Вторые шаги по Стране Клёвого Листа. Приезд в Монреаль

  

Вторые шаги по Стране Клёвого Листа. Приезд в Монреаль 1 сентября 2000 года.

Надо, наверное, спустя больше, чем 22 года, оглянуться на прошлые события объективно и беспристрастно. Вернуться мысленно ко дню моего приезда в Монреаль 1 сентября 2000 года. На двух автобусах. Один был канадский Серый Гусь, второй – квебекский Вояжёр, на который я пересел в Оттаве. А может быть и в канадской её части – Гатино. Этому предшествовал длинный, наверняка больше 12 часов в общей сложности, проезд из Виннипега, где вокзал находился в двух шагах от нашей квартиры.

Я хорошо помню, что когда я заказал такси, то водила, чёрный, был очень недоволен, что ехать надо было всего метров 500. Свои 5 долларов он заработал, а на его недовольство мне было наплевать. Дело было в тяжёлом чемодане, что я брал с собой, а не в моём нежелании прогуляться пешочком до автовокзала. Поэтому чаевых ему было дадено ровно 50 центов. С полным сознанием, что никого из Виннипега, тем более из их братии, я никогда больше не увижу.

Отъезжал я с небольшим “винцом в груди”. То есть мы выпили перед отъездом бутылочку португальского вина долларов за 10-12, Марина проводила меня в том же такси до автовокзала, и я оказался на сидении автобуса рядом с каким-то разговорчивым винипегцем, с которым мы немного поболтали и держались вместе на остановках автобуса. Пили вместе кофе, что-то перекусывали.

Постепенно над нашим несущимся на Восток Грейхаундом сгустилась ночь. Мы останавливались на кофе-паузы в кафе в каких-то населенных пунктах, где ничего больше, кроме этого кафе и не было. Мой сосед по сиденью тогда говорил, что теперь знает, где в таких местах происходит весь «экшн», а именно в «Тимах Хортонах». Из городов, что мы проехали, остались в памяти лишь Сент Катарин и Су Сент Мари. Последний нас. пункт пишется как Солт, если читать по-английски слово Sault, а читается так, как я сказал выше. По-французски, конечно, читалось бы «Со».

Дом, где Сергшей и Катя снимали квартиру.

Проезд прошёл гладко, без приключений, а в Монреале на автовокзале меня встречал друг Серёжа на каком-то арендованном им для поездки на День труда автомобиле. Автовокзал был там же, где и сейчас, на улице Берри, а Сергей с Катей жили на улице Шербрук, в билдинге, называвшемся “Тадуссак”. Так называется самый старый населённый пункт провинции Квебек на Атлантике, куда ездят смотреть китов.

Серёжа водил лихо, помню кого-то не пропустил на перекрестке или как-то шустро вклинился в движение и произнес: “С волками жить…” После чего я его спросил, что, мол, так и водите вы тут, что ли? Он начал мне рассказывать что-то про галльский дух квебеканцев, который состоит в том, чтобы что-то нарушить, бросая вызов правилам, особенно когда никто не видит и тебя не поймают. Я, разумеется, про этот дух уже знал, но сказал ему, что на мой вкус это не дух, а элементарное распиздяйство. Потом я понял, что подрезать пешехода даже и на переходе, вещь немыслимая в Виннипеге, тут является делом элементарным. С другой стороны, если в Монреале кто-то из водил замешкается, не покажет поворот или подрежет другого, то бибикают ему нечасто. В Виннипеге в таком случае поднимается буквально вой клаксонов.

 Мы поднялись в тот день к нему в квартиру только для того, чтобы взять с собой лёгкий мягкий диван. В этом предмете мебели не было никаких твёрдых частей, ни ножек ни рамы, и Свойским надо было от него избавиться. 

Хотя вроде моя квартира была “меблированной”. То есть там была полутораспальная кровать и стол. Может быть какая-то этажерка. Диван привязали веревками на крыше машины, пропустив их через приоткрытые окна. Ехать было совсем недалеко с улицы Шербрук до Онтарио. Когда притащили в квартиру этот диванчик, то в единственной комнате места почти не осталось.

Вид с 4 этажа дома, где я поселился. Снимок зимы 2000-2001 г.

Домовладельцем был русскоязычный парень по имени Лев, из Одессы, фамилию не помню, кроме того, что еврейская она была. Ему была уплачена Серёжей плата за месяц сентябрь вперед, и я отдал 375 долларов. Помню, что снимал их со своей карточки Скоша Банка внизу моего нового дома. Там слева была пристройка банка Насьёналь, одного из филиалов. Забегая вперёд скажу, что уже, по-моему в декабре этого 2000 года я буду работать в этом банке. На моём счету было тогда чуть больше тысячи долларов, и я надеялся за месяц, максимум полтора найти работу и начать получать новые деньги. Что, собственно, и реализовал. Но пока об этом речи не шло. Я же говорю о самых первых шагах.

На другой, наверное, день, я пошёл в гости к Серёже с Катей. Они, как я уже упоминал, собирались куда-то ехать на длинные выходные, потому что я-то приехал 1 сентября, а потом был так называемый Labour Day, день труда, когда все отдыхают плюс к двум законным. Они намылились на съёмной машине я уже не помню куда, с намерением ночевать в палатке где-то в кемпинге, а Серёжа мне уступил свой велосипед, пристёгнутый к какой-то трубе рядом с его домом. С его помощью я и знакомился с Монреалем в первые дни сентября 2000 года.

Помню хорошо, что ездил к Олимпийскому стадиону и Ботаническому саду. Других мест не помню, да я пока их и не знал. Когда Свойские приехали, я отдал велосипед и стал обустраиваться на новом месте. Совсем не помню, где и как я закупал всю необходимую для квартиры утварь типа ложек-вилок-чайников. И прочих подушек, одеял и простыней. Но мне ведь много и не надо было. По соседству с домом были всякие лавки, где продавалась всякая мелочёвка. Думаю, там и купил всё это.

Через какое-то время я купил компьютер с экраном в 17 дюймов. Про этот комп стоит рассказать отдельно. Я его покупал по объявлению в какой-то газетенке бесплатной. Из тех, что суют в почтовые ящики. Меня привлекла цена, побивающая всех конкурентов за такую конфигурацию. Ездил за ним куда-то в район за Ботаническим садом Монреаля, где живут гаитяне. Там была какая-то жалкая лавчонка, но компьютеров стояло много. Мне всё показали, включили. Помню, вроде Windows NT была операционная система. Скорее всего ворованная, но мне было всё равно. Всё про всё стоило, может быть 250-300 долларов. Купил я комп, его привезли те же гаитяне на частной легковой машине, конечно, когда работал в банке, то есть он мне обошёлся чуть выше моей недельной зарплаты. Нормально. Я всё установил, включил, стал работать. С собой на флоппи дискетах у меня было взято всё ценное из Виннипега, хотя что там и было-то? Тем не менее всё сгрузил на жесткий диск моего нового десктопа.

Надо отметить, что если первым знакомым человеком в Монреале была Наташа-пианистка, о которой я уже говорил, то вторым был Витя Михайлов. Он приехал из Алма Аты примерно в 1995 году, и я списывался с ним на том же форуме, где нашёл Наташу, ещё будучи в Манитобе. Витя был специалистом по компьютерным технологиям и даже их преподавал в каком-то колледже в центре города. Из Казахстана в Канаду уехало очень много народу в 1990е годы. Я встречался не менее чем с десятком русских оттуда, мне рассказывали, как казахи выдавливали русскоязычных из своей страны. Вплоть до того, что избивали и убивали. Канада принимала их ускоренно, в качестве беженцев, как принимает сейчас украинцев. Как делала почти всю свою историю.

Мне что-то понадобилось в этом новокупленном компьютере, чего сам я сделать не смог. Позвонил Вите. Попытался объяснить в чём дело, но было трудно по телефону, особенно когда говорит профан, то есть я, со специалистом. Спустя какое-то время он мне сказал: “Я приеду”. И приехал. Проблему быстро решил, потом глянул на БИОС моей машины и говорит: “Тебе какого размера жёсткий диск продали?”

“Ну, полтора гигабайта”, ответил я.

“Поздравляю, на диске всего 750 килобайт! Неудивительно, что ты не могу туда больше ничего впихнуть. Диск полон до краёв.”

Я понял, что лоханулся нападецки. Тогда ещё так не говорили, впрочем. Витя спросил, где я покупал, я ему всё рассказал и ему всё стало ясно. Меня обули. Осознав это, я стал думать, нельзя ли чего сделать. И вспомнил заветы старого Залкинда, юриста из Петрозаводска. Он мне сказал, ещё в начале 1990х годов, когда я с ним поделился соображениями о том, что один чувак должен деньги, но при каждой встрече или телефонном разговоре говорит, что непременно заплатит, но не платит, и это тянется месяцами, чтобы я написал ему письмо. В котором изложил бы всю суть договора, рассказал бы, что сделано с моей стороны и предложил бы полюбовно, без нажима, но с намёком, что я не так прост, как ему кажется и могу кое-что против него предпринять, подумать над тем, как уладить наш финансовый спор. Поискать альтернативные, типа бартерные, варианты, если нет денег. Так и вышло. Этот человек мне заплатил телевизором Сони с довольно большим экраном, который пропахал потом лет 20, и пустыми коробками для видеокассет, которые я заполнил своим видеофильмом на французском, неплохо продававшимся за валюту туристам, посещавшим Петрозаводск. Я даже оказался в выигрыше по сравнению с тем, что получил бы чисто деньгами, стремительно тогда обесценивавшимися.

