Пост про армию номер четыре. Без которого сложно понять №3.
И вот уже по весне 1979 года, когда призыв мой в ряды советской армии неумолимо надвигался, Стас завёл со мной речь именно об этом и спросил, что я думаю об армии. Ну что я думал? Да ничего, надо было идти, никуда не денешься. Тогда он спросил:
«А как ты смотришь на то, чтобы служить в Сортавала?»
Ну и ни фига себе вопрос! Конечно я смотрю на эту перспективу только так как и могу смотреть, то есть как на хрустальную мечту, которой никогда не суждено сбыться.
«Это всё реально, - сказал Стас. Если ты не против (!?), то я тебя переброшу из Питкярантского военкомата в Сортавальский, ты пойдёшь в погранвойска, ну в «учебке» придётся побегать, но ничего, для здоровья полезно, потом через пару месяцев дадим сержанта и будешь у нас в погранотряде освобождённым секретарём комсомольской организации, даже ночевать сможешь дома.»
У меня аж «в зобу дыханье спёрло».
«Ну и чудненько, сказал Стас, значит, по рукам!»
Ясен пень, по рукам. Сижу я в своём Харлу в комнате в общежитии, слава те господи с паровым отоплением и холодной водопроводной водой, хоть и с деревянным туалетом на дворе и жду, когда меня призовут, конечно, совершенно не готовясь к урокам, а бухая чуть ли не через день со своими подружками с верхнего этажа (всего их два этажа и было) нашего общежития. Кстати, отношения между нами были исключительно платоническими, хотя, похоже, вахтёрша настучала моей экс-супруге, которая приезжала один раз ко мне в Харлу то ли в феврале, то ли в марте 1979 года, что я слишком часто хаживал наверх, проходя мимо неё, так как это было неминуемо. Но всё, что мы там делали, были разговоры, слушание музыки и питьё водки, иногда с выходом на квартиру к друзьям этих самых подружек. Впрочем, это ветвь совершенно другой темы воспоминаний.
Вдруг приезжает как-то вечером, уже в марте, Стас на своём «уазике» с шофёром, ему по штату было положено, и огорошивает меня скорбным известием о том, что весной 1979 года призыва в погранвойска нет. В отличие от других родов войск в погранцы набирали один раз в году и вроде этот набор чередовался: один весной, через год осенью. Картина маслом, конечно. Расстроился я сильно, взгрустнул, ну и, наверное, выпил опять же с тремя подружками.
Готовлюсь уже идти в ряды обычным порядком, как вдруг тот же Стас на том же уазике приезжает, весь сияющий.
«Есть набор в погранвойска этой весной!»
Немая сцена из «Ревизора» была ему ответом.
«Но набирают в Москву. А в Москве единственная пограничная часть – в Шереметьево 2. Тебе, со знанием языков, туда прямая дорога, будешь паспорта у иностранцев проверять. Согласен?»
Ну ещё бы нет!
В общем, перeкидывает меня Стас в эту команду, я увольняюсь со школы, причём, поскольку отношения с директоршей средней школы посёлка Харлу у меня были хуже некуда и на уроки я, честно говоря, последнее время сильно забил, хотя и проводил их с огоньком и весело, с младшими мы играли в мяч и разучивали «Жё жу» и «Жё не жу па», что их сильно веселило, как и причастие прошедшего времени французского глагола «терять», что звучало «пердю», ну а со старшими, кто хотел, конечно, мы разбирали тексты «Аббы» типа «Я поцеловала учителя, Деньги-деньги, или Супрер-трупер». Так вот, директорша неоднократно грозила мне, что напишет плохую характеристику. Характеристика мне была совершенно по фигу, кому она нужна в армии? Но это было дело принципа и однажды во время одного из учительских собраний, которые я никогда не посещал, а все остальные учителя во главе с директором посещали, я взял спрятанный ею в ящике стола ключ от сейфа, достал печать школы и наставил себе оттисков на чистых листах про запас. Напечатать на одном из листов отличную характеристику и подделать подпись было делом нехитрым, но всё это, конечно, не понадобилось совсем. Удовлетворённость от удачно провёрнутой операции тем не менее осталась. перенести
Как попал и прочее
25 марта 2025
К 23 февраля. Я в советской армии не служил.
Меня спросили-ответили после того, как я поинтересовался, служил ли вопрошавший срочную. Он ответил:
Срочную служил. И командиром полка был полковник. У него были замы подполковники, которые могли бы занять его должность.
А теперь расскажи, как лейтенант мог занять пллковничью должность?
Рассказываю. Поскольку я служил старшим писарем штаба и вёл все документы, то говорю со знанием дела. В штатном расписании каждой в/ч есть табель о рангах, которая предполагает потолок, до которого может вырасти офицер. При условии, что получает очередное звание забыл уже, через сколько лет. Вот моя должность офицера - переводчика (я писал подробно в своём жж под тэгом "Армия") предполагала, что я могу дорасти до полковника (может и подполковника, я сейчас уже не помню, но точно знал, что оклад по должности сразу же полагался в 180). Я же собирался служить по рекомендации офицера, который это всё знал. Он служил в штабе той части под Одессой. А по званию оклад у лейтенанта был 120. Потом у капитана, наверное 140, у майора 160 и так далее.
Разумеется, если тебе звание не задерживают за что-то.
Можно на полковничьей должности и лейтенантом всю жизнь прослужить и, наверное, можно с неё слететь на капитанскую или ниже.
Тогда 40 лет назад я всё это знал, сейчас мог и подзабыть, ибо незачем голову мусором забивать.
Взял у кого-то повыёживаться для фото в штабе части в кресле командира части Мельника.
Естестенно, никакого первого разряда у меня не было, но я гордо носил значок-ромбик про высшее образование.
Мы носили форму связистов и в ГБ уходили только на дембель. Причём буквы эти не продавались, само собой, в Военторге.
Их доставали у "кремлёвцев", а если не могли достать, то пилили буквы погранвойск ПВ.
Попросили переписать рапорт без указания части. В результате были молча посланы нах уже после того, как я приехал в Петрозаводск.
Так примерно тогда всё работало в армии.
Часть в Семёновском, где я служил сразу в новом 1980 году после 10-дневного (не считая проезда) отпуска домой в 1979 году. Бывшее имение графъёв Лрловых-Демидовых (или Давыдовых, какая нах разница?).
