездку в индейскую резервацию, от которой остались сложные впечатления. Мы присутствовали на мероприятии, которое называется Pow Wow. Cфотографировались с учительницей, знакомой Джойс, поручкались с двумя парнями, одетыми в головные уборы из перьев, мокасины и широкие кожаные штаны.
Ещё помню, ходили в гости к двум молодым женщинам. То есть в дом одной, которая пригласила в него другую. Коля подарил хозяйке какой-то плакат с петухом. Она удивилась такому вниманию и даже сказала что-то в стиле, что это было неожиданно.
Конечно, по идее надо было бы принести им бутылочку своего вина, пусть и из разряда подешевле, но мы тогда считали каждый цент и тратить свои совсем не желали. Хозяйка и её подруга угощали нас каким-то незамысловатым салатом и бутылкой сухого на четверых. Для закалённых водочкой русских гостей это было слону дробинка, конечно. Хозяйка намёк поняла и выкатила вторую бутылку.
Разговор пошёл чуть веселей, в основном с моим участием, потому что Коле трудно было вести с его ограниченным английским словарным запасом полноценную беседу. Он только поддакивал, да вставлял каки-то небольшие фразы. Я помню, что, по сути, он вставил из разряда чего-то подлиннее только одно наблюдение по поводу того, как человек замечает, что переезжает из Дулута в Супириор, так как шины автомобиля издают совершенно другой звук, отличный от шоссе, когда въезжаешь на мост между этими “городами-близнецами”. Кстати, только переехав в Монреаль, я узнал, что эти два порта являются точками большой судоходной артерии – Морского пути Святого Лаврентия. Сейчас я вот больше 20 лет живу примерно в километре от этого пути из Атлантики в Великие озера и обратно.
Конечно, и второй бутылки было мало, и Коля прямым текстом заявил, что надо бы добавить. В результате потом явилась третья, и, наверное, четвёртая бутылка, что для нас с Колей было в самый раз на душу населения. А вот девушки наши были сильно навеселе. Потом, когда одна из них довезла-таки нас на своей машине до дома Джойс, благо было ехать недалеко, я позвонил на другое утро этой женщине, что нас принимала в качестве хозяйки, чтобы поблагодарить за приём. Она сказала, что главное удовольствие получила она (the pleasure was all mine – или как-то так). Потом рассказала, что её подруга никогда в жизни не была такой пьяной, как вчера вечером. То есть мероприятие удалось!
Коля был в августе 1990 года в Америке второй раз, поэтому уже знал про систему оптовых магазинов типа “Клуб Сэма” или “Костко“. А для меня было сюрпризом оказаться там и увидеть цены. Но отвезла нас туда не Джойс, а какой-то её знакомый с пикапом, который привёз в кузове к ней домой велосипед для Коли. Он то ли предложил нам прокатиться, то ли ещё что-то, только в середине прогулки на его траке Коля запросил поехать в такой магазин. В который именно не помню, осталось в памяти только приветственная надпись на фасаде – Welcome Canadians!
Дулут совсем недалеко от Канады, что и явилось решающим фактором выбора Виннипега в качестве нашей с Мариной иммиграции в 1998 году. Наша дочь тогда училась в Дулуте, в колледже Св. Схоластики. Но это - другая история. А в магазине мы ходили с широко открытыми ртами, разинутыми на цены. Я не помню, купил ли что-то, а Коля закупился хорошо. Помню только, что он взял с полсотни батареек формата АА и, кажется, ленту “скотч”. А я увидел, что портативный ксерокс Кэнон стоит 300+ долларов, (в других местах 400 и даже 500). В России такую штуку можно было загнать за несколько десятков тысяч рублей, ещё полновесных, советских. Минимум за 30 000, а может и за 40 000. И его-то я куплю с помощью Джойс, и привезу в СССР. И спалю нафиг, воткнув в розетку на 220 вольт мимо трансформатора 220–110, который стоял рядом. Я просто не ту вилку взял. Но, опять же, это другая история. А об этой я рассказал потому, что, когда мы приехали с покупками, а может и я что-то по мелочи взял, Джойс была очень недовольно, так как решила, что этом мужик нам всё купил на свои деньги, что на самом деле было не так. Мы заплатили своими наличными, а он предоставил на кассе свою членскую карточку. Она этого не знала, сказала ему что-то резкое, типа, что эти двое – её ответственность, а он ей ответил в таком же стиле, довольно невежливо, как я мог судить. Он быстро уехал, а Коля объяснил, что она не права, так как деньги были наши. Но было уже поздно, мужика того простыл след, и мы его больше никогда не видели, да и все равно нам было. Мы не переживали.