Так я и поступил с этим продавцом компа. Написал ему письмо, указав, что объём жёсткого диска вполовину меньше, чем заявлено. Пригрозил, что сделаю плохую рекламу среди всего русско-польско-сербского (гаитянину было всё одно – славяне) населения Монреаля. Не исключил, что смогу заинтересовать и Ревеню Квебек. Это было ему как серпом по яйцам, ведь львиная часть его коммерции шла явно под столом. И сообщил, что чек на 100 долларов в возмещение морального и материального ущерба меня устроит. Чек был в моём почтовом ящике через неделю.

Воспоминания – это такая хитрая штука. Начнёшь вспоминать одно, как тут же всплывёт другое. Вот написал я про афёру с компом. А ведь была ещё фигня с агентством знакомств! Оно называлось “АА”. Не думаю, что название имело что-то общее с анонимными алкоголиками, впрочем. Скорее всего владелец “брэнда” хотел, чтобы таким образом его детище фигурировало на первых страницах рекламы. Руководил или владел этим делом мужичок постарше меня, он сидел в углу, вроде, какого-то русского магазина на Кот Де Неж. Когда я позвонил, мы договорились о встрече и фотографировании для его агентства, я уже знал, что это всё стоит 100 долларов на целый год или пока я не найду родственную душу и тело. Пришёл к нему в контору. Он заверил меня, что у него сотни потенциальных “кому-и-кобыла-невеста” кандидаток, и я выписал ему чек на требуемую сумму. Для начала дал мне с десяток телефонов с минимальными данными – возраст, телосложение, цвет глаз, вот это вот всё. Первый же номер, куда я позвонил, был для меня шоком. Женский голос на другом конце провода довольно грубо спросил типа “Какого хера надо”. Я опешил, но объяснил, где взял телефон. После чего баба заорала, что она “этому мудаку сто раз говорила, чтобы не посылал мне больше всяких нищебродов”. Хотя она ещё совсем меня не знала, по той причине, что я ничего и сказать не мог, в частности, что я не нищеброд, а работник банка. Потом она стала спрашивать, чего я хочу – орального секса, например, в какой позици мне бы хотелось и прочее. Не дав мне ответить, стала рассказывать, что находится в процессе обретения статуса и что ею занимается “адвокат”.

Следующие номера тоже ничего хорошего не принесли, кто-то говорил, что в принципе встретиться можно, но недельки через две, кто-то заявлял, что уже несколько месяцев требовал от главы агентства АА убрать её из списка. Короче, он меня обул, похоже. Я подождал ещё несколько дней, звонил ему, он меня заверял, что ответы таких кандидаток есть недоразумение. На мой вопрос почему он мне втюхал номера женщин, просивших убрать их данные из каталога заявил, что “ничего подобного они не просили”, давал ещё какие-то номера. Короче, через две - три недели результат был практически нулевой и, похоже, весь список был мной исчерпан. Тогда я ему тоже накатал письмо примерно с тем же текством, что и гаитянскому компоторговцу. Возвращаешь, мол, деньги или тобой заинтересуется налоговое ведомство Ревеню Квебек.

Чек на сто долларов он прислал, но ещё долго потом я в русской газете видел объявление от этого агентства. Интересно было также то, что спустя может месяц или больше, та баба, что ругалась во время первого звонка, мне перезвонила. Видимо у неё была функция высвечивания номеров звонящего на телефоне, и она записала его. Похоже со статусом и адвокатом у неё ничего не выходило, скорее всего грозило выселение туда, откуда она приехала, может быть в ту же Алма-Ату, и она цеплялась уже за все соломинки. Была шёлковая, ласковая и сама любезность. Предлагала встретиться, но мне уже было не слишком интересно. Расстраивать её я не стал, предложил звонить ещё, но она пропала из моей жизни навсегда.

Ещё из Виннипега я списался по мейлу с одной дамой приятной наружности и интеллигентного занятия. Её звали Наташей, как и положено русской, она была москвичкой и жила в подвальном помещении дома в районе Кот Сен Люк, иммигрантского квартала Монреаля. У неё остался сын в Москве, который, как она не без гордости мне сообщила, где-то работал, но в основном перебивался какой-то незаконной деятельностью типа вымогательств взяток у водителей, прикинувшись сотрудником ГАИ. Деталей я не помню, но меня сильно поразило, что мать может таким отвратительным занятием сына гордиться. Хотя и не осуждал, всяк выживал, как мог. Была у неё ещё взрослая дочь, жившая отдельно, но я её видел разок всего. Наташа была постарше меня лет на пять, наверное, лицом была приятна, хотя фигура была заурядная, приземистая, низ живота изуродован кесаревым сечением. Ни я ни она, сразу стало ясно, не рассчитывали на долгую связь, но с месяц-другой или немного больше провели не без приятности. Ночевала она у меня на Онтарио несколько раз, а я у неё на ул. Монкланд тоже не раз.

На снимке я в первых числах сентября в Старом порту Монреаля, где в тот момент происходила первая выставка цветочных скульптур "Мозаикюльтюр". 

Как очень многие русские в Монреале, Наташа получала велфер и подрабатывала по чёрному, играя на пианинах по домам престарелых и в тому подобных местах. 

Один раз похвасталась, что ей заплатили за выступление аж сто долларов. 

Несколько раз мы сходили в какие-то не шибко шикарные рестораны, раза два платил я, и она настояла однажды, чтобы заплатить за нас двоих. 

Я помню, что наши отношения продолжились уже и после того, как я устроился в Банк Насьёналь в центре города. Прекратились они тоже довольно гармонично, она сказала, что я для неё слишком темпераментен, что ей нужен какой-нибудь более спокойный партрёр её же возраста.

Естественно, сцен я никаких не устраивал, да и, скорее всего, у меня кто-то уже был на примете, может быть и москвичка Татьяна. Далее я буду упоминать её как Т. 

И позиция в Банк Насьёналь тоже образовалась.

В Старом порту в первых числах сентября 2000 года.

От контакта с Наташей осталось лишь несколько фотографий, которые она сделала на маленьую камеру “Кэнон”. Я запомнил, что она хотела, чтобы я заплатил ей какую-то небольшую сумму за эти карточки, но не помню, выполнил ли я её желание.

Потом ещё раз она сняла меня у какой-то церкви. Мне тогда всё было в новинку и я понятия большого не имел, в каком районе Монреаля я нахожусь. Потом, спустя лет 10, мы будем гулять с Сашей Изотовым по Монреалю, выйдя из станции метро Лионель Гру, и окажется, что эта церквуха, на фоне кторой Наташа меня щёлкала, расположена в шагах 50 от метро. На последнем снимке галереи из 4 фотографий я в очках для плавания, которые нашёл тут же, у фонтана. Видимо, кто-то нырял там.

Это был конец сентября, наверное, было очень тепло. На одном из снимков, к сожалению, утраченном в высоком разрешении, не знаю, почему так получилось, ну да ладно, это же документ, поэтому вставлю и его, слева стоит велосипед, один из двух, находившихся в распоряжении Наташи, который она дала мне напрокат. 

Ещё я запомнил эпизод. Когда мы снимали друг друга (свои фотки она мне не отдала), то какой-то молодой негритос предолжил нас сфотографировать вместе. 

На что она довольно решительно сказала “нет”, а мне бросила: “Ага, щас, хитрый какой! Тебе фотик дай, потом фиг догонишь, все знают, какие вы мастера бегать!” 

Практичная была по жизни женщина, что и говорить. 

Но о личной жизни что писать? Не было у меня вообще никогда времени, чтобы женщина не находилась рядом со мной. И никогда уже не будет такого времени в моём бренном мире. А другого никакого нет. Dust to dust, как говорится. А не даст, так ей же хуже.

=====

Да, тут нельзя не рассказать про Володю. Он был мужичком низкого роста, лет 60, с проплешинами, мне казался стариком, хотя я тоже в 2000 году был не молод. Но 45 всё-таки не 60. Смешно говорить это сейчас в возрасте почти 68. Но даже и сейчас я, как вспоминаю, нахожусь в форме получше, чем он тогда. 

Он был моим соседом по дому на улице Онтарио, но, прожив с неделю или больше, я с ним как-то не сталкивался в коридоре и тем более никогда его не слышал за стеной. Поэтому не знал даже внешне. 

Как-то раз я вышел на улицу и увидел на углу Онтарио и Фуллум (фото из современного Гугла, место встречи помечено красным крестиком) нашего консъержа Даби, который пытался с этим мужичком объясниться на языке жестов. Что ему явно не удавалось. Увидев меня и зная, что я русский, Даби возликовал и попросил помочь в разговоре. Я подошёл. Спросил у Даби в чём дело и он сказал, что мужичонка этот – русский. Я обратился к нему на языке Баркова. Мужик несказанно обрадовался и чуть ли не вцепился мне в рукав.

“Ой, как хорошо, помогите мне, пожалуйста” – жалобно сказал он, умоляюще глядя мне в глаза.

“Чем?” – коротко осведомился я.

“Телефон подключить! Я к ним вчера ходил, они ничего не поняли…”

“К кому “к ним”?