Сдесь была организована сержантская школа и в казарме был стеклянный потолок.
Метрах в трёхстах была какая-то "дача" за высоким зелёным забором с колючкой поверху, говорили, что это была одна из "дач Сталина". Неподалёку был дом отдыха КГБ. Для молодых было счастьем получить наряд на мытьё бассейна там и увильнуть хотя бы на несколько часов от муштры сержантами. Старослужащим (6 месяцев) был я один в части, организованной по особо секретному приказу Андропова..
Потом несколько раз нам от их училища показывали фильмы про гениев дзюдо, которых простая публика не могла видеть, потому что они шли как бы от этой школы КГБ. Народу нравилось, но мне, старше всех на пять лет, было смешно смотреть на это всё, ведь я на собственной челюсти знал, какая гематома с пол лица вдобавок к основному бывает, когда эту челюсть ломают даже простым ударом. Мне в драке сломали, может быть кастетом – три недели в больнице лежал.
С 1986 года, когда я начал качаться и перезнакомился со всеми спортивными ребятами в зале, я видел уже боевые нунчаки и заказал себе. Эбонитовые на цепи. Да, с такими было не страшно уже ходить по улице, держа их за пазухой, тем более, что обращаться научился и летали они со свистом.
В Канаде купил где-то по дешёвке резиновые, по утрам бегал на берег с ними, крутил на зарядке. До сих пор валяются в чулане где-то.
Кассеты стоили 9 руб Я покупал Денон, Басф, помню, как сейчас. Но это только после того, как появились в обороте кассетные деки с диапазоном частот 20 герц - по низам и 20 000 по верхам. То есть уже в 1980х. Мы диски писали на катушки на 19й скорости.
Мой приятель Слава Пичугин,живший со мной в одном доме и ныне покойный, однажды выставил в окно колонки с инструментальным номером Элтона Джона "Похороны для друга" (Funeral for a friend).
Переводится именно так, а не как "Похороны друга" (Тогда бы было Friend's funeral), то есть он написал мелодию, которую будут играть на похоронах самого Элтона.
А внизу (он жил на третьем этаже) шли похороны кого-то из этого дома. Надо сказать, что 11-минутная мелодия потом переходит в довольно бодрую Love Lies Bleeding, так что скорбящие всю прелесть, конечно, не оценили...
Про фарцовку
Занимались фарцовкой, дисками. Постукивали если кто что не так сказал. Конечно тамиздат таким никто не показывал.
Пример. На семинаре по истории кпсс один студент, мой хороший приятель тогда, выразил сомнение в эффективности партизанского движения в Карелии.
Преподаватель был не согласен, что-то возражал, но не особо сильно.
Чувака вызвали в КГБ. Провели беседу, что нельзя так говорить, потому что руководил этим движением в Карелии некто Андропов.
Парень сказал, что больше не будет. Потом стал думать, кто донёс. Мог и препод это сделать и кто-то из группы. Девкам (пединститут же, и их тут было подавляющее большинство) вроде это не впёрлось совсем, а парень был ещё один в группе. Приятель первого чувака, конечно. Несколько недель спустя он приносит и показывает как-то невзначай, вроде случайно, передавая или тайком листая, порножурнал. Приятель делает вид, что ничего не видел. Больше он никому не показывал. Проходит несколько недель (сразу же нельзя, стукача завалят). Стукач для отмазки подозрений от него думает, что за это время журнал видели все парни на факультете - мы дружили от первого до пятого курса и рещает, что настало веря стукнуть. Стучит. Чувака вызывают для повторной беседы и, естественно, он больше ничем подобным не рискует, но стукача знает. Теперь.
Негусто их было, может, с пяток самое большее.
Кстати, хотел было посмотреть в сети картинки с этого музея, он. вроде, теперь открыт для публики, но нет ни фига. Наверняка там до сих пор снимать не разрешают. Нашёл только вот эту ссыль. Да, так и написато:
Огромный интерес представляют экспонаты, рассказывающие о деятельности контрразведки в наши дни: многочисленные радиостанции спутниковой и ближней радиосвязи; мини-фотоаппараты, часы, брелоки... закамуфлированные под банки воды, пива или сигаретные пачки.
Особенно заинтересовал меня, помню, огромный катушечный видеомагнитофон. Чудо, можно сказать.
Если бы не одно "но", которого я тогда знать не мог. К 1979 году каждый желающий и имеющий деньги во Франции мог уже купить КАССЕТНЫЙ видак. Формата ВХС, который продвигала вовсю JVC, конкурируя с Бетой Сони. Есть и соответствующее фото такого видака с описанием как раз в том же номере, но не хочу отвлекаться, может расскажу отдельно.
Итак, заголовок -
Витя умер в начале этого года от ковида...
Почему это правда? Да потому что рассказал мне Витя Гридин об этом уже в 1990е годы, когда КГБ перестали совсем бояться, но до Путина ещё. Но к тому времени я уже много чего и сам знал. И последнее - никто никогда не мог поручиться, что этот первый, анти-партизанен и порнограф тоже не был стукачом до перестройки! Умные все понимали, что откажешься сотрудничать - не пустят даже в Болгарию (они оба, кстати, учили первым языком немецкий и поездки в ГДР были реальностью). Поэтому никто особенно не парился ни о чём. Руки подавали дуг другу.
Проходил куда-то внутрь этого большого дома...
Но до прибытия в город моего студенчества я был приглашён на Лубянку, в не помню уже какое управление, на собеседование на предмет продолжения службы офицером войск КГБ. Для начала мне дали какую-то английскую газету и попросили перевести с листа фрагмент текста. Я отметил, что вообще-то моим первым языком в ВУЗе был французский, на что получил ответ, что, мол, если ты переведёшь с английского, то с французским у тебя всё тем более в порядке. Я перевёл что-то, видать правильно или приемлемо, потому что через десяток строчек специально приглашённый для этого специалист меня остановил и был таков.
Я остался наедине с двумя офицерами, которые начали неторопливую беседу со мной, попросив меня рассказать всю биографию. Когда я дошёл до учёбы в пединституте, один из них, видать главный по званию или должности, спросил:
«А скажите-ка нам, товарищ старшина (под увольнение капитан Калинин выправил мне это высшее для солдат срочной службы звание, что тоже не имело прецедентов: за полтора года службы до старшин никто не дослуживался, старшину давали обычно «под дембель» второго года), когда вы учились на факультете иностранных языков, были ли у вас какие-либо взыскания?»