Вот чего Коле никогда не надо было ни у кого занимать, так это предприимчивости. Когда он организовал фотостудию при Союзе журналистов Карелии, то откровенно говорил: “Общественные фонды в СССР существyют для того, чтобы их доить!” И не упускал случая купить на безналичные деньги фотоаппараты, например, камеру среднего формата (негатив 6 х 6 см) Киев 6С. Которой я довольно долго пользовался.
А стоила она 500 рублей.
Не говорю даже о фотоплёнке, которая закупалась большими бобинами, куда её вмещалось километр, наверное. Мы с ним просто не считали плёнку.
Или о фотобумаге любого формата. Правда он любил повторять, что не надо экономить фотоплёнку, надо экономить фотобумагу. То есть не печатать заведомый брак. Тут я полностью согласен, хотя бумаги тратилось тоже изрядно. Я как-то раз даже с негатива, полученного из иностранной библиотеки для просмотра на таких, знаете, больших машинах, которые этот негатив обращали в позитив, отпечатал целую книжку про Марка Болана. Она называлась Marc Bolan The Tribute или как-то так. Попытался поискать в сети, но не нашёл. То есть книжка про фронтмена группы Ти Рекс, трагически погибшего в 1977 году с таким названием есть, но она вышла в 1990е годы. То же самое я сделал с финской книжкой "История города Сортавала" издания 1936 года. Она находилась в единственном экзэмпляре в библиотеке города. Тогда библиотека располагалась в здании бывшей мэрии. Книжку мне разрешили читать только там, на руки она не выдавалась. Я переснял её всю на наверное пять рулонов плёнки, а потом отпечатал в лаборатории.
Про лабораторию, куда меня приводил Коля много раз, следует сказать особо. Она была расположена во дворце культуры объединения "Петрозаводскмаш". Ею практически единолично руководил Витя Хаскин. Мужик постарше даже и Коли, а тот был на пару лет старше меня. Лабораторией могли пользоваться только члены фотоклуба "Полюс" при этом самом очаге культуры. В статье из закрывшейся давно уже газеты "Лицей" с этой фотографией Ира Ларионова (её муж Володя, покойный с начала 2024 года сидит на переднем плане) немного говорит об этом клубе. Я, конечно, в своё время знал практически всех из изображенных фотографов-любителей, но практически все фамилии забылись. Они все, впрочем, перечислены Ирой. Коля стоит слева боком и ему Ирка сделал обрезание филейной части почему-то. Та ещё фотографша, справа вот оставила совершенно ненужное пространство, что помешало сдвинуть-то камеру влево. А может это Ларионов поставил камеру на автоспуск и на штатив и неважно скадрировал. В статье автор не указан.
Хаскин сидит, порложив руки на стол, прямо за ухом Ларионова. В статье 2019 года Ира напишет: "Через фотоклуб прошли почти все нынешние ведущие фотолюбители и профессионалы Карелии, — рассказывает Виктор Хаскин, проживающий сейчас в Хайфе".
Так вот, он больше там не проживает. Вообще нигде на этом свете не проживает, ибо в 2024 году почил в бозе и он, практически вслед за Лариосиком. Я бы много мог о нём написать и может быть ещё напишу в соответствующем хронологическом разделе, но сейчас речь не о нём. Он нам интересен только в связи с Колей и лабораторией.
Так вот, лаборатория была оборудована по последнему слову тогдашней фототехники. Самым большим её достоинством, впрочем мне совершенно ненужным, были большие, наверное, метр на метр, ванны из нержавейки для проявителя и фиксажа. Потому что я никогда таких больших фотографий не делал. Тридцать на сорок сантиметров да, делал, но крайне редко.