“Да в Белл же, телефонную компанию ходил. Ты, – живо перейдя на фамильярный тон, чему я был не против, разумеется, мы ж в Северной Америке – не мог бы со мной сходить к ним и уладить дело с телефоном?”

Вообще-то у меня были свои дела, но мужичок был настолько жалок, что я, по доброте душевной, согласился прогуляться с ним до ближайшего бутика телекоммуника-ционной фирмы БЕЛЛ, где мне случится оттрубить потом 15 лет. Чего я тогда не знал.

Пошли по улице Онтарио к метро Фронтенак. По пути я стал расспрашивать его, откуда он такой взялся, не знающий ни слова на языке Мольера, и тем более на наречии Трамбле. Он рассказал, что был нелегалом в Штатах и пешком пересек границу Канады в штате Вермонт, надеясь тут получить “статус”. Ах, этот вожделённый статус осёдлого эмигранта или постоянного жителя Канады, называйте как хотите. Сколько я потом услышу историй, как трагических, так и трагикомических, ибо чисто комических никогда тут не бывает, про его обретение или утрату надежды на таковой. И даже буду близко знаком с одной претендеткой на него, массажисткой, которую таки выслали обратно в Ригу. Но это будет позже.

“А что ты в США делал-то?” – спросил я Володю, пока мы шагали с полкилометра до метро от нашего дома.

“Работал в разных местах. Подметал улицы, убирал магазины, в том числе Волмарте, в гараже механикам помогал. Даже машина у меня была. Купил за 100 долларов и водил. Пока номер не отвалился случайно и не повис набекрень на одном болте. Тогда-то полиция остановила и машину изъяли”.

“А как попал в Америку?”

“Дак туристом приехал”.

То есть год или полтора, максимум два до нашей встречи в Монреале, он ещё с кем-то поехал туристом или по приглашению, я уже забыл, да и не важно это теперь, в Америку. Попал в оборот к каким-то говорящим по-русски не то полякам, не то чехам, которые отобрали паспорт и эксплуатировали бесправного Володю во все орифисы, заставляя пахать как пчёлку, ночевать в лачуге на шесть коек и отдавать большую часть заработка. Потом ему как-то удалось вырваться из их цепких лап, и кто-то ему рассказал, что в Канаде социализм и велфер и стоит туда бросить его старые кости. Так ли это было на самом деле, проверить, как понимаете, не было никаой возможности, да мне было и не к чему. У меня своих забот был полон рот. Я помню, только спросил: “Вот ты говоришь, что вчера ходил и тебя не поняли на французском. Почему ты не объяснился на английском, раз в США столько времени провёл? Сказал бы, мол, “ай нид телефон”.

Его ответ меня сразил наповал. “А я не говорю по-английски совсем. Знаю только два слова “секонд хонд”. Так и сказал. Не “хэнд”, а “хонд”. Клянусь.

Ну да, общаясь с поляками, говорящими по-русски, английский сильно не попрактикуешь, конечно. Пришли в бутик. Его узнали, Сообщили, что вчера действительно приходил, показывал жестами, что нужен телефон, прикладывая ладонь к уху. Но выяснить у него что-либо поподробней у сотрудников Белл не было никакой возможности. Короче, телефон ему с моей помощью подключили, а аппарат он уже купил, так что назавтра, когда я пришёл к нему в гости, он уже был социализирован и даже кому-то звонил по-русски.

Мы с ним сдружились, хотя в общем-то мне он не нужен был совсем, но я в целом парень добрый, мне этот контакт ничего не стоил, поэтому и он ко мне захаживал в гости, и я к нему. Что было значительно реже, разумеется. 

Однажды я даже сходил с ним ради любопытства в церковь, расположенную в метрах 300 от нашего дома. Там за два доллара давали еды, сколько унесёшь. Макароны, какой-то компот в консервах, зелень типа спаржи и салата, всякое повидло и намазки на хлеб. Сам хлеб, разумеется тоже давали, галеты какие-то. В общем мы унесли по две сумки и часть овощей у меня даже испортились в холодильнике. Я к тому времени уже работал в банке, ел плотный обед там, а дома только пил чай. Ну или спиртное. Типа вина или пива.

На этом остановлюсь подробнее. Володя, явно по подсказке кого-то, соорудил себе легенду о том, что в Москве или под Москвой где он жил, его преследовали за религиозные убеждения. Что, якобы, он был баптистом, или, там иеговистом-пятидесятником седьмого дня. Я уже забыл, за кого точно он там себя выдавал. Только помню хорошо, что когда он мне попытался что-то втюхать про священное писание в соотвествии с его кочерыжкой-ответвлением веры, я сразу же понял, что никакой он человек не религиозный, а всё это напускное и высосанное из пальца. Я слушал его рассказы о том, как у него за убеждения сожгли дачу, стреляли в живот сыну из дробовика, после чего тому пришлось удалить часть пищевода, так как сын не хотел идти служить в армию и много чего другого. Я не перечил и вопросов не задавал. Помню хорошо, что он был явным противником курения, алкоголя и, кажется, секса тоже. С последним ему не слишком повезло, потому что когда я сошёлся с Т. и она впервые в жизни со мной познала прелести минета, то вела себя за этим делом очень шумно, а звукоизоляции в нашем доме не было никакой вообще. Ну, по крайней мере воспитывался его, Володин, стоицизм. Религия же предписывает.

Но я про алкоголь. Купил я как-то бутылку большую, почти три литра, кажется, крепкого пива типа Молсон или Лабат. Поставил в холодильник, а потом решил начать потихоньку его посасывать, ибо вечер предстоял длинный. К тому времени я уже, вроде, компьютер купил, стол для него приобрёл в лавке старьевщика через улицу, и тот же Володя помогал мне его тащить в квартиру. Кресло на колёсиках я подобрал на улице, мне вполне годилось.

В гости зашёл Володя, что-то спросить по-французскому, который он начал изучать на курсах, ожидая решения суда по статусу и получая свой велфер. Присел рядом со мной и стал смотреть в монитор. Бутылка с пивом стояла по левую руку от него. Я, увлёкшись, что-то стал ему показывать – рассказывать, как вдруг слышу грохот и вижу мои почти три литра пива растекающимися по полу среди осколков бутылки. Володя смахнул её на пол. Естественно, он разизвинялся, клял себя за неловкость, бросился убирать стёкла и подтирать пол, предлагал деньги за разбитый алкоголь. Я, конечно, великодушно отказался, ну в самом деле, что меня разорят что ли эти 6-8 долларов? Я тогда получал 15 в час. Хотя надо было, по уму, послать его за новой бутылкой. Магазин был не так уж далеко.

Я очень скоро забыл об этом эпизоде. Но потом, когда Володя получил-таки свой статус, каким образом, я расскажу чуть ниже, я вернулся мысленно к этому эпизоду и понял, что он никак не мог случайно смахнуть моё пиво со стола на пол. Оно стояло совсем не близко к краю довольно широкого стола и неловким движением уронить бутылку было нельзя никак. Он таким образом решил меня оберечь от дьявольского соблазна пития уж не знаю, что там в голове у него творилось. Может быть хотел так показать мне, что его религиозность настоящая, может быть предполагал, что я догадаюсь и о том, что это он сознательно бутылку уронил. Не знаю. Я думаю, что с рассказом о нём надо покончить. Хотя, может быть, я вернусь к нему ещё раз, когда буду повествовать о периоде моей работы в Дорвале.

Как он получил статус? Не было бы счастья, как говорится, но ему повезло. Так совпало, что покойный Патриарх Всея Руси, некто Алексий не помню какой по счёту, первый или второй, изволил выразиться в духе, что все религии в России, кроме православной, ну, наверное, ещё и мусульманской, надо, мол, гнобить и подвергать гонениям. Всех этих баптистов, иеговистов и кого ещё там? И это всё публиковалось и широко освещалось в прессе. Умная адвокат Володи, это он всё мне сам рассказывал, перевела речь Алексия и козыряла этим в суде. Мол, если её подзащитного выслать в Россию, то там он сядет в тюрьму. Короче, его оставили в Канаде. Он продолжил учить французский, жаловался мне, что даётся ему с большим трудом, что те молодые люди, что начинали в одной с ним группе, уже через полгода вовсю болтали, а у него не шло. Потом я переехал к Т. на Кот Сен Люк и пару, а может и тройку лет с ним не виделся, пока не встретился однажды, уже точно в последний раз, на автобусной остановке в Дорвале, когда он возвращался с работы от одного русскоговорящего “юриста”. Но об этом как раз я позже и расскажу. Сейчас ему должно быть давно за 80. Если жив, то получает пенсию и как-то пробивается.

=======

Расскажу про поиски работы. Я начал их с похода на “Ярмарку работ” в монреальском Дворце съездов. Где я печатал резюме, сейчас не помню, но, думаю, помог тогда Серёжа, который работал директором какой-то языковой школы неподалёку от метро Ги. На улице Сент Катрин. Вход в его контору, помню, осуществлялся прямо из крытого рынка на этой улице.

С десятком резюме в руках я ходил по этой ярмарке, где было с дюжину “киосков” нанимателей на работу. Треть из них были охотниками за жертвами так называемого “сетевого маркетинга” типа Праймерики или Санрайза и прочих гербалайфов. То есть они не предлагали работу, а хотели, чтобы ты принял участие в пирамиде. Какой-то китаец, возле киоска которого я остановился на поболтать с ним предлагал в качестве подобной схемы вербовать клиентов на то, чтобы они чего-то делали со своими вкладами на образование детей и что-то в этом духе. Таких я сразу же в глубине души посылал лесом после непродолжительных вежливых и фальшиво заинтересованных с моей стороны разговоров.