«Нет, не было, - бодро отрапортовал я. Вы же знаете, у меня диплом с отличием...»
«Знаем-знаем, прервал меня строгий интервьюер, буря взглядом. Только вот мы знаем и то, что в 1976 вы уехали из совхоза «Ильинский» Олонецкого района, куда были мобилизованы на уборку урожая.
Уехали якобы на свадьбу, но прогуляли неделю, за что вам был объявлен выговор и была снята повышенная стипендия»
Немая сцена, конечно. Естественно, что я помнил об этом эпизоде, но так же естественно не счёл его достойным внимания «лубянистов».
«Знаете, сказал я, прикинувшись совершенным идиотом. Я полностью об этом забыл».
«А мы помним» было мне ответом. И вот эта фраза перечеркнула раз и навсегда все мои гебистские устремления.
«Чтооо???!!!, - сказал я сам себе. И вы будете вот так всю жизнь следить за каждым моим шагом, один влево, один вправо и уже неблагонадёжный? Будете меня на крючке держать? На ниточке, которую всегда будет можно дёрнуть в нужный вам момент и выкрутить таким макаром какой-нибудь член и вообще сломать судьбу? И ведь фиг куда от вас денешься? И мне это надо? Да идите в баню!»
Но это была внутренняя речь, так сказать. Естественно, вслух я ничего такого не подумал. А надо сказать, что я был настолько наивен (не читал ещё книгу Х.Смита "Русские"), что и знать не знал у существовании так называемого «первого отдела», который был во всех ВУЗах (на предприятиях это был отдел кадров), где собирались сведения на студентов, которые можно было потом использовать для вербовки, ну или так, на всякий случай хранились дела, вроде моего.
Само собой разумеется, что все студенты иняза мужского поля имели там папочки, и некоторые очень даже толстенькие досье. Потом-то я узнал, что комитетчики просто запросили этот отдел, а там наверняка ничего примечательного, кроме этого выговора и не было.
Продолжение беседы вбило последний гвоздь в мои карьерные поползновения.
«Видите ли, старшина Н. Вы тут написали, что хотите служить на такой то должности, в такой-то части под Одессой. Мы не можем вам это гарантировать. Вам нужно переписать заявление и указать, что вы просите оставить вас на офицерской должности в войсках КГБ СССР, ну а мы сами решим, куда вас направить. Будет потребность служить на Сахалине, значит направим туда»
Рапорт я, куда денешься, переписал. Была, конечно, большая вероятность, что направят меня туда, куда я просил, но была и не меньшая возможность загреметь, даже потом, в случае какой-нибудь провинности, «куда Макар телят не гонял» и там прозябать «до морковкиного заговенья».
Ведь даже у нас в стро в/ч 26008 и потом в другой, 63070, служили офицеры, которых попёрли из настоящего ГБ за что-то. Один был, помню, лейтенантик, разжалованный в прапорщики, мы с ним по моему дембелю квасили в ресторане гостиницы "Космос" с какими-то б-ми. Его турнули за то, что во время приезда в Москву четвёртого премьера Индии Морарджи Десаи он стоял на крыше, руководил снайперами, а потом забыл сделать рапорт о снятии с дежурства, пошёл пить водку. И был поражён малость в правах.
И другие были такие, даже полковники, ставшие летёхами после провинностей или за пристрастие к зеленому змию.
Поэтому я откланялся по-быстрому и, сразу же по выходу от этих шустрых ребят, которые задали ещё пару вопросов про друзей и знакомых, проявив необычайную и я бы сказал даже, фантастическую осведомлённость в деталях, направился на вокзал и отоварил бесплатный билет до Петрозаводска.
Прибыл я, как уже говорил, в середине октября 1980 года. В Петрозаводске уже лежал тонкий слой снега, который так и не сошёл до весны в том году. Через две недели я уже работал в информационной программе «Экран Дня» Карельского телевидения, куда ответственный секретарь Союза Журналистов Карелии Геннадий Сорокин устроил меня на место внезапно умершего во время поездки в Питер ветерана-журналиста Кана. Хорошо помню свой первый репортаж, который делал с открытия свежепостроенного Дома Быта на наб. Гюллинга в Петрозаводске. Прорабом стройки был никому тогда неизвестный Сергей Катанандов.
Когда тот же Гена Сорокин, буквально в первые дни моей работы на местном ТВ привёл к нам группу журналистов из Латвии, рассказывавших чрезвычайно интересные вещи (я помню только про поводную охоту на угрей в Балтике), я буквально кожей ощутил, насколько эта свободная и творческая (отоносительно, конечно для Совдепии) атмосфера отличается от затхлости стукаческого ведомства.
Кстати, те же латвийские журналисты рассказали тогда информацию, о которой я потом так и не смог найти ни малейшего следа и так и не знаю, выдумка это или нет. По их словам Никита Хрущёв продал немцам в своё время почти всю военную кинохронику. То есть военкоры с риском для жизни бегали под огнём, сняли неповторимые моменты, а Хрущ загнал, якобы, по цене 3 коп (буквально такая цена называлась) за метр киноплёнки. Немцы, не будь дураки, поместили всё это в подземные хранилища с температурой какой нужно для хранения документов такого рода, наделали копий и продавали уже за марки, да не по три пфенинга за метр, разумеется. Но, повторяя, было ли это правдой, я не знаю. Не суть.
Через месяц примерно мне позвонили из «Большого дома» на Андропова 5. Пригласили на собеседование по поводу звонка из Москвы. За столом в кабинете на первом этаже, на котром не было ничего, ни ручки, ни листка бумаги, сидел какой-то гриб в пограничной форме и в звании то ли майора, то ли подполковника.
«Нам позвонили из Москвы. Деталей никаких не давали. Просто просили узнать у вас «да» или «нет».
«Нет» - твёрдо ответил я.
«Тогда, может быть, к нам?».
«Ага, отмечаю про себя. Детали-то вот они, торчат, как от мёртвого осла уши... И всё-то у вас темнилово какое-то, словечка в простоте не можете сказать».
Вслух сказал: «Я подумаю».