Ещё Коля пользовался так называемым "точечным" источников света в увеличителе. Это была маленькая лампа с очень небольшой спиралью. Она давала довольно резкое изображение и контрастное изображение, намного резче, чем при использовании обычной лампы. Но вместе с этой резкостью вылезали и все пылинки-волосинки, которые не были видны при свете обычной лампы. Поэтому многие часы потом Коля проводил за ретушированием отпечатка. Я хорошо помню, как он это делал. Брался небольшой кусочек каких-то твёрдых чернил, слюнявилась колонковая кисточка, делался мазок по этим чернилам, положенным на ноготь, и кончиком кисточки закрашивались пылинки и волосинки. Конечно, такой труд применялся только к фотографиям, предназначавшимся для выставки или чего-то подобного.
.jpg)
А второй слайд я считаю если не шедевром, то очень удачной фотографией. Причём двойняшки на заднем плане - это не фотошоп. Это та редкая удача, от которой потом перехватывает в горле, что у Пушкина (ай да сукин сын), что у Николаева. У первого по написании чего-нибудь, а у второго - при проецировании проявленного слайда на большой экран.
Обрабатывать плёнку можно было, конечно, по одной, в бачке проявить, потом повесить на веревке и на прищепке проявленный негатив, убрав все капельки, чтобы они не сработали как линзы и не оставили вечные пятна, и засветить плёнку галогенной лампой с обеих сторон. Этот процесс обращал негатив в позитив. Потом, если я не ошибаюсь, надо было снова спрятать ленту в бачок и то ли проявить ещё раз, то ли отбелить, то ли закрепить. Сейчас уже не помню, да и не имеет это совершенно никакого значения. А вот про засветку я запомнил хорошо такой момент. Я выписывал журнал "Журналист" и там в рубрике типа "пишет читатель", кто-то просил, чтобы ему рассказали, как обрабатывать обратимую плёнку. И в частности, как её засвечивать. Вопрошающего журналюги подняли на смех и поместили его вопрос в рубрику "нарочно не придумаешь". Ха-ха-ха, мол, засвечивать, ога, как бы сказали сейчас, какой глупый вопрос. Ведь изображение пропадет! Я прочитал это и написал им, что над чем вы, дурни, ржёте. Всякий, кто работал с обратимой слайдовой плёнкой знает, что её надо засветить. Через месяц - другой пришёл ответ в стиле: "Дорогой тов. Николаев, вы правы, подвело нас незнание фотографии" И т.д.
На заседания или собрания упомянутого выше клуба "Полюс" я ходил регулярно. Там я познакомился с Валерой Верхоглядовым, ответственным секретарем газеты "Комсомолец". У Валеры впридачу к обычному 35-мм аппарату была среднеформатная камера "Пентакон". Он уже тогда начинал заниматься написанием брошюрок для всяких денежных предприятий по их заказам и имел с них нехилый дополнительный доход, так что мог позволить такую роскошную камеру. Как Коля однажды сказал мне: "Валере хорошо - он книжки пишет". Валера умер в 2019 году, после "непродолжительной болезни". Ему было 72 года. Я хотел сразу после его смерти о нём что-то написать, но пока всё не соберусь. А может и никогда не соберусь. Хотя с ним было проведено достаточно много времени, мы как бы приятельствовали семьями, воспоминания о нём у меня остались сложные и куда менее приятные, чем о Коле.
Однажды на заседания клуба был приглашён Грицюк. Он выступал в качестве матёрого фотографа, журналиста и автора нескольких книжек. Не забуду, как он прошёлся по карточкам нескольких членов клуба, критикуя их. В высокомерной такой манере, через губу. У меня был отпечатан на точечном источнике большой снимок, 30 х 40 см аллеи Керн в Михайловском Псковской области, куда мы ездили на экскурсию от работы жены. Мне фото казалось удачным, с проработкой мельчайших деталей, с игрой света. Грюцюк даже не остановился на моей карточке. Сказал что-то типа, - ну да, аллея. Полно таких аллей снято любителями - . И пошёл критиковать дальше. С тех пор он мне стал отвратителен, и я едва переносил его, когда приходилось терпеть его присутствие во время его и Коли встреч с Джойс, например. Коля же его боготворил, с придыханием вещал мне, что Витя снимает только на плёнку Кодак, фото печатает только на бумаге той же фирмы и много чего публиковал для АПН. Агенство печати Новости считалось продвинутым и как бы общественным, в отличие от официозного ТАСС. Оно было заточено под пропаганду за рубежом "советского образа жизни" и опубликоваться там хоть раз считалось для фотографа большим достижением. Но оставим Грицюка в покое. Тем более, что он уже и так в нём. В вечном. С 2009 года. Умер от рака, вероятно лёгких, потому что смолил, как паровоз.