Так, ходя от стенда к стенду, я набрёл на симпатичного молодого человека, стоящего у зелёного стенда с надписью “Ив Роше”. Марка мне была уже знакома по магазину на Невском в Питере, поэтому я решил остановиться и поглазеть. Молодой человек, которого звали Даниэль, завёл со мной беседу на французском сначала, потом спросил, знаю ли я английский, и мы поговорили по-английски. Он остался доволен, но, поскольку по-английски я говорю с акцентом, то он сказал, что ему кажется, что у меня есть в запасе знание ещё какого-то языка. Я ответил, что да, русский язык мой родной, но вряд ли это может заинтересовать его и его фирму.

         “Русский?!” радостно воскликнул Даниэль.

         “Знаешь что? Если ты сейчас поднимешься на второй этаж в кабинет такой-то, то я гарантирую, что ты тут же будешь принят на работу! У нас полно русских клиенток!”

         Работа мне была нужна, поэтому я последовал его совету, прошёл короткое собеседование с какой-то дамой, заполнил пару страниц анкеты и получил заверение, что я буду приглашён на интервью и пошёл по ярмарке дальше, что дало результаты: я нашёл и контору по найму “Томсон Трамбле”, через которую устроился, в конечном счёте, в тот самый Банк Насьёналь. Об этой работе речь впереди.

         На интервью в Ив Роше я был приглашён действительно через пару дней, но это было первое в моей жизни коллективное интервью. В гостинице “Maritime Plaza“, где проходила потом наша учёба. С одной стороны сидели человек двадцать кандидатов, а за столом восседали штук пять интервьюеров. Они поочерёдно задавали вопросы кандидатам. Главным и практически единственным был вопрос о том, почему кандидат считает себя самым подходящим для такой работы (они уже рассказали, что надо будет принимать заказы на косметику Ив Роше по телефону). Похожую работу я успешно делал в компании “Уоткинз” в Виннипеге на протяжении 15 месяцев. Вопроса этого все ждали и были к нему готовы, поэтому сюрпризов не было. Но был и вопрос, который меня сильно позабавил. Было спрошено:

         “А вот расскажите-ка нам, с каким животным, явлением природы, инструментом и проч. вы можете себя отождествить?”

         Чувствуете, как свежо и оригинально? Пока другие отвечали, у меня было время подготовиться. До этого, пока нас приглашали партиями на интервью, я шапочно познакомился в коридоре с одним французом, настоящим, не квебекским, а из Франции. Он рассказал мне что на его родине очень трудно найти работу, если у тебя нет образования, рассказал, как ему не дали в Монреале напрокат яхту, потому что у него не было местных корочек яхтоводителя, а французские не катили, ну, словом поболтали немного. Этот француз, вроде его звали Роже, стал рассказывать, отвечая на этот вопрос, что отождествляет себя с яхтой, непокорно прущейся наперекор всем ветрам и дождям прямо в неизведанный открытый океан, что было для данного случая наверное самой неудачным сравнением: ну какому серьёзному работодателю нафиг нужен такой рвущийся всем наперекор тип? Но его тоже взяли, потому как раз, что работодатель, скажу немного забегая вперёд, оказался сильно некачественным и несерьёзным. Взяли вообще, по-моему всех, кто сносно говорил на двух языках Канады. Даже и с акцентом намного более сильным, чем мой, какой был у Роже в английском.

         Ну а я сказал, что сравнил бы себя, любимого, с кентавром. С головой и первой половиной кота, а второй половиной тела – лошади. Народ за столом заинтересованно оживился и попросил объяснить. Я разъяснил, что кот олицетворяет собой верность дому, в данном случае замечательнейшей из наизамечательнейших и известных во всём мире фирме Ив Роше, где я из-всех сил хотел бы трудиться на благо обогащения какого-то французского кровопийцы. Понятно, что последней части фразы я вслух не сказал. Наниматели были явно довольны, судя по их сияющим харям. Спросили и про лошадь, конечно. Пояснил, что лошадь – это такое трудолюбивое животное, выносливое, любящее работу, в нашем конкретном случае, в самой лучшей на земле косметической компании Ив Роше.

В сторону: “Дурящей легковерных неопытных девушек и даже зрелых дурынд своими низкими ценами, который низки только потому, что качество их ровно настолько же низко, потому как хорошая косметика не может стоить “три копейки” хоть ты весь разрекламируйся”.

         Для пущей выразительности я добавил, что в родном моём русском языке есть пословица “Старый конь борозды не испортит”. Я, вестимо, умолчал о второй части пословицы, где говорится о том, что он “глубоко не вспашет”, этого им знать было необязательно.

         “А как этот будет по-русски?” – неожиданно кто-то из нанимающих спросил меня.

         Я сказал пословицу по-русски. И тут случилось то, чего потом никогда ни на одном из интервью не случалось: приёмная комиссия разразилась аплодисментами!

         Самым приятным моментом этой работы был оплачиваемый тренинг. Две недели, по семь с половиной часов, по 11 долларов 50 центов в час. Минимальная зарплата тогда была семь долларов в час, так что всё это было совсем неплохо. Учились мы в конференц-зале гостиницы, каждое утро нас ждала дармовая минеральная вода, блокнотики и конфетки-леденцы. Помню, что блокнотиков я унёс тогда много.

         Где-то через неделю стало ясно, что в “консерватории” что-то не так. Вместо того, чтобы практиковаться принимать заказы на компьютере, как и следует, мы учились это делать по листочкам бумаги со скрин-принтами. То есть у этой всемирно известной шараги не было даже своего компьютерного класса! Да не надо даже класса – принесите хоть пару лэптопов да дайте пощёлкать по сайту.

         Когда нас привели на рабочее место, чтобы мы могли слушать, как принимают звонки опытные товарищи (меня подсадили к темнокожей бабище в два раза моложе и три раза толще меня, от которой разило потом так, что валило с ног), то я понял, что месьё Ив Роше просто-напросто говнюк (мир праху его, но у меня принцип такой “о мёртвых или ничего, или то, что я о них думаю”). Вместо нормального рабочего стола имелся столик сантиметров 70х70, а вместо компа с Интернетом был простой терминал с зелёными ДОСовскими буквами и цифрами. О том, что существует такое эффективное средство натаскивания новичка как mock call, то есть звонок невзаправдашнего клиента, а тренера, здесь даже не слыхали. Когда я рассказал, что это такое, то все сильно и фальшиво заинтересовались, сказали, что возьмут на вооружение, но я уверен, что врали как троцкие. Ничего они брать не собирались, особенно затраты на это.

         Ну так вот. Когда учёба кончилась и я заступил на первую и последнюю в своей жизни смену, то первый звонок я получил от некоей Ольги Сидловской из Лос-Анжелеса (фирма Ив Роше работает на Всю Северную Америку и Мексику). Когда я увидел на экране фамилию и услышал жуткий и явно русский акцент, я спросил, а не лучше ли нам поговорить на родном. Ольга радостно согласилась, заказ я оформил, потом вроде позвонили ещё парочка русскоговорящих, так что Даниэль был совершенно прав – русский язык был востребован в фирме Ив Роше. Нет, если бы я попал на эту похожую работу сразу по приезде в Канаду, я, может быть, и зацепился бы за неё. Но после того, как я протрубил  полтора года в “Уоткинзе” на рабочем месте в три раза больше и за нормальным компьютером с Интернетом да с любезнейшей верной клиентурой, я, конечно, Иву Роше руки бы уже не подал, увидев, насколько наплевать ему на своих работников. Поэтому в конце смены я встал, положил на стол “каску” (телефон с микрофоном)  и был таков. Деньги за две недели обучения и за один день работы они мне прислали, а больше мне от Ива Роше ничего и не надо было. Помню, что их “колл центр” находился тогда на улице Шербрук, в двух шагах от одноименной станции метро. Вполне возможно, что в этом здании (фото) сейчас расположилась резиденция для пожилых людей группы “Савуа”. В филиале этой группы на Долар Дез Ормо вот уже скоро будет 10 лет, работает Светик. Но я могу и ошибаться, хотя какое это имеет значение? Где-то здесь всё происходило.

Как я уже упоминал, на Ярмарке работ я подходил к стенду конторы по найму Thomson Tremblay (далее ТТ) и разговаривал с их представителем и брал их брошюрку. Поскольку я понимал, что с Ивом Роше всё покончено, то просто явился в ТТ и разузнал, что да как, после чего был приглашен на тест. В случае успешной его сдачи, должно было состояться интервью. Нанимался я на должность, которая по-английски называется “клерикальной”, и по-квебекски точно так же, что есть, конечно, неправильно с точки зрения нормативного французского. Но мы в лингвистические тонкости вдаваться не будем, отметим только, что в квебекском чуть ли не 70% являний имеют лишь отдалённое сходство с правильным французским языком и представляют собой кальки с доминирующего американского английского.

Поэтому главное, что я должен был уметь – это печатать на двух языках с максимально возможной скоростью и грамотностью. С последней, я был уверен, дела мои обстояли совсем неплохо, а вот со скоростью было как раз наоборот. Печатать на машинке я выучился в армии. Двумя пальцами вначале. Потом немного добавил скорости, работая 9 лет на Карельском ТВ, где печаталось довольно много материалов для передач. Но ведь всё это было на русском!