«Думал» почти 20 лет, хотя всё придумано было окончательно ещё там, на Лубянке, в октябре 1980-го.
Я думаю, что это было летом 1981 года, когда дядька последний раз приезжал в отпуск.
Больше мы с ним не виделись. Ему сейчас 92 года и он живёт в Калинингарде.
Апдейт от осени 2019 года: дядя Саша умер в Калининграде в августе. Мне позвонила его дочь Люся,
когда я был в Петрозаводске.
Потом, году в 1982, в Сортавала, рассказал я про эту историю своему дядьке, Александру Смирнову, всю жизнь оттрубившему в контразведке. Как я понял, он ходил «особистом» или там замполитом, как у них называется, не знаю, на кораблях дальнего плаванья. Однажды во время дальнего похода у него из под опёки удрал в каком-то капиталистическом порту матрос, за что ему не дали чередного звания и так он и вышел на пенсию капитаном то ли второго, то ли третьего ранга, я не разбираюсь, но не высшего, равного полковнику на суше.
Дядька вначале огорчился, что я не принял такого выгодного предложения, долго говорил о преимуществах службы в КГБ. Я настаивал на том, что это чудовищно, быть всё время под колпаком, всё время думать о том, что за тобой следят, о невозможности быть хозяином своей судьбы.. Помолчав некоторое время, дядька протянул:
«А может ты и прав. Вот я выхожу в отпуск, не успел даже и яйца за угол бросить, а начальству уже всё известно, не только с кем, а даже в какой позиции.»
Конечно я был прав. Свяжись я с этой конторой и не видать мне как своих ушей, ни Парижа ни Монреаля, ни Миннеаполиса и Осло, а что было бы в перестройку, когда вся эта орава стала искать себе пропитание и устраивалась охранниками открывать ворота «новым русским», и вообще страшно сказать.
Потом-то при Путине они снова приободрились и «обрели величие», но мне надо было это всё переживать? Нет, конечно. Куда интересней было основывать своё телевидение, ездить по заграницам (в 1993 году я побывал за лето в 5 странах) и работать в программе ТАСИС.
А потом смело в анкете на эмиграцию ставить «нет» в графе где спрашивалось, не состоял ли имярек в подрывных организациях типа той, о которой я так подробно только что рассказал.
Потому что не состоял. Лишь оттрубил полтора года в стройбате.
И даже на интервью в посольстве меня не вызывали: пустили просто по документам
Вот почему этот третий картофельный эпизод сыграл такую жизнеопределяющую и жизнерадостную роль.
Его Величество Случай во всей красе.
Кто помнит Афган?
Меня отпустили на побывку из армии на Новый год.
Получается, что я ни одного Нового года не встретил вне дома.
Десять дней дали. Не включая проезд.
За руководство художественной самодеятельностью части.
Как я ей "руководил"? никогда до этого ничем подобным не занимаясь?
Жена прислала мне книжку на английском, сборник армейского юмора, издан он был в СССР, так что крамолы никакой.
Впрочем я к тому времени уже в штабе работал, с начфином, имел свой стол с ящиками, закрывающимися на ключ, свободный выезд в город, так что присылать мне можно было хоть что.
В книжке было много глупых юморесок, почему-то запомнил одну.
Рядовой смотрит в сапожную щётку и говорит: "Сегодня сержант сделал мне первое справедливое замечание. Я и впрям небрит".
Полный кретинизм. Ну, на то и армия. Так вот, перевёл я этот фольклор, сделал сценки, кое-кто добавил что-то. Например мой помощник хохол Гнатюк читал стих:
Так пытал малого Клима милиционэр
Расскажи, твой тятька варит самогон тэпэр?
Что вы дидку, что вы дидку! Размовляэ Клим
Самогона он не варит, пьёт его сырым!
Ну и прочее. Так вот, приехал, не помню какого, числа 29 декабря, наверное.
За столом тесть, который "слушал голоса" и читал газету Юманите на французском (его словарный запас был раза в три больше моего, хотя французский он выучил сам и только письменный) говорил: "Какие дураки! Зачем они это сделали!? Ведь расхлёбывать будут лет пятьдесят!"
Ну, оказалось поменьше. Горбачёв случился. Однофамилец моего тестя, между прочим сына Председателя Президиума Верховного Совета Карельской АССР.
Честно скажу, что мне было тогда абсолютно пофигу. Нас рать, кричал Мамай и с раной побежал в сарай....
Потом помню моих сверстников, которые приходили потом с этой войны со сломанной психикой.
Подружка одного делилась со мной ужасом от того, что один такой вернувшийся стал среди ночи её душить и говорить, что она "душман". Хорошая игра слов, но ей было не до игры и она его тут же бросила.
Теперь Россия воюет в Сирии. Опять на стороне х. знает кого.
В который раз наступила на одни на грабли...
День совейской армии говорите? А я в ней не служил.
Но мои сослуживцы (мне-то было пофигу) очень гордились тем, что не служили в советской армии, а служили два года в КГБ.
Я публикую армейскую подборку из своей "линии жизни" в Фейсбуке. Я не знаю, могут ли увидеть её те, кто не в моих друзьях там, а там у меня, за двумя-тремя исключениями, только люди, которых я знаю в реале, но что есть, то есть...
Подписи к фото, которых очень немного, я, конечно, не делал никакого дембельского альбома, тоже оттуда. Наверное это фото, которое я датировал условно 20 мая 1979 года, то есть через месяц после "учебки", было первым. Мне на нём почти 24 года.
На присяге первый раз в жизни дали подержать автомат. На кой ляд он нужен стройбатовцам? Второй раз - в середине службы мы постреляли из калаша. Самое гнусное время в моей жизни-это, безусловно, служба в советской армии, хотя сравнительно мне было служить совсем неплохо. Про то, как я сподобился угодить в стройбат вместо погранвойск, я пишу в разным местах под тегом "армия".
На стройку Межведомственного Учебного Центра (под таким сокращением скрывалась школа КГБ) я сходил поработать один день. Смекнул, что это не для меня и попросился в караул, а потом плавно перетёк сначала в библиотеку, а потом в финансовую часть к лейтенату Путилину.
Интересно, что таким, с двумя "олимпийскими" плакатами, я это здание никогда не видел.