Я думаю, тут уместно будет рассказать о том, как мы с Колей и Джойс ездили в Сортавала, на Ладогу и на Валаам в июле 1990 года. Практически перед нашей поездкой в Дулут. Поездка была приурочена к международному фестивалю "Миры встречаются". Цветной слайд ниже сделан сортавальским фотографом Володей Басиным. Он снимал и мою дискотеку в 1979 г. Сейчас точно не вспомнить, но я думаю, что это была моя идея. Мы полетели на самолёте АН-2, который в воздухе болтало неимоверно, зато весь путь занял час с небольшим. В аэропорту в Хелюля нас встретил на своих Жигулях Валера Мокиенко. Он уже вовсю скорешился с финнами, которые с года 1987, наверное, когда отменили запреты пограничной зоны, поэтому был прикинут в спортивный костюм каких-то невероятных ярких расцветок типа розового с жёлтым. Валера привёз нас всех на квартиру моего школьного друга Жени Сидорова. Сам Женя был в отъезде, с детьми вместе, но Вера, его супруга, устроила Джойс и, наверное, Колю, на ночлег у себя.
Как и положено, сразу же по приезде было хорошо выпито и исполнено "селфи", хотя такого слова не знали пока.
После этого я пошёл домой, где, вероятно, добавил ещё. Последовательность событий, описываемых далее, утрачена из моей памяти. В частности я не помню, ходили мы в гости к маме Сергея Лукина до фестиваля, на котором мы были, или до этого. Думаю, что до него. Я также не знаю, почему самого Сергея не было тогда в Сортавала и почему Джойс обязательно надо было посетить его маму. Это не так уж важно, думаю, что просто он так много маме своей рассказывал про Джойс, что отвертеться было никак нельзя. Мы же дружили тогда. Короче, я работал переводчиком и хотя выпивал и закусывал, то вполне умеренно. Выпивка лилась рекой, закусок было обилие.
В самом монастыре Коля почему-то не сделал ни одного кадра. Хотя может и делал, да мне не дал отпечатков. Зато запечатлел практически весь путь к ближнему, Белому скиту. Где я до этого был раз 10, наверное. Он начал фотографировать с места рядом с пристанью, где в нашу компанию затесался какой-то паренек в голубой куртке. Коля поставил фотоаппарат на перила пристани и задействовал автоспуск. Хотя, судя по голубому небу, а погода на острове может меняться очень быстро, карточка могла быть снята и по возвращении со скита, когда мы ждали парохода в Сортавала. По пути же на скит моросил дождь и стелился туман. Джойс, как видите, всё время в куртке с натянутым на голову капюшоном. Встреча с бородачом, возможно и монахом, произошла у кирпичного мостика через протоку совсем недалеко от главного здания монастыря.
До скита идти не больше двух двух с половиной километров и путь был проделан споро. Дождь накрапывал временами, но не сильно. На пути в скит по еловой алее нам навстречу шёл монах. Коля издалека, телевиком, его сфотографировал один раз, рассчитывая на то, что служитель культа не заметит. Но не тут-то было. Когда он поравнялся с нами, то начал что-то шипеть типа, что за такое можно и камеру разбить. Мне хотелось бы посмотреть как он собирался это сделать против нас, достаточно здоровых мужиков. Подмывало также спросить у него по какому праву он считает себя хозяином острова и вообще как там у вас с непротивлением насилию. Но к 1990 году мне было уже 35 лет и я был достаточно зрелым мужчиной, чтобы понимать, что с этими мракобесами говорить-то не о чем, собственно. Впрочем он даже не остановился и прохилял дальше.
В ту эпоху скит представлял собой довольно жалкое зрелище, как, впрочем, и в 2004 году, когда мы ездили на архипелаг с моей сестрой Варей. Сейчас, вроде, восстановили его полностью.
На корабль вернулись довольные такие. Интересно, что когда плыли туда, то держались мы втроём особняком, ни с кем из попутчиков не перемолвились ни словом. Зато на обратном пути подружились с капитаном и его братом. Они оба, я спросил об этом, были от БОПа. Один из братьев в середине снимка. Хотя судя по погоде, мы впервые с ним поговорили сразу же, когда высадились на остров у главного здания монастыря. Не исключено, что он говорил по-английски и хотел попрактиковаться в языке с его носителем. Но утверждать наверняка за давностью лет я не берусь. В любом случае мы уже были знакомы как бы. Поэтому когда судно сходило в Сортавалу и вернулось, он уже нас знал и представил брату. После чего, сев на борт, мы были приглашены в капитанскую рубку и напоены чаем. 