Но, делать нечего, надо было рыпаться, проходить эти тесты. И в один прекрасный день я пришёл в агентство, где стояло с полдюжины компьютеров. Всех нас, кандидатов, посадили за них, к счастью за отдельные столы, что важно, так как никто не косил взглядом на твою работу, и разрешили размяться – попрактиковаться в течении минут пятнадцати. Что все и начали делать, стуча по клавишам французской раскладки клавиатуры. А я стал лихорадочно соображать, что же делать. Кё фер, фер-то кё? – как говорится.

“Так, -сказал я себе. – Спокойно. Давай-ка посмотрим, нет ли тут на десктопе папочки какой, случайно озаглавленной либо test либо essay или что-нибудь в этом роде”.

Папочка такая была. И там было с десяток уже выполненных тестов в под-папочках с фамилиями. Все с одинаковым абсолютно текстом, но разной длины и, вероятно, правильности. Я посмотрел на один подлиннее, забрал его в буфер программы MS Word, и когда нам сказали, что время разминки истекло и начинается самый экшн, то я увидел, что нам раздают в качестве задания тот самый текст, что у меня уже забран в буфер! Естественно, я его достал оттуда и вставил на чистую страницу. Исправляя одной рукой ошибки, допущенные тем испытуемым или той испытуемой, у которой я всё передрал, другой рукой я стучал по клаве двумя пальцами. По клавише с паузой. Для того, чтобы экзаменаторша слышала, что процесс идёт. Догадайся она встать и зайти сзади, да посмотреть на мой экран – мне были бы кранты с позорным изгнанием. Но она сидела и зырила в свой личный экран лицом к нам, но от меня метрах в десяти примерно.

Через определенное количество минут нас сначала предупредили, что осталось столько-то времени, потом сказали “финиш”. Попросили записать работу со своим именем-фамилией. Типа Alex Nikolaev Test. После чего сказали где-то посидеть и позвали на интервью. Мои результаты оказались внушительными. По-моему скорость печатания была где-то 75 слов в минуту, хотя я точно знал, что больше 40 мне никак не напечатать. Особенно на в принципе незнакомой клавиатуре, да с этими грёбаными французскими аксантами à, é, ô. А трему я и до сих пор не знаю где искать, не дай бох попалась бы… Мировой рекорд скоропечатания, наверное, тогда состоял из сотни слов в минуту. Короче, тест я прошёл with flying colors.

Меня занесли в базу данных агентства и буквально через день позвонили и сказали, что нужно идти туда – то и … набирать газету. Опаньки! Ну, приду я, начну набирать и все увидят, что делаю я это не шибко быстро. Ну что ж, скажу, что за сутки разучился, что-нибудь придумаю. Да и сомневался я, что агентство станет делиться результатами моего теста на скоропечатания с той редакцией, где нужно было набирать текст. Им же важно, что человек в принципе квалификации соответствует.

Но необходимость набирать отпала, что-то не срослось, мне позвонили и отменили задание. Зато на другой день надо было что-то делать в другой конторе, я хорошо запомнил, была середина октября, очень красивый вид открывался из окна высотного здания, где я сидел в конторе, на кампус университета Макгилл на улице Шербрук. Пейзаж внизу пестрел многоцветьем зелени, жёлтой и красной листвы. Всё это переливалось на солнце. Сотрудница этого учреждения, чем оно занималось я точно уже не помню, к которой меня прикомандировали, попросила занести в “избранное” какие-то данные, которые я сам находил, я это дело быстро освоил и проработал с ней с неделю, за что мне было начислено долларов по 12 за час. Заплатить за квартиру уже было чем. Жизнь начала казаться мёдом.

А потом случилось и самоё клёвое задание в моих вторых шагах по стране клёвого листа. В отделе верификации филиалов головного офиса Банка Насьёналь некая Жозе ушла “на выздоровление”. Convalescence по-французски. И по-английски точно так же. На месяца два, если не три. И на её место пришёл я. Было это в конце октября или в начале ноября 2000 года. Мне несказанно повезло с коллективом и коллегами. Они были очень доброжелательны и терпеливо помогали во всём. Вначале я чуть ли не две недели проходил курсы самообучения в Экселе и Фокспро, ещё в каких-то специальных банковских программах, потом только начал делать уже собственную работу, которая состояла в проверке отчётов о деятельности филиалов банка, написанных ревизорами, которые туда ходили. Сейчас я смутно помню, что именно я проверял, возможно даже правильность французского, сопоставимость каких-то цифр в таблицах. Что-то такое. Работал я вот в этом здании, что на фото выше. Отдел верификации находился на 11-м этаже.

Меня как-то сразу все приняли, поводили по зданию, всё показали. Сообщили, что обедают в торговом центре в цокольном этаже, где было расположено несколько бутик типа Tabagie, где продавались сигареты, тогда ещё их не прятали за железным занавесом, как потом стали делать, да газеты-журналы-книжонки. Может и пиво с газированными напитками продавалось. Не помню. Зато помню, что там же проявляли снятую тобой плёнку и печатали фотографии. После обеда я любил постоять в этом киоске и полистать журнальчики типа французского РНОТО, с которым был знаком ещё с советского периода, ну или посмотреть про мышцы и фитнесс что-нибудь. Я ведь не прекращал тогда ходить в спортзалы YMCA с членской карточкой ещё из Виннипега, на которой не было срока истечения. То есть был только месяц, но не было года. Ходил как бы гостем из Манитобы и всё это прокатывало чуть ли не до 2003 года, если не позже. Хотя я стал потом посещать местный джим в Дорвале, стоивший долларов 7 в месяц, так как субсидировался муниципалитетом, время от времени приезжал в ИМКУ Пойнт-Клер на бульваре Брунсвик, потому что там был бассейн, которого в Дорвале ещё не было. Но это уже пошёл рассказ о другом периоде жизни. Когда я пришёл в Белл Мобилити.

Комплексный обед из четырёх блюд стоил тогда, я помню хорошо, четыре доллара ровно. Наедался я этим обедом так, что едва дышал. Можно было не брать комплексный обед, а составлять его самому из отдельных блюд, но это было бы сложнее и дороже. Блюда всегда были аппетитные, я познакомился с киш лорен, путином, чем-то ещё из блюд. Брал на обед всегда час, хотя, наверное, можно было бы брать и полчаса, но ведь дома меня никто не ждал, и я бы даже охотно задержался бы на работе, если бы это было можно, так как это дополнительные часы. Но было нельзя тогда. Я не помню, логинился ли я тогда на телефоне, как впоследствии это делалось в Белл, или было достаточно просто приходить вместе со всеми и уходить также. Но помню, что в конце каждой недели мне подписывали листок с отработанными 37,5 часами. Квебек косил всё время под Францию, где рабочая неделя состояла из 35 часов, но не добирал до 40 обычных для англоязычных провинций Канады. В неделю у меня легко выходило за 500 долларов после налогов, с налогами 560, квартира обходилась в 375 за месяц. На жизнь холостяку с лихвой хватало.

Моё рабочее место в Банк Насьёналь. Справа – фрагмент мощного банковского калькулятора, на котором я быстренько научился делать расчёты. За моей спиной – приёмничек с кассетным проигрывателем. На нём можно было слушать тихую музыку.

Я стал серьёзно подумывать о том, чтобы сменить квартиру на Онтарио на другую. В принципе я был доволен и своей нынешней, до метро было итти недалеко, но как-то раз я садился в метро на улице Шербрук и увидел в окне дома рекламу съёма квартиры. Студия сдавалась в этом высотном доме, я хорошо помню, 530 долларов в месяц, что составляло примерно четверть моего дохода. Но примечательного в этой квартире было то, что она находилась в единственном здании Монреаля в низ которого поезда метро входили как нож в масло! Но и в мою работу в Банк Насьёналь, находившуюся примерно в трёх км от банка, тоже въезжал поезд! То есть представляете кайф? Зимой спустился в рубашке из квартиры вниз и в ней же пришёл на работу. Ну, в пиджаке в крайнем случае. В то время надо было ходить на работу в пиджаке и галстуке, но под самый конец моей работы в этом отделе обязательную форму отменили. До этого в пятницу можно тоже было в джинсах приходить (в шортах нельзя было никогда) и народ радовался, как дети, такому послаблению режима.

На снимке, сделанном в июне 2022 года, виден этот дом. В нем до сих пор сдаются квартиры. Должен сказать, что станция метро Шербрук стала одним из самых злачных пристанищ бомжей, лежащих здесь и зимой и летом. Входить в неё и выходить оттуда очень неприятно. Стойкий запах мочи шибает в нос.

Когда у одной коллеги, соседки по кьюбиклу с моим, случился день рождения, она повела нас всех на ланч за её счёт в ресторан. Это было итальянское заведение, многие, а нас было числом семь или восемь, заказали макаронные изделия, а я – ньоки (gnocchi) в ед. числе gnocco. 

Слово я знал ещё с 1980х, когда начал изучать итальянский. Как знал, что на русский это слово переводится как “клёцки”. Но вот как – то всё не доводилось попробовать. 

А тут довелось, впрочем впечатления сильного еда на меня не произвела. Тесто и есть тесто.