Оно расположено прямо напротив олимпийской деревни и именно по этой улице, политой свежим асфальтом уже в мае 1979 года, мы грохотали кирзовыми сапогами каждое утро в шесть часов десять минут примерно. Пробегали несколько километров за полчаса, делали зарядку. Я поправился на 6 кило примерно, но что интересно, до армии я мог подтягиваться на перекладине, делать подьём переворотом и "передний выход", но в армии уже не мог. Да, а не видел фото с панно потому что в начале 1980 ушёл в другую часть, в Семёновское. В бывшее имение графьёв Орловых-Давыдовых.
Первое фото, наверное, вот это всё-таки.
Закончили учебку, не помню уже было ли это наше отделение или случайно собрались для фото, как и не помню, кто его делал.
На заднем плане пара вполне интеллигентных парней (второй справа и второй слева), с которыми были приятелями.
Помню, что парень справа от меня имел отчество Рюрикович и вроде был из Петрозаводска. Справа от мл. сержанта парень по фамилии Шока, он точно петрозаводский, потому что я запомнил его с поезда (был ещё в части парень с фамилией Рока).
Про армию вообще я пишу в своём ЖЖ
http://montrealex.livejournal.com/266225.html
К победе коммунистического труда, вопреки заветам Бланка, мы так и не пришли.
К победе капиталистического причапали полной...
Поставил дату снимка началом ноября, но точно, конечно, не помню. По шапке сужу, что перешли на зимнюю форму одежды. У дверей штаба в/ч 26008 (расформирована к свиньям собачьим в 1995 году http://www.panoramio.com/photo/22233708) с начфином Витей Путилиным, двухгодичником, у которого я проработал несколько месяцев. Начислял зарплату, ездил в банк, дежурил по части, пил вино с офицерами (это всё после нескольких месяцев службы). В части из примерно 200 человек, командиром которой был капитан (!) Тонковид, я был единственным солдатом с высшим образованием.
Капитан Тонковид умудрялся писать слово из пяти букв "бельё" с двумя ошибками: "бильо".
Это я знаю точно, потому что он выписывал чек на стирку солдатских кальсон в прачечной.
Потом по дембелю я случайно встречу Витю Путилина на платформе электричек "Лосиноостровская".
Мы были с моим двоюродным братом Вадимом и пошли к Вите в гости. Пили там вино.
Хотя это могло быть и в 1981 году, когда я приехал в Москву на курсы повышения квалификации работников радио и телевидения.
События смешались в памяти. Но Витя был классный парень. Разбудил во мне бухгалтерские способности, которые, правда, в жизни не пригодились, ну почти. Разве что налоги считаю сам...
После нового года, когда я съездил в отпуск и впервые увидел свою дочь, родившуюся 4 мая 1979 года, когда я был в учебке, капитан Калинин "предложил" мне стать у него писарем в новой войсковой части, организованной по приказу Андропова. Я попробовал отказаться, говорить что мне и в финчасти неплохо, но капитан быстро дал понять, что моего согласия он спрашивал только чтобы соблюсти приличия. Так мы стали организовывать новую войскововую часть в ... имении графов Орловых-Давыдовых в селе Семёновское, Ступинского р-на Московской области.
Первым приказом по вновь образованной части было: Назначить на должность начальника штаба капитана Калинина и присвоить звание майора и вторым; на должность старшего писаря штаба назначит ефрейтора Николаева и присвоить звание мл. сержанта.
Примерно пару месяцев мы были здесь, пока в школе готовились сержанты для новой части. Одновременно шёл набор новобранцев отвсюду, много было из Казахстана и других чурковых республик, украинцев хватало тоже. Был даже один сортавальский парень, который учился в одном классе с Леной Братищенко. Каких только не бывает в жизни хитросплетений!
На снимке ниже я уже "прибуревши". В кабинете командира войсковой части 63070 Мельника, которую мы с майором Калининым создали с нуля, с Семёновского, как я писал выше.
Эта часть находилась очень недалеко от останкинской телебашни и сейчас заброшена. Вот тут об этом пишут:
http://users.livejournal.com/__sehnsucht__/193637.html
Апдейт: об этом писали и текст так и остался. Фотографии пропали, и хрен с ними. Никакой ностальгии, конечно.
Что же до формы, которую я на себя напялил по-глупости (детство ещё играло в жопе), то она - продукт чистого воображения и принадлежала хрен знает кому. Кант посредине - самопал. Потому что к лету 1980 я уже был сержантом и на погонах, как у всех, у меня были буквы СА, а тут ГБ, которых, понятное дело, в военторге не купишь, поэтому из ПВ (Пограничные Войска) выпиливались фрагменты, чтобы идти на дембель не с чёрными, а с голубыми погонами и всем хвастать. что служил там, в "Кремлёвском полку".
Ага. В стройбате мы все служили. Читайте мой ЖЖ.
Ещё один клоунский наряд. Фуражка и китель офицерские, галстук и рубашка тоже, а погоны рядового! Какие были дураки!
Ладно другие солдаты, но я-то был всех старше на пять лет минимум!
А то и на шесть.
Некоторые офицеры - двухгодичники были младше меня.
Но это - история. Что ж поделать, было и такое в моей непутёвой жизни.
Рядом с нашей войсковой частью 63070 находился автопарк, что было очень удобно. Я выходил за ворота, садился в такси (всегда почему-то стояло с десяток машин с зелёными огнями) и ехал к родственникам (к тёте Лёле (Елене) Зайцевой и её семье на Хибинский проезд, где у них был свой дом, построенный ещё в 1920 е годы. Там переодевался в гражданское и спокойно гулял по Москве, а вечером снова в военной форме ловил такси на Ярославском шоссе. Обычно стоило это не больше трёшки в один конец. Майор Калинин устроил меня на должность прапорщика (начальника склада, хотя никакого склада не было в части), и получал я рублей 20 в месяц или что-то такое, ну и из дома присылали, так что деньги были всегда.
А в форме по Москве лучше не шататься - патрулей было немеряно и они зверствовали. Говорили, что и полковников на губу там сажали, но скорее всего это была легенда.
Таких домов между Ярославским шоссе и станцией "Лосиноостровская", где Эльдар Рязанов снимал "Вокзал для двоих", было штук пять вначале, потом три.
К 2007 году, когда я был на этом месте, уверен, в последний раз в жизни, тут уже высилось какое-то промышленное здание. Но стройка ещё шла.