И последняя карточка, отражающая наше пребывание в Сортавала, сделана у Дома композиторов, то есть у бывшей при финнах даче аптекаря Яскеляйнена. Туда нас возил Боря Вайсман, о нём я уже писал выше, инспектор Североладожской инспекции рыбоохраны. На ней Джойс запечатлела жену Бори, меня, его и Колю. После этого завершилось наше недельное, если не больше, пребывание в моём родном городе. Я писал, что было подрядился тогда переводить на английский номера выступающих со сцены певческого поля артистов и объявлять их для иностранных гостей. За то, что Толик Гусаров даст нам транспорт типа такси до Петрозаводска по окончании всего этого мероприятия. Помню, что Джойс правила мой перевод, чтобы он выглядел как составленный носителями языка, я заучил все объявления, но, как уже писал, моего участия не понадобилось и в последний момент решили, что конферансье будет Татьяна Догилева. Но Гусаров своё слово сдержал и нашёл какого-то таксиста, который повёз нас значительно дешевле, чем если бы мы искали транспорт сами. Доехали мы до столицы с комфортом и быстро.
Вспомню ещё про Колю. В самом начале 1990х, как мне кажется, он сосватал меня работать с американскими полицейскими. Тогда ещё были свежи впечатления о замечательном фильме про лучшего друга полицейского. И полицейские были как раз из того самого подразделения "Кейнайн". Из какого города или штата мне уже нипочём не вспомнить. Надо полагать из Миннесоты. Мне очень нравилось работать с ними в течение недели примерно, при этом я даже не помню, получил ли я что за тот труд. Американские копы приехали, чтобы "обучать бывших советских милиционеров" работе с собаками. Их было двое. Один был начальником другого, насколько мне помнится. А второй был простым копом, прослужившим лет 15-18 на своей должности. Я помню их как вчера. Тот, что не был начальником, имел в ноге металлический штырь и хромал. Когда он обучал собак у себя на родине, то бегал с ними по полю и угодил ногой в какую-то ямку, отчего сломал кость голени. Мне всё время было интересно с ним беседовать. Он откровенно отвечал на все вопросы, даже про то, о чём американцы обычно не склонны распространяться. Типа сколько ты получаешь. Получал он тысяч 40 в год с налогами, всё рассказал, всё расписал про свои траты, про страховки, когда выйдет на пенсию и т.п. Был спрошен и про кино, конечно, сказал, что более-менее всё там правдивл показано. Рассказывал, как они запускают, например, в машину с подозрительными личностями, если у тех открыто окно или дверь тачки, сначала собаку, сказав ей "фас" и спустив с поводка. Я полюбопытствовал, не жалко ли им, ведь собаку могут убить. Он ответил, что да, конечно, но это лучше, если бы убили полицейского. Кроме того, после этого копам можно открыть огонь и продырявить машину вдоль и поперёк. Ибо shots fired. 
Подробности о смерти Коли с тех пор мне рассказывали не раз. Последний раз – в июле 2018 года – петрозаводский фотограф Виталий Голубев, друг Коли и хороший знакомый его вдовы Любы, с которой он поддерживает контакт. Я с Виталиком и его женой встретился случайно в торговом центре “Лотос Плаза” на Древлянке.
Он рассказал, что в последнее перед смертью время Коля зашибал очень сильно, причём пил всякую гадость и один раз пригласил Виталика в какой-то шалман, где предложил выпить что-то такое, что чуть не вывернуло кишки приглашённого наизнанку. Виталик тогда подтвердил, что в очередной день его запоя кто-то из собутыльников, или несколько их, чуть ли не принёс Колю в их квартиру на ул. Ровио. Положили бесчувственного в коридоре и ушли. Поскольку Люба была уже достаточно измучена этими пьянками, она просто не встала с постели и позволила ему лежать там до утра, думая, что проспится, как не раз, видимо, уже, бывало, до этого. Утром нашла его бездыханным.