^{Вид из окна моей работы в банке зимой 2000-2001 гг.}

Но важен был сам факт приглашения меня вместе с другими. Мне ведь могли ничего и не сказать, я бы пошёл как обычно в “фуд корт” в цоколе и съел бы свой комплексный обед. Я бы понял, ведь я же был во всех отношениях залётной птицей в их коллективе. Но нет, заранее предупредили, чтобы я не ходил на обед, что идём все в ресторан. Я был очень тронут.

Дальше стали происходить вещи ещё более интересные. Меня стали вдруг приглашать на совещания, даже на те, которые не касались прямо отдела верификации, где я числился. И это не было так, что, допустим, коллегам не хотелось бы на них ходить самим, поэтому отряжали меня. Нет, кто-то из начальства прямо подходил ко мне в кьюбикл, либо мне посылся мейл с приглашением и указанием помещения. На таких совещаниях я сидел, слушал, ничего не понимал, но делал умную жопу лица. Когда приходил обратно на место, то коллеги удивлялись этому, так как я не был в штате банка. Видно было, что меня прочат на постоянную должность, возможно с какой-то учёбой.

^{Вид из окна с другой стороны здания. Между двумя зданиями в центре под кругом с изображением земного шара – вход в Центр мировой торговли с оригинальным фонтаном и обломком Берлинской стены.}

А постоянная должность это вам не хухры-мухры. 

Во-первых агентство ТТ, от которого я работал и куда в конце каждой недели отсылался факс, заверенный начальницей отдела об отработанных мной часах, откусывало от меня пару-тройку долларов за каждый час. То есть я получал 15 на руки грязными, а банк  платил своим работникам на такой должности 17-18. Не меньше. Даже если бы я стал получать 17:50 в час, это был бы очень хороший доход для необремененного ничем холостяка. Но ведь с зарплатой шла ещё и страховка. На медикаменты, лечение зубов, очки и проч. Вплоть до массажа. Возможно были скидки на хороший спортзал, не чета ИМКЕ и т.д. Всё это практиковалось потом в Белл Мобилити.

Но я пока не буду забегать вперед и покажу ещё, где я работал. Благо фотографии остались. Я их делал на камеру Никон, оставшуюся от дочери. Аня покупала её для курсовой работы в колледже Св. Схоластики в Дулуте и привезла потом в Виннипег, когда нужда в ней отпала. Потом я прикупил к ней пару объективов – широкоугольник и телевик в магазине старьевщика на Онтарио, прямо рядом с домом. Стоило это всё очень дёшево, не дороже сотни. Я полагаю, что там могли перепродавать краденое. Поди проверь, кто чего туда принёс и каково происхождение вещей. Но цейсовские объективы просто не могли так дёшево стоить в нормальном магазине.

Было интересно наблюдать, как на твоих глазах закрывают бетоном некогда оживлённую магистраль. Я думаю, что к середине 2001 года она полностью превратилась в улицу, под которой по туннелю идёт основной траффик.

Когда эта женщина, я хорошо помню, что звали её Жозе, выздоровела и пришла на своё место, я переместился на какой-то другой этаж, кажется седьмой, этаж, в международный отдел. Там было тоже весело, я готовил к сканированию банковские документы, среди которых были и материалы пары-тройки российских банков. Кругом народ говорил, кроме английского и французского, на итальянском и испанском по телефону. Так продолжалось ещё с месяц, а ближе к маю, наверное, одним прекрасным утром я проснулся от жутко знакомых резей в животе. Знакомых с 1996 года, когда я попадал в петрозаводскую больницу скорой помощи с точно такими же симптомами. Оттуда я сбежал домой после того как три дня ко мне никто из врачей не подходил. Выдернул капельницу из вены и потопал домой на проспект Ленина дом 13. Сказал себе, что если уж загибаться, то дома. Что чуть и не случилось. Меня хватил микроинсульт, я не мог говорить секунд 30-40 за обедом, Марина позвонила в скорую, я отказался ехать в ту же больницу, когда мне смерили кардиограмму. Санитары или медсестры скорой сказали, что в республиканскую они повезти не могут, если нет знакомства там. Я вспомнил об одной знакомой, которая была любовницей знаменитого анестезиолога Зильбера (92 года исполнилось в феврале 2023), (апдейт - Зильбер умер 25 апреля того же 2023 года), работавшего там. Она по счастью оказалась дома, связалась с Зильбером, он дал добро и меня привезли в реанимацию, где я попал в заботливые руки Эдуарда (Эдмунда) Белковского (умер в 2020 году на 79 году жизни). Потом я посетил республиканскую ещё два раза, но об этом надо писать во второй книге о моих трёх жизнях. А тут вроде как третья уже пишется.

Одно могу сказать – болячка была абсолютно та же. Симптомы до боли (каламбур) знакомые. Резь в животе, высокое давление. Первый раз я пошёл в приёмный покой сам, ногами, с улицы Онтарио на улицу Шербрук в больницу Нотр Дам. Ждал недолго, это сейчас по 8 часов сидят, но я думаю, что если бы меня не приняли, то я бы упал там и корчился в болях. Но молодая врачиха приняла, спросила про историю болезни, смерила зашкаливающее давление и поинтересовалась, помогали ли мне таблетки от давления, которые я принимал в России типа Атенолола. Я сказал, что помогали, она вроде дала мне выпить одну и, возможно, дала с собой, я не помню, потому что был в никудышнем состоянии. Может быть просто выписала рецепт, и я пошёл и купил сам в аптеке.

Состояние улучшилось на несколько дней, может и на неделю. Я даже помню, что кроме того, что продолжал ходить на работу, посещал имковский спортзал на Кот Сен Люк вместе с Т, у которой всё чаще оставался ночевать.

Потом вдруг поплохело. Явились те же рези в животе. Выписанные первым врачом таблетки то ли кончились, то ли не помогали больше. У Т были какие-то привезенные из России. Пил их. Ничего не помогало. Кончилось тем, что я практически терял сознание, всё было как в тумане и последнее, что помню – звонил в скорую. Амбюланс то бишь. Т поехала на машине скорой помощи со мной, как потом выяснилось, но я отключился. Меня положили в коридоре, поставили капельницу, и ввели катетер в член для вывода мочи. Когда я очухался и ощутил жжение в члене, то хотел катетер вытащить, но не тут-то было. Он же как зонтик раскрывался введенным в урерту концом уже в мочевом пузыре и попытки его извлечь не вызвали ничего, кроме сильной боли. Поэтому были оставлены. Через сутки или двое освободилось место в палате, и меня положили в четырёхместное помещение, в котором лежало ещё двое человек, кроме меня. Через несколько дней один из них умер, а второй продолжал не унывать и жить и даже делать причёску на манер Элвиса Пресли, чем меня рассмешил. Но медицинские моменты я оставлю для другого поста, если он и будет когда-либо сделан. Сейчас я пишу о работе в основном.

Когда я обжился в палате, и Т принесла мне записную книжку, то я позвонил в Банк Насьёналь, благо телефон стоял у изголовья кровати, на тумбочке, где, естественно, задавались вопросом, почему я пропал. Женщины, которая была как бы начальницей надо мной, на рабочем месте не было, трубку взял какой-то сотрудник, которого я, может и знал, он назвался по имени. Я его попросил непременно сообщить моей начальнице, что я в больнице, сколько пробуду не знаю. Он обещал, и тут я совершил ошибку, что положился на его обязательность. Не перезвонил снова начальнице. А этот чувак то ли забыл, то ли ему было пофигу, но ничего не передал. Когда я по выходу из больницы через 2 недели пришёл в банк, мне сказали, что были сильно удивлены моей пропажей в неизвестность, что я никого не уведомил, мол, так что сам понимаешь, с тобой дела иметь мы тут не хотим. Я забрал свою “вторую обувь”, какие-то тапки под столом, за которым уже сидел кто-то другой, и ушёл.

Кстати, точно так же, как в 1996 году в Петрозаводске, так и в 2001м в Монреале, диагноз моей болячке поставлен не был. После дней 12 проведенных в больнице, где меня регулярно навещала Т, и один раз приходил друг Серёжа и принёс винограду, мне сказали, что в принципе я готов к выписке, но, если хочу, то могу задержаться ещё на день-другой, чтобы сделали полную магнитную томографию. Потому что если её назначат, а я выпишусь, то ждать её извне лечебного учреждения придётся несколько месяцев. Я согласился полежать на всём готовеньком и подождать, пока меня на каталке не привезут и не засунут внутрь большого кольца. Которое покажет, что я здоров если не как бык, то хотя бы как кролик. И вот, сейчас, по прошествии 22 лет, я пишу эти строчки с полным осознанием того, что болезнь та не вернулась и вообще не возвращалась ни разу за эти годы. Ни малейшим симптомом. Пришли ей на смену другие, присущие возрасту – подагра, почечная недостаточность, остеохондроз, ущемление шейного нерва… Высокое давление так и осталось, но успешно понижается умеренными алкогольными возлияниями и всякое такое прочее, но тут уж ничего не поделаешь, природа и время берут своё, но есть сейчас и медикаменты почти против всего сейчас.

Такой примерно вид я имел по выходу из больницы в марте 2001 года.