Иногда, в погожие дни, и вовсе в Москву не вылезал: что я там не видел? Здесь же, на Хибинском, был настоящий рай почти в центре Москвы: в километре от ВДНХ и между ж/д станцией Лосиноостровская и Ярославским шоссе. Очень длинный адрес получился...
За шоссе был какой-то большой парк, где можно было гулять или ездить на велосипеде, а с другой стороны - целый город с рынком, кинотеатрами, парками, кафе, магазинами. С половину Петрозаводска, если не больше, только с московским снабжением. Помню ещё мы с Вадимом там стреляли в тире из пневматических винтовок и я всё время мазал.
Конечно, дома этого уже нет, как нет в живых тёти Лёли и дяди Бори,которые всегда привечали меня, царство им небесное, сказал бы я, если б в это царство верил. Поскольку не верю, скажу банальную фразу про землю пухом.
Тётя Лёля и дядя Боря в 1944 году. В то время они и познакомились.
Тётя Лёля была старшей сестрой в семье Смирновых. Дядя Боря-наполовину француз.
Его мама, Луиза по-русски говорила с акцентом, а он выучил французский (хорошо) уже в зрелые годы.
В 2007 их сын, Вадим Зайцев, свозил нас со Светой (мы приезжали за Светиной визой в Канаду) на Хибинский, я даже сделал несколько фотографий того места, где был дом, но это совсем неинтересно: стройка и стройка какая-то.
А ведь был вишнёвый сад, яблони, огород, летний водопровод, душ из бочки, которая нагревалась летом.
Ну и я среди этого всего. В увольнении, так сказать...
Ну и всё, больше у меня фоток из армии нет.
Были ещё весны 1980-го, когда жена приезжала ко мне и мне дали увольнение с ночёвкой, но негативы были сильно пережарены и я всё выкинул.
Пост про армию (и лингвистику) номер два.
Язык является продуктом спонтанным и в самом своём начале звукоподражательным.
Именно поэтому первые слова, которые человек произносит в своей жизни (их с десяток), похожи во многих языках: это папа с мамой (papa, mama), деда с бабой, и цифры: один два три, uno, dos, tres, one, two, three ну можете сами добавить примеров.
Плюс язык является продуктом согласия сторон при полном или частичном их непротивлении, мол, такое-то слово будет называться вот так-то, кто-то ляпнул первым, а вот такое-то явление - вот так, ляпнул второй, а первый согласился и они сообщили это слово третьему, после чего оно пошло гулять по общине.
<a data-flickr-embed="true" href="https://www.flickr.com/photos/zoroastre1/31891104615/in/datetaken-public/" title="18 февраля 1979 года Харлу 7 км Наш район пограничный - будьте бдительны"><img src="https://c8.staticflickr.com/1/456/31891104615_55c7c01c1e_c.jpg" width="800" height="595" alt="18 февраля 1979 года Харлу 7 км Наш район пограничный - будьте бдительны"></a><script async src="//embedr.flickr.com/assets/client-code.js" charset="utf-8"></script>
Развилка с основной дороги Сортавала-Петрозаводск, ведущая в посёлoк Харлу.
Часто мне приходилось топать эти 7 км пешком, так как автобусы шли дальше, в Питкяранту.
На плакате надпись: "Наш район пограничный, будьте бдительны!"
Фото моё, сделано зимой 1978 года.
Причём община эта может быть как широкой, скажем, в одну шестую часть суши, так и мелкой, как войсковая часть размером в отдельную роту, расквартированая напротив строящейся олимпийской деревни в Москве, куда меня привезли служить в апреле 1979 года, уже после окончания франко-английского отделения иняза Карельского пединститута, где не было военной кафедры, и неполного учебного года преподавания французского с английским в средней школе посёлка Харлу Питкярантского района Карельской АССР.
Вот сюда привезли, а как и почему я угодил в стройбат, возводивший это здание, я писал:
Казалось бы, причём здесь войсковая часть? Да при том, что в ней предметом договорённости между солдатами было то, что слова приобретали новое значение, в корне отличное от первоначального, исконного.
Так, например, слово «залупаться» означало не «выхваляться, проявлять агрессию по отношению к кому-то и т.п., приставать» (вспомните «Дом на набережной Ю.Трифонова:
«Кто вчера к Тарасу залупался? Кто его на лестнице цапал? Ты, гад? ...»),
а ...улыбаться. Старослужащие кричали на молодых: «Ну ты чё залупился, салага? Я тебя отучу залупаться!» И, случалось, отучивали, правда не меня, слава богу.
Другим словом было слово «дристать» и значило оно в той роте не страдать диареей, а ... спать. «Опять дрищешь на посту, блеать!». Трудно представить, что солдат мог справлять большую нужду прямо на посту, а вот поспать – это ради бога.
Стоит ли говорить, что в других частях той же Москвы о таком значении слова и слыхом не слыхивали. Тут я отойду от лингвистики вообще в сторону и перенесусь лет на тридцать назад, в свою армейскую службу.
Волею судьбы случилось так, что мы с майором Калининым сформировали осенью 1980 года новую часть под Москвой. Это никакое не преувеличение, приказ номер один, подписанный Андроповым, был : назначить на должность начальника штаба майора Калинина и на должность старшего писаря штаба - ефрейтора Николаева.
Часть эта в самом начале была расквартирована в местечке Семёновское, в бывшем имении графов Орловых-Давыдовых в 80 километрах от Москвы, неподалёку от села Ивановское и на берегу реки Лопасня, известной ещё по Чеховским произведениям. Я об этом непременно когда-нибудь напишу поподробнее, а сейчас только покажу снимки тех времён, с негатива, по-прежнему у меня хранящегося.
Да, мы спали в казарме со стеклянными потолками и фотографировались так, чтобы за нашими головами были видны эти орлы и львы. Я таких фотографирований избегал, был всех старше на пять лет и общался всё больше с офицерами, но по окрестностям Семёновского вволю походил, посмотрел, посокрушался о том, как умеют в России изгадить историю свою. Сокрушался, но не удивлялся: примеров такого отношения к наследию, пусть не своему, но доставшемуся в пользование задарма, я говорю о родном городе Сортавала, который финны оставили нам нетронутым, перед моими глазами прошло много. Нестройной вереницей варварства, разрушения в глупом кураже ради самого разрушения или пьяного хулиганства. Но это – уже другая совсем история.