В 2016 году мы виделись с Борисом Конановым, с оператором и фотографом, с которым работали вместе на Карельском ТВ и в Петронете, вспомнили Корпусенко. Боря рассказал, что Коля повесился, поругавшись с женой. Потом я спросил других людей об этой версии Бори, но никто её не подтвердил, тем более что к словам его, как я понял, надо относиться с большим недоверием. Ведь он и про Колю Крашенинникова говорил, что тот задохнулся от выхлопных газов в гараже примерно в 2010 году, тогда как дело было не зимой и как же быть с тем фактом, что женщине, с которой он был в то время, ничего не было, в том смысле, что она не пострадала совсем? Потом человека три подтвердили, что у Крашенинникова, тоже запившего в последнее время и сильно набравшего вес, просто отказало сердце. Последний, с кем мы вспоминали Колю, был Аркадий Злочевский. Мы с ним выпивали в кафе на пр. Маркса в июле прошлого года, и он был на похоронах Коли и знал о его последних годах жизни. Он лишь подтвердил стандартную версию смерти от перепоя, возможно палёным алкоголем. Он дополнил событие рассказом о том, как, видимо, совсем повредившаяся умом Колина мама на поминках внезапно стала кричать: «Спасибо вам, люди!»
С альманахом “Сердоболь” ни я ни Саша больше не контачим. Его издатель, некто Рыстов, окончательно съехал с глузду и стал каким-то отвратительным то ли коммунистом, то ли анархистом, то ли просто ватником. Или всегда был, неинтересно.
Мамы нет больше с октября 2014 года.
О Джойс я ничего не слышал с июля 2014 года, когда она написала, что её муж Клифф умер, сама она перенесла операцию на шейке бедра, ей стало трудно ходить и управлять машиной, поэтому дом на Кэтскил стрит в Дулуте она продала и переселилась в резиденцию для пожилых в Дулуте.
Впрочем, письмо в архиве сохранилось:
I am now living in a large seniors’ apartment building near the university. I moved here in February and love it! I have a large 2-bedroom apt. on the 3rd floor where I have an incredible view of the lake. I watch the ships come and go with their cargo, and sailboats go by also! It is very convenient for me. My house is for sale – but no takers yet. Cliff died almost 3 years ago, and it was too much to take care of a house. My oldest daughter, Paige, and her husband (formerly living in Minneapolis – remember?) sold their house some years ago and now live in a huge motor home. They are presently parking at the lake cabin for the summer, which they enjoy. They will leave in the fall and make their way to Florida for the winter. It seems my travels to Russia are now over. I miss these annual visits – but so many photos, etc. that remind me of all the trips and great people I have met. We had fun, didn’t we?
Поскольку свой профиль в Фейсбуке она убрала по какой-то уже не помню причине, то мы больше не переписывались никак. На тот мейл я ответил, конечно, написал ей подробно о своём житье-бытье. Сейчас ей должно быть года 93, она ровесница мамы и королевы Елизаветы. Вполне возможно, что жива. Я помню, когда в 1990 году мы навещали её отца в доме престарелых где-то под Дулутом, тому было под 100 лет, 97 или больше и умер он, может и в возрасте за 100 лет. То же и её мать, дожила, возможно, до стольника.
Update as of July 25, 2023. Джойс умерла три года назад, в возрасте 91 года, что я знаю уже несколько месяцев. Вот некролог
Obituary of Joyce Marilyn Benson
Joyce Marilyn Benson. 1929 – 2020
Joyce Marilyn (Iverson) Benson, 91, passed away peacefully in her home on November 10, 2020, surrounded by family. She was born on July 16, 1929 in Cloquet, Minnesota to Juella and Ingwald Iverson. She married Clifford Benson in April 1949 who preceded her in death in 2011. Joyce is survived by her three daughters, Paige (Bob) Riewe, Pam Benson, and Paula (Tom) Shaw; her grandchildren, David (LeJoy) Riewe, Brett (Jen) Riewe, Ty (Jen) Severson, Jamie (Jeff) Burton, and Tomie Shaw and 3 step grandchildren; seven great grandchildren, ten step great grandchildren and one great great granddaughter. She will be remembered as an activist, an organizer, and a world leader for women’s rights. Joyce’s philosophies were very forward-thinking and she lived her life on the cutting edge of progress. Up until her health recently deteriorated, she remained active in many of the organizations she had been involved with throughout her lifetime.