Печально другое. Когда я вышел из больницы и снова стал проводить много времени с Т, практически я у неё дома и обосновался, то попытался снова устроиться на хоть каку-то работу. Приходил в разные места с резюме, имея бледный вид и макаронную походку. В больнице я сбросил вес, смотреть на меня со стороны, наверное, было жалко. Куда бы я не приходил на интервью, мне задавали один и тот же вопрос, посмотрев на моё резюме. “А почему вы ушли из Банка Насьёналь?” 

Тут важно знать, что такие весомые фирмы как банки, телеком компании и т.п. дают такое завидное трудоустройство с такими бенефитами и примочками, что надо быть полным дураком или совершить какой-нибудь проступок, за который попрут оттуда, чтобы бросать такую фирму самому.

И вместо того, чтобы сказать, что я там был на контракте, который закончился, я говорил, что заболел и попал в больницу. Это был серьёзный промах, вызванный всё той же неопытностью. Ну кто захочет брать на работу человека, который, есть шанс, завтра снова загремит в богоугодное заведение? Поэтому после каждого интервью меня благодарили, обещали связываться на днях и патати и патата. Дни шли, никто не связывался, надежда терялась. Сбережения таяли, за квартиру платить на следующий месяц было нечем. То есть если заплатишь, то останешься по нолям на счёте. Всё шло к тому, что надо будет садиться на велфер, чего я всеми фибрами души не желал.

Я после выписки из больницы весной 2001 года на квартире у Т.

По возвращении я поселился у Т и пользовался её компом для поисков работы. Заинтересовался объявлением о “секретаре, знающем французский и английский и имеющий опыт преподавания”. Позвонил и был приглашён на собеседование. 

К некоему Сэму Одуро. Сэм был эмигрантом из Ганы. В Монреаль он приехал раньше меня лет на 10. Потом он будет мне рассказывать о своём пребывании во Францию, где ему жутко не нравился тот факт, что полицейские всё время спраживали "папье". То есть удостоверение личности. Говорил он и о том, как жил и работал в Монреале, в частности в магазине Фьючер Шоп. Он совсем не знал французского, да и английский его был чисто бытовой, с очень огранчеснным словарным запасом. Достаточно сказать, что слово Монреаль в его произношении звучало ровно как название швейцарского города Монтрё. Его электронная почта носила залихвастский вид типа samoduro@hrenznaet.com Кстати, посмотрел сейчас для интереса в сети его местонахождение: жив, курилка, и даже живёт там же, в 4-х комнатной съёмной квартире на Кот-Де-Неж, в том районе, где «канацкий расчленитель» жил.

Он сразу же предложил мне поработать пару дней волонтёром, а потом предложил работу за 1000 долларов в месяц наличными, что очень мало, но зато под столом, без налогов. За квартиру я не платил, пока не расплевался однажды очень серьёзно с Т и не ушёл от неё. Не в смысле расстался насовсем, а просто перестал жить с ней. Тот же Сэм помог найти мне комнату в шаговой доступности от работы за 200 долларов в месяц, о чём я ещё расскажу. Но вначале о работе на него. 

^{Вот тут, на втором этаже, находился офис. Адрес-авеню Куртрэ, 3975, на Кот – де – Нэж.} 

Этот Самодуро задумал и почти организовал очень многообещающее дело: благотворительно-образовательную контору с религиозным уклоном. Назвал его House of God International Prayer Center или как-то так. Вначале покажу его и мой офис на фотографиях, которые я сделал летом 2003 года, через два года после того, как оттуда ушёл, то есть когда там была уже какая-то церковь “Академия Всемогущего Бога”. Здание расположилось в самом низу квартала Кот-де-Нэж, паралельно железной дороге и улице Жан Талон. С тех пор я ни разу не был в этом эмигрантском районе Монреаля. Совершенно нечего там делать. А нет, вру, как-то году в 2004 зимой, под самый Новый год, ходил с двумя девчонками в ресторан “Сова” попить там водочки, разбавленной, судя по вкусу, водицей, по русскому обычаю для вящей выгоды владельцев заведения. Хорошо поплясали там, помню. Холостой был патамушта.

Но продолжим про работу. Кстати, я обо всё этом писал уже в своём ЖЖ. Сейчас попытался использовать эти посты и пришёл к выводу, что легче не редактировать их, а переписать заново. Потому что воспоминания здесь есть жанр несколько другой. Я стараюсь вспомнить как можно больше подробностей в хронологическом порядке. Вплоть с того момента, как я пришёл с не помню уже какой станции метро, скорее всего с Ван Хорн по данному мне Сэмом адресу.

Встретились мы у вот этой самой двери, летом 2001 года. Сэм расхаживал перед входной дверью, единственной для этого здания. Задний торец дома был сплошной стеной и выходил на железную дорогу, за которой находилась улица Жан Талон. 

Мы прошли внутрь здания, сели за какой-то одинокий стол, стоявший в большом обшарпанном помещении, и этот круглолицый сын Ганы обрисовал мне грандиозные планы на будущее процветание, которое непременно наступит, так как он организует работу большого благотворительного центра, где будут, в том числе, даваться уроки французского языка. 

А в свободное от благотворительности время Сэм будет читать проповеди и сколачивать Международный молельный дом. Это всё, в принципе, должно меня было расхолодить. Вот уж последнее, чего я хотел бы, так это участвовать в молениях этого африканца и танцах с бубнами и трещотками наверняка этому делу сопутствующими. Но особенно деваться мне было некуда. Т весьма недвусмысленно намекала, что я ем её хлеб, живу на её жилплощади и вообще веду образ жизни эдакого Альфонса. Мол, пора бы начать зарабатывать. Поэтому предложение Сэма Одуро поволонтёрить на него с недельку я принял и испытательный срок успешно прошёл. Как я уже говорил, мы ударили потом по рукам за 1000 долларов в месяц под столом.

Надо сказать, что до того, как Сэм нашёл меня, у него успела поработать какая-то шустрая блондинка довольно приятной внешности, мелкая ростом, но весьма уверенная в себе, а может потому и уверенная, что комплексовала из-за роста. Звали её типа Бетти, она скорее всего была англофонкой в качестве первого языка, и виделся я с ней в общей сложности раза три. Как выяснилось потом, она претендовала на должность учительницы в будущей школе Сэма и помогла уже ему составить заявку на грант от правительства Квебека как благотворительной организации.

Я совершенно не помню, был ли у Сэма уже куплен компьютер с принтером, когда я пришёл к нему. Скорее всего да. Но то, что к Интернету подключался он при мне, я помню хорошо. Тогда ещё у нас у всех были телефонные модемы, соединение происходило мучительно долго, и когда ты работал в сети, то дозвониться к тебе по телефону было нельзя.

Я никогда не забуду мой поход с Сэмом в контору, которая руководила всеми благотвоортельными организациями. Она находилась на улице Шербрук и называлась Centraide, как называется и сейчас. Он взял меня тогда в качестве переводчика. Когда мы туда приехали на его машине и зашли, первое, что у Сэма через меня спросили, был номер его благотворительной организации – Numéro de charité или Charity Number. Полностью это дело называлось по – французски numéro d’enregistrement d’organisme de bienfaisance. Что я ему и перевёл. Он стал показывать какую-то бумагу, на что ему ответили, что это не тот номер. Это номер регистрации его бизнеса. То есть, он элементарно не знал азов того дела, которым собирался заниматься! Я, конечно, был в торчке от глубины его невежества.

Мало-помалу я выяснил для него, что нужно делать для того, чтобы зарегистрироваться в качестве благотворителя. Это было не так просто, кстати, как зарегистрировать бизнес, ведь такой статус даёт очень существенные налоговые льготы. Надо было иметь какой-то план, где будет расписано, из чего эта самая благотворительность будет расти, цвести и пахнуть. И, главное, после того, как подашь заявку, надо ждать регистрации. Но, вроде, это не мешало подавать прошение о гранте от провинции, которое уже и было подано Сэмом с помощью Бетти. Эта девушка, как я сказал, приходила несколько раз, и у неё с Сэмом был, видимо, договор о почасовой оплате по минимуму. Поэтому свою работу она всегда пыталась растянуть на время как можно более долгое. Составляла письмо в одну страничку часа два, мы однажды ходили с ней ланчевать какими-то бутербродами, купленными в магазине Метро неподалёку от нашей конторы, сидели в парке, жевали эти бутерброды, и она что-то рассказывала о себе и пыталась прощупать почву, насколько опасен я для неё в качестве конкурента. Она явно целила на то место, куда меня прочил Сэм. Это было, кажется, в течение той недели, что я числился ещё волонтёром.

Письма, которые она составляла, содержали просьбу жертвовать из всех сил всем чем можно в пользу организации Сэма. В ответ она обещала жертвователям обеспечить офигенную “видимость”. 

Визибилите по-французски и, соответственно, визибилити по-английски. Как она собиралась это сделать было совершенно непонятно. Какую нафиг видимость может обеспечить такая левая конторка, ютящаяся в иммигрантском квартале у железной дороги, у которой был только компьютер с принтером в единственном числе, ещё не подключенный даже к Интернету?! Сэм даже спросил у меня, что это за зверь такой, её визибилити. Я затруднился ответить.