Сейчас я работаю в одном из крупнейших телекоммуникационных монстров Канады: в компании Белл. В нашем маленьком коллективе, который перед новым годом сократился на три человека, что дало дополнительную работу нам: вот так подтверждаются слова из песни Пола Саймона: «One’s man ceiling is another man’s floor”, примерно в таком же стиле, как это было в годы моей службы в армии, слова совершенно непонятные никому за пределами нашей маленькой компашки, живут и здравствуют: Мы говорим: «поместить в П2» и все понимают, что это такое, пишем в ноте «Коам» или «Аша Йес» и так далее и тому подобное: десятка два словечек циркулируют в нашей среде из 15 человек и не имеют хождения за её пределами.
МЫ, а вернее те, кто работает в нашем отделе с незапамятных времён, ДОГОВОРИЛИСЬ, что вот это значит это, а другое – то. Создали свой маленький язык.
Студенты иняза на картошке. Окончание (счастливое) третьего, жизнеопределяющего эпизода.
Перед тем, как поехать из Питкяранты в Петрозаводск на сборный пункт мы выпиваем со Стасом бутылку коньяка, и я прибываю в столицу Карелии, куда приезжают за нами «покупатели», то есть офицеры тех частей, в которые мы идём служить.
Меня удивло то, что в петлицах у Кости были эмблемы связи, да и сам китель и фуражка не имели ни следа зелёного «пограничного» цвета. Но я-то знал, что иду в пограничники. Точно знал. Естественно я и спросил Костю об этом, как же так он связист а представляет погранвойска?
Ларчик открывался просто. Это были войска КГБ СССР. А если быть совсем точным – строительные войска КГБ СССР, то есть тот же самый стройбат. А для пущей маскировки бойцы и офицеры носили не синие петлицы и буквы ГБ на погонах, а молнии с чем-то и дуквы СА, как все. Картина Репина «Приплыли», что называется.
«Не боись, - сказал Костя, - у нас хоть в отличие от стройбата денег не платят, но зато и порядка поболе будет, да и часть маленькая совсем. Я там скажу кому надо, чтобы тебя не сильно доставали».
Громадное ему спасибо, слово своё Костя сдержал, и уже во время первого построения я отметил особое к себе отношение, которое потом закрепилось и сделало мою службу если не такой же комфортной, как она могла быть в Сортавала, то по крайней мере вполне сносной. Было много всякого, но больше, пожалуй, хорошего, чем плохого, что ждёт своего времени и отдельного рассказа.
Но я уже довольно далеко отошёл от эпизода с картошкой и его влияния на мою последующую жизнь. А случилось вот что. Поскольку последние полгода службы я провёл бок о бок с начальником штаба нашей части майором Калининым, печатая и правя для него приказы, то офицеры нашей части частенько дожидались приёма у майора в моём «предбаннике», часто я делал и для них кое-что, так что они все без исключения имели интерес быть со старшим писарем штаба в хороших отношениях.
Это ведь всё равно что быть в фаворе у секретутки начальника на гражданке. Все, конечно, знали, что у меня высшее образование и иняз. И вот однажды наш замполит, лейтенант хрен-его-забыл-фамилию-уже меня спрашивает:
«А что ты собираешься после армии делать?»
«Да вот всё чаще об этом думаю, только вот в школу учителем не пойду точно. Пока планов нету.»
«Слушай, есть у меня к тебе разговор.»
Разговор состоялся буквально на следующий день и замполит сообщил, что под Одессой есть какая-то лётная часть, (он назвал номер части). Там имеется вакансия, майорская должность (180 руб. оклада только за должность, плюс минимум 120 за лейтенантской звание, неплохо для старта). Ну, там, квартира в военном городке и прочее вроде само собой разумелось. Служба будет состоять в расшифровке перехватов лётчиков НАТО, которые, как известно, общаются на английском языке.
Поскольку альтернативой этому заманчивому предложению было возвращение в Петрозаводск, в трёхкомнатную квартиру тестя с тёщей или снятие отдельного угла где-то далеко от центра с перспективой работы на 150 максимум рублей в месяц в какой-нибудь конторе, то раздумывать в общем-то долго не пришлось. К тому же, как выяснилось, климат над Одессой был куда как благодатный и солнечных дней было, как гласили путеводители, минимум 300 в году.
Короче, замполиту был дан «зелёный свет» и дело пошло наверх «по команде».
Поскольку с капитаном Калининым, начальником штаба, мы были в прекрасных отношениях, я попросил его, если возможно, уволить меня в запас к началу учебного года, то есть в последних числах августа того олимпийского 1980 года. Он отпустил меня на две недели позже начала октября, и в середине этого месяца я прибыл в Петрозаводск. Ехали мы, кстати, в одном купе с покойным Колей Корпусенко, который приезжал в Москву по делам. Я говорю о нём в этом журнале не раз.
Но до прибытия в город моего студенчества я был приглашён на Лубянку, в не помню уже какое управление, на собеседование на предмет продолжения службы офицером войск КГБ. Для начала мне дали какую-то английскую газету и попросили перевести с листа фрагмент текста. Я отметил, что вообще-то моим первым языком в ВУЗе был французский, на что получил ответ, что, мол, если ты переведёшь с английского, то с французским у тебя всё тем более в порядке. Я перевёл что-то, видать правильно или приемлемо, потому что через десяток строчек специально приглашённый для этого специалист меня остановил и был таков.
Я остался наедине с двумя офицерами, которые начали неторопливую беседу со мной, попросив меня рассказать всю биографию. Когда я дошёл до учёбы в пединституте, один из них, видать главный по званию или должности, спросил:
«А скажите-ка нам, товарищ старшина (под увольнение капитан Калинин выправил мне это высшее для солдат срочной службы звание, что тоже не имело прецедентов: за полтора года службы до старшин никто не дослуживался, старшину давали обычно «под дембель» второго года), когда вы учились на факультете иностранных языков, были ли у вас какие-либо взыскания?»
«Нет, не было, - бодро отрапортовал я. Вы же знаете, у меня диплом с отличием...»