Когда мы говорили с Виталиком, то вспомнили об огромном архиве фотографий Коли, который все эти годы недоступен никому. И если раньше был какой-то сайт, где можно было посмотреть с десяток работ Коли, теперь Гугль выдаёт на его фамилию-имя и ключевые слова “фотограф”, “Петрозаводск” и т.п. не больше пяти ссылок. Фотографий практически нет.
Тогда я сказал, что это очень обидно и жалко, что вот ведь выкладывает же дочь Бориса Семёнова архив отца в Контакте и на Фейсбуке. А Боб, как мы его звали, пусть дочь на меня не обижается, сильно уступал по фотографическим талантам Коле. Виталик тогда со мной согласился и подтвердил, что архив весь цел, что он сам помогал потом вдове перевозить его. Я предложил, совершенно безвозмездно, конечно, сканировать негативы и карточки, то есть всё цифровать, без всяких претензий на публикацию, разве что с разрешения вдовы. Ну, даже если не разрешит, мне будет ностальгически приятно вспомнить те годы и полюбоваться на снимки очень талантливого фотографа и некогда моего друга. Виталий сказал, что у Любы есть страничка в Контакте, чтобы я ей написал и предложил это сделать. Я зашёл на страницу и увидел, что она открывается только для друзей даже и для сообщения. Отправил Любе просьбу задружиться. Она осталась без ответа. Видимо есть какие-то недобрые чувства по отношению ко мне, не знаю. Так что, похоже, никто не увидит фоток Коли в ближайшие годы.
И есть один очень любопытный момент. Когда я сегодня, 31 марта 2020 года смотрел в поисковиках, что осталось от Коли в сети, то увидел вот эту фотографию.
Она опубликована на аукционном сайте “Богема арт ру” и торгуется, причём довольно давно, за 7500 тыс. рублей.
Апдейт от 25 июля 2023 года. За фото хотят уже 9000 руб.
17 апреля 2024 г. 10 000 рублей.
Значит ли это, что архив распродаётся потихоньку?
Апдейт от 30 октября 2024. Объявления о продаже фото больше нет. Не думаю, что фото изначально можно было продать, хоть за какие деньги.
Апдейт 2 Небольшая поправка. Сайт с фотографиями Коли всё-таки нашёлся здесь http://korpusenko.karelia.ru/
Апдейт от апреля 2022 – больше сайта нет. Стёрт окончательно.
Ещё свежак с распродаж наследия Коли. Bidspirit auction Это фото пока ещё там и торчит (на начало ноября 2024). Можно перейти по ссылке. Кто такое купит, я не знаю...
Корпусенко Николай. Деревня Пегрема. 1987 г. Фотобумага, ручная печать. 18х24 см.
Работа в хорошем состоянии, без авторской подписи. На оборотной стороне печать – «Фото Николая Корпусенко». Работа происходит из частной коллекции. Галерея предоставляет сертификат подлинности по запросу.
Корпусенко Николай Григорьевич (1954 г., Петрозаводск – 2002)
Фотограф, журналист, дизайнер. Член Союза журналистов.
Выпускник сельскохозяйственного факультета Петрозаводского государственного университета по специальности «зооинженерия». Закончил факультет общественных профессий при ПетрГУ по специальностям «Фотодело» и «Режиссер театрального коллектива».
Участник более 250 выставок в СССР и России, за рубежом.
Ещё одно фото, выставленное на продажу.
Я вначале думал, что это вдова Любовь Минкова (vk.com) решила торгануть, но сейчас, поразмышляв, решил, что это делает сын. Он достаточно взрослый уже. К тому же программист и предпринимает... ИП Корпусенко Антон Николаевич, ИНН 100126908386 (audit-it.ru) В контакте его профиль закрыт, но это точно он, хотя бы потому, что у него в друзьях два общих со мной френда - Злочевская и Григорьев. Anton Korpusenko (vk.com) Кстати, в каких отношениях Антон сейчас с мамой неясно. Я добросовестно пролистал все её фотки. Всё-таки с 2016 года можно было ожидать новых фотографий сына на её странице. Но с тех пор не было ни одной. Догадок строить не будем, впрочем. Это их жизнь, уже без моего друга Коли. Да и эпоха прошла. Что мне до них? Что им до меня?