Как раз где-то под конец моей волонтёрской недели они поехали с Сэмом на собрание, где рассматривалось получение гранта. Вернулся Сэм без неё уже. Страшно расстроенный, он не мог сдержать бранных слов. Оказывается, на этой встрече ему строго указали на то, что единственная “учительница” в лице этой Бетти, опыт преподавания которой вкупе с соотвествующим образованием и мог, собственно, быть основанием выдачи гранта, на самом деле не имела ни того ни другого. Ни опыта, ни образования. Я-то ведь её резюме не видел и не знал, что она там понаписала, а комиссия, видно, попросила представить диплом и референсы с мест прежней работы или что-то такое в этом роде. А она не могла. Короче, гранта не дали, сказали нанять настоящих учителей и приходить через годик. Сэм тут же расстался с этой дамочкой, она пыталась звонить, я брал трубку, но мне было сказано говорить, что его нет и не будет. И вообще он сказал про неё: She is in the past. Больше её не видели.

Мы стали работать с Сэмом. Я не помню, заплатил ли он мне вперёд за работу или оплачивал помесячно, но по крайней мере три зарплаты по 1000 долларов я получил. Мы подключили Интернет, факс, стали отделывать помещения. На единственной моей фотографии того периода я крашу стену большого помещения, где Сэм будет проводить свои проповеди. Вообще там много работы было, так как помещение давно не использовалось. В целом во всём этом здании из помещений, где поддерживался хоть какой-то порядок, было одно. К нам оно не имело отношения, но было напротив, через коридор от входа в наши владения. Там где находился какой-то швейный цех. Работали там три – четыре швеи и приходили они не каждый день. Вообще тут надо отметить, что этот бизнес – шитьё трусов и прочего исподнего, да каких-то рубашонок был очень популярен среди русскоязычных имигрантов. Язык там особо был не нужен, управляли этими цехами зачастую арабы и, наверное, какую-то часть платили под столом. Работали швеи там днём, ночью и в выходные, как мне кажется. Я знал троих женщин, одну близко, работавших на этих живопырках. Две из них были из Алма-Аты, но все – русские. Но, опять же, сейчас я рассказываю про работу, а не про личную жизнь. Хотя эти две линии тесно переплетались, само собой. Добавлю, что уже к моему приезду в Монреаль швейная живопырочная индустрия переживала не лучшие времена и сокращала персонал, а потом эти цеха потихоньку, году к 2010, думаю, окончательно исчезли, не выдержав конкуренции со швеями Китая, Таиланда и Вьетнама.

Сэм стал раздумывать, как его фирме жить дальше, надо же было генерировать какие-то деньги. За аренду помещения ведь он платил тысячу. Я прекрасно помню, как он пытался сбить немного цену, напирая на то, что платит наличными, соответственно, подспудно это читалось, что арендатор может не показывать этот доход налоговикам. Не помню, чем там кончилось, но думаю, что это был его предпоследний взнос за аренду, когда он тряс перед арендодателем той тысячей долларов.

Сэм был большой любитель поторговаться. Особенно на рынке. Когда мы покупали цветы в горшках для обстановки его молельного зала, например, он умудрялся купить два больших горшка с цветами, снизив запрашиваемую цену на треть. Ещё ему, видать, льстило, что у него в “секретарях” такой образованный и, главное, белый человек. Он возил меня на авеню Жан Талон где расположилось множество африканских лавочек, где он знал владельцев и работников. Может быть это были знакомые или родственниками его супруги – она раза два приходила в своих африканских одеяниях в нашу контору – и знакомил меня с дамами в этих бутиках. 

В них стоял какой-то особенный, одинаковый во всех магазинах, запах то ли хны, то ли каких-то растений. Продавадись там всякие одежды из Африки, сарафаны такие, маски из чёрного дерева, волокна, которые вплетают в волосы и делают так называемые дредлоки, какие-то пряности, бусы и бог весть что ещё. По-моему там на стуле клиенту за отдельную плату эти волокна, напоминающие пеньку, и вплетали в причёску.

Так вот, я стал, по подсказке Сэма, который давал лишь общую идею, писать письма с просьбами о пожертвованиях на французском и английском, или только на французском, я уже не помню, в разные организации. Написал, может, с полсотни таких посланий с содержанием типа “дайте хоть что-то”. И самое главное, что стали давать. Из того, что помню. Был пожертвован огромный стол овальной формы типа за которым Путин принимал гостей и чиновников во время ковида. Ну, конечно, в разы поменьше. Тем не менее, он едва влез в одно из наших трёх помещений, где Сэм устроил свой “кабинет”. Я сидел как бы в “приёмной”.

Одна швейная фабрика дала кучу одежды с мелкой некондицией. Типа там неровный шовчик, почти незаметный. Одежда была новая, и я хорошо помню, что когда Сэм спрашивал про рубашку мужская она или женская, я уверенно сказал, что женская. Он удивился откуда я знаю, я сказал – посмотри на пуговицы, они пришиты по-женски, на левой стороне. Он сказал, что не знал про такое различие.

Сэм Одуро был человеком чрезвычайно добрым, обходительным, один раз пригласил меня пообедать за его счёт в какой-то забегаловке. Спиртного, даже пива, он, конечно, как и большинство религиозных фанатиков, не пил. Счёт на двоих, по-моему за пиццу, может 20 долларов всего и составил. Он оставил официанту на чай доллар и потом мне, как бы оправдываясь, разъяснял, что вообще-то и не должен был ничего давать, так как официант тот получает зарплату. Ну да, – отметил я тогда про себя, только получает этот халдей жалкие гроши, минималку почасовую, так что это было явное жлобство, конечно, с его стороны и было неловко мне за него. Всё-таки 10% от суммы заказа этот тот минимум миниморум, что принято давать. Но никак не пять процентов.

Но опять же, пожертвования вещами и шмотками с мебелью вещь замечательная, но хотелось бы, как говорил Остап Бендер, деньгами. Не нести же продавать это на базар! А чеки не присылали. Я ведь даже написал Гейтсам, Биллу и Мелинде, известными своей благотворительностью. Помню, что уже под самый закат моей работы у Сэма пришёл из Майкрософта ответ, через месяц или больше после отсылки моено письма, что, мол, занимается этим такой-то и такой-то отдел, что-то было упомянуто и о злосчастном номере благотворительной организации, которого у Сэма так и не было, мол, пишите туда с указанием этого номера и описанием того, чем ваша контора конкретно занимается и чего достигла на этот поприще, тогда, мол, будем посмотреть. Но я уже от Сэма намыливался в сторону неизвестности, поэтому судьба пожертвований на его контору мне была пофигу.

Поэтому Сэм начал метаться в поисках, как же добыть на хлеб насущный. Среди его замыслов были: снимать свадьбы и обучать музыке. Насчёт первого плана даже были предприняты конкретные шаги по покупке видеокамеры. 

Я, как человек в этом деле сведущий, посоветовал купить камеру формата супер-ВХС и какой-нибудь монтажный видеомагнитофон и ещё один, чтобы переписывать смонтированный материал и вручать клиенту на полноформатной кассете ВХС. Сэм решился только на камеру. Она стоила, если мне не изменяет память, долларов 400. Купили мы её в магазине Future shop. Я уже говорил об этом сетевом магазине в Виннипеге. В Монреале их было штуки три, сейчас нет ни одного. А Одуро к тому же работал в одном из таких магазинов, как мне сам рассказал. Он даже в магазине попытался провернуть тот же трюк со сбиванием цены с продавцом в зале, который посмотрел на него как на умалишённого. Камеру привезли домой, попробовали что-то снять, но через несколько дней, если не назавтра, у Сэма зародились сомнения в успехе мероприятия по съёмке свадеб. Ведь нужно всё начинать сначала – давать платное объявление об услугах видеосъёмки, джа ещё пойдёт ли клиентура вилами по воде писано, ведь любой родственник брачующихся с видеокамерой может сделать видеоролик и, главное, бесплатно. Рекламировать услугу, как выполняемую профессионалами видеосъёмки и монтажа он не мог. Хотя я, безусловно, всё это делать мог, но у меня в руках не было ничего и близко похожего на то оборудование стоимостью в десятки тысяч долларов, что я имел в Петронете.

Короче, камеру Сэм отвёз обратно в “Магазин Будущего”. Потом ему пришла в голову идея обучать детей классическому пианино. Тут он хотел привлечь меня к рекрутированию преподавателей, так как слышал, что русские вообще в ладах с классической музыкой и балетом. Опять же надо было давать объявление о том, что требуется учитель музыки и платить за него. По-моему я размещал его в газете “Место встречи Монреаль” на русском языке.

У Сэма всегда конкретные покупки предшествовали мало-мальски разработанному, пусть даже в виде набросков, бизнес плану. То есть мы с ним с самого начала, ещё до того, как нарисовался хотя бы один кандидат в учителя музыки, поехали в магазин, где продавались пианино. Там, верный своему репертуару Сэм Одуро попытался говорить с владельцем магазина на предмет того, что если он заплатит наличными, то не будет ли ему скинута сотня долларов. Собственник музтовара даже, помню, возмутился таким неприкрытым намёком на то, что его можно заподозрить в уходе от налогов и вообще отказался дальше сопровождать Сэма по торговому залу. Кончилось всё тем, что тот купил какой-то электрорган типа Ямахи в другом магазине долларов за 500, что было, конечно, дешевле любого классического пианино.

Преподаватели музыки, откликнувшиеся на объявление, были весьма немногочисленны. Звонка три всего и было. Одна учительница, помню, приходила лично, мы беседовали с участием Сэма. Но ведь нужно было отвечать на её конкретные вопросы типа сколько ей будут платить в час. Нужно было заложить