«Знаем-знаем, прервал меня строгий интервьюер, буря взглядом. Только вот мы знаем и то, что в 1977 вы уехали из совхоза «Ильинский» Олонецкого района, куда были мобилизованы на уборку урожая. Уехали якобы на свадьбу, но прогуляли неделю, за что вам был объявлен выговор и была снята повышенная стипендия»
Немая сцена, конечно. Естественно, что я помнил об этом эпизоде, но так же естественно не счёл его достойным внимания «лубянистов».
«Знаете, сказал я, прикинувшись совершенным идиотом. Я полностью об этом забыл».
«А мы помним» было мне ответом. И вот эта фраза перечеркнула раз и навсегда все мои гебистские устремления.
«Чтооо???!!!, - сказал я сам себе. И вы будете вот так всю жизнь следить за каждым моим шагом, один влево, один вправо и уже неблагонадёжный? Будете меня на крючке держать? На ниточке, которую всегда будет можно дёрнуть в нужный вам момент и выкрутить таким макаром какой-нибудь член и вообще сломать судьбу? И ведь фиг куда от вас денешься? И мне это надо? Да идите в баню!»
Но это была внутренняя речь, так сказать. Естественно, я был настолько наивен, что и знать не знал у существовании так называемого «первого отдела», который был во всех ВУЗах (на предприятиях это был отдел кадров) в котором собирались сведения на студентов, которые можно было потом использовать для вербовки, ну или так, на всякий случай хранились дела, вроде моего. Само собой разумеется, что все студенты иняза мужского поля имели там папочки, и некоторые очень даже толстенькие досье. Потом-то я узнал, что комитетчики просто запросили этот отдел, а там наверняка ничего примечательного, кроме этого выговора и не было.
Продолжение беседы вбило последний гвоздь в мои карьерные поползновения.
«Видите ли, старшина Н. Вы тут написали, что хотите служить на такой то должности, в такой-то части под Одессой. Мы не можем вам это гарантировать. Вам нужно переписать заявление и указать, что вы просите оставить вас на офицерской должности в войсках КГБ СССР, ну а мы сами решим, куда вас направить. Будет потребность служить на Сахалине, значит направим туда»
Рапорт я, куда денешься, переписал. Была, конечно, большая вероятность, что направят меня туда, куда я просил, но была и не меньшая возможность загреметь, в случае какой-нибудь провинности, «куда Макар телят не гонял» и там прозябать «до морковкиного заговенья». Поэтому я откланялся по-быстрому и, сразу же по выходу от этих шустрых ребят, которые задали ещё пару вопросов про друзей и знакомых, проявив необычайную и я бы сказал даже, фантастическую осведомлённость в деталях, направился на вокзал и отоварил бесплатный билет до Петрозаводска.
Прибыл я, как уже говорил, в середине октября 1980 года. В Петрозаводске уже лежал тонкий слой снега, который так и не сошёл до весны в том году. Через две недели я уже работал в информационной программе «Экран Дня» Карельского телевидения, куда ответственный секретарь Союза Журналистов Карелии Геннадий Сорокин устроил меня на место внезапно умершего во время поездки в Питер ветерана-журналиста Кана. Хорошо помню свой первый репортаж, который делал с открытия свежепостроенного Дома Быта на наб. Гюллинга в Петрозаводске. Прорабом стройки был никому тогда неизвестный Сергей Катанандов.
Когда тот же Гена Сорокин, буквально в первые дни моей работы на местном ТВ привёл к нам группу журналистов из Латвии, рассказывавших чрезвычайно интересные вещи (я помню только про поводную охоту на угрей в Балтике), я буквально кожей ощутил, насколько эта свободная и творческая (отоносительно, конечно для Совдепии) атмосфера отличается от затхлости стукаческого ведомства.
Через месяц примерно мне позвонили из «Большого дома» на Андропова 5. Пригласили на собеседование по поводу звонка из Москвы. За столом в кабинете на первом этаже, на котром не было ничего, ни ручки, ни листка бумаги, сидел какой-то гриб в пограничной форме и в звании то ли майора, то ли подполковника.
«Нам позвонили из Москвы. Деталей никаких не давали. Просто просили узнать у вас «да» или «нет».
«Нет» - твёрдо ответил я.
«Тогда, может быть, к нам?».
«Ага, отмечаю про себя. Детали-то вот они, торчат, как от мёртвого осла уши... И всё-то у вас темнилово какое-то, словечка в простоте не можете сказать»
Вслух сказал: «Я подумаю».
«Думал» почти 20 лет, хотя всё придумано было окончательно ещё там, на Лубянке, в октябре 1980го.
Потом, году в 1982, в Сортавала, рассказал я про эту историю своему дядьке, Александру Смирнову, всю жизнь оттрубившему в контразведке. Как я понял, он ходил «особистом» или там замполитом, как у них называется, не знаю, на кораблях дальнего плаванья. Однажды во время дальнего похода у него из под опёки удрал в каком-то капиталистическом порту матрос, за что ему не дали чередного звания и так он и вышел на пенсию капитаном третьего ранга. Дядька вначале огорчился, что я не принял такого выгодного предложения, долго говорил о преимуществах службы в КГБ. Я говоил о том, что это чудовищно, быть всё время под колпаком, всё время думать о том, что за тобой следят, о невозможности быть хозяином своей судьбы.. Помолчав некоторое время, дядька протянул:
«А может ты и прав. Вот я выхожу в отпуск, не успел даже и «яйца за угол бросить», а наверху уже всё исзвестно, не только с кем, а даже и в какой позиции.»
Конечно я был прав. Свяжись я с этой конторой и не видать мне как своих ушей, ни Парижа ни Монреаля, ни Миннеаполиса и Осло, а что было бы в перестройку, когда вся эта орава стала искать себе пропитание и устраивалась охранниками открывать ворота «новым русским», и вообще страшно сказать. Потом-то при Путине они снова приободрились и «обрели величие», но мне надо было это всё переживать? Нет, конечно. Куда интересней было основывать своё телевидение, ездить по заграницам (в 1993 году побывал за лето в 5 странах) и работать в программе ТАСИС. А потом смело в анкете на эмиграцию ставить «нет» в графе где спрашивалось, не состоял ли имярек в подрывных организациях типа той, о которой я так подробно только что рассказал. И даже на интервью в посольстве меня не вызывали: пустили просто по документам
Вот почему этот третий картофельный эпизод сыграл такую жизнеопределяющую и жизнерадостную роль. Его Величество Случай во всей красе.
