ПЕТРОЗАВОДСКОМ ВЗРОСЛЕНИИ. ЧАСТЬ 2. Цензурный вариант.

 

 

КНИГА ВТОРАЯ. ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕТРОЗАВОДСКОМ ВЗРОСЛЕНИИ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Цензурный вариант.

Предисловие к цензурному варианту. 

Первое и главное. Что понимать под цензурой и кто тут цензор?  

Отвечаю. 

Цензурой в данном случае являются те моменты в моих воспоминаниях, которые я своей рукой убрал из оригинального поста, видного только мне. Я это сделал из некоторого уважения к живущих ныне людям, возможно к и их потомкам. Я понимаю, что могу таким образом сильно  задеть их. Эти люди могут видеть изложенные моменты под другим углом. Они могут счесть мои воспоминания недостоверными и т.п. Но, поскольку мне хочется рассказать о моём прошлом сейчас, а не дожидаясь того момента, когда я смогу вывалить всё, уже не опасаясь за то, что "обидел кого-то зря", как пели Чебурашка с Геной, то я и решил испустить эти «цензурные» посты. Я надеюсь, что тот момент, когда смогу опубликовать неподцензурный вариант, то есть, когда мне будет абсолютно безразлично, кто и что обо мне подумает, наступит ещё нескоро. Но я не загадываю, руководствуясь мудростью о том, что Провидению (в богов я не верю) не надо рассказывать о своих планах, дабы его не смешить. Оно и так шибко смешное. 

Оглавление

ПЕРВАЯ ПРЕПОД ФРАНЦУЗСКОГО И. С. РАДВИНСКАЯ

Н. Н. МЕЛЬНИКОВА

ЕЛИЗАВЕТА ЛЕЙБОШИЦ

СУСАННА АНАТОЛЬЕВНА ПАРАМОНОВА

НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ ЕГОРОВ

ПРОЧИЕ ПРЕПОДАВАТЕЛИ

НАЧАЛИ ИЗУЧАТЬ АНГЛИЙСКИЙ 

СЕРЫЕ ОБЩАГОВСКИЕ БУДНИ

КНИЖКИ НА ЗАБУГОРНЫХ ЯЗЫКАХ

СОСЕДИ, КОТОРЫЕ НАС ОКРУЖАЛИ

ВТОРОЙ СОВХОЗ. ВИДЛИЦА 

БЫТ НАШЕЙ ТРЕТЬЕЙ КОМНАТЫ

ТРЕТИЙ СОВХОЗ, ПЕРЕВЕРНУВШИЙ ЖИЗНЬ

КАК ЭТО ПОВЛИЯЛО ПОТОМ НА ДАЛЬНЕЙШИЙ TRAIN DE VIE   

Надо ещё немного повспоминать учёбу и преподавателей. 

Самой первой преподавательницей нашей группы была Ирина Самойловна Радвинская, дама лет пятидесяти и мама смазливого сына нашего возраста, у которого был подогнанный по его фигуре жёлтый овчиный тулуп. “Дублёнка” была тогда одним из престижнейших предметов моды. Хороший тулуп стоил несколько сотен рублей, да и найти эту одежду на рынке было сложно, а подогнать его по фигуре, потому что шились они скорее “мешком” было вообще немыслимо. Это можно было сделать только в каком-то крутом ателье или у хорошего мастера на дому. Я никогда не забуду тесную аудиторию на втором или третьем этаже, окна которой выходили на проспект Ленина, в которой Ирина Самойловна учила нас произносить первые в нашей жизни французские слова. Напирала на то, что слово “forte” надо произносить, не редуцируя гласный звук «о» и не оглушая конечный «т». «Забудьте про редукцию гласных, французы не говорят, как русские «сабака», все гласные произносятся чётко” – внушала нам она.

По учебнику Поповой, Казаковой, Кашинской мы часами твердили цепочки слов с каким-нибудь определенным звуком. Например, на звук “а”:

sale, rate, date, va, vaste, valse, valve, gala, agate; avare, tare, rare, tatare, lave, cave, rave, slave, grave, barbare; fade, stade, salade, rade, parade, cavalcade, Bade; bal, mal, aval, banal, canal, carnaval; carte, caste, face, acte, cravate, race, carafe, caravane, lactate, trace, glace, pacte.

Учебник начала 1960-х годов, который со временем потеряет в авторах Кашинскую и заменит её на Ковальчук, я потом куплю уже в Монреале в 2000 или 2001 году. 

Он будет состоять из двух частей, и по нему Света будет учиться под моим руководством так же произносить, к примеру, звук “а”, как учились мы. 

Но это пособие не было самоучителем, в идеале всегда должен быть рядом кто-то, кто услышит, как ты произносишь и поправит, если будет надо.

Одновременно мы начали слушать фонетические курсы после занятий, в аудитории, оборудованной кабинками. 

Кабинки со столами были фанерными, а сверху был прилажен плексиглас.

Взросление в Петрозаводске. Часть 1. Цензурный вариант.

 

  

Воспоминания о петрозаводском взрослении. Часть первая.ЦЕНЗУРНЫЙ ВАРИАНТ.

Предисловие к цензурному варианту. 

Первое и главное. Что понимать под цензурой и кто тут цензор?  

Отвечаю. 

Цензурой в данном случае являются те моменты в моих воспоминаниях, которые я своей рукой убрал из оригинального поста, видного только мне. Я это сделал из некоторого уважения к живущих ныне людям, возможно к и их потомкам. Я понимаю, что могу таким образом сильно  задеть их. Эти люди могут видеть изложенные моменты под другим углом. Они могут счесть мои воспоминания недостоверными и т.п. Но, поскольку мне хочется рассказать о моём прошлом сейчас, а не дожидаясь того момента, когда я смогу вывалить всё, уже не опасаясь за то, что "обидел кого-то зря", как пели Чебурашка с Геной, то я и решил испустить эти «цензурные» посты. Я надеюсь, что тот момент, когда смогу опубликовать неподцензурный вариант, то есть, когда мне будет абсолютно безразлично, кто и что обо мне подумает, наступит ещё нескоро. Но я не загадываю, руководствуясь мудростью о том, что Провидению (в богов я не верю) не надо рассказывать о своих планах, дабы его не смешить. Оно и так шибко смешное. 

За упорядочение воспоминаний о петрозаводском периоде моей жизни я сел по-настоящему только в марте 2017, хотя, конечно, то там, то сям в моём Живом Журнале появлялись заметки о пединституте.

Конечно, я не хотел учиться и жить в Петрозаводске. Этот город имел дурную славу, достигавшую и Сортавала, по части хулиганов, детей пролетариев с Онежского тракторного, Тяжбуммаша, судо-станкостроительного заводов, и ещё кучи промышленных предприятий. Сначала хулиганами и пьяницами были сами пролетарии, потом, натурально, такими же стали их отпрыски. На самом деле Горький, сейчас Нижний Новгород, где остались мои мечты стать дипломированным переводчиком, был не лучше в этом отношении, с той разницей, что мама моя была от Горького на расстоянии в несколько раз превышавшем 300 км, разделявшие Петрозаводск и Сортавалу. Так что в этом отношении Петрозаводск был удобен. Поезд шёл до Сортавалы всего ночь, да и то так долго по единственной причине, что полз, останавливаясь на каждом полустанке и торчал в Суоярви минут 40. Потом я, впрочем, стал и на самолёте летать за 9 рублей и один раз долетел за 45 минут. Но это я забегаю вперед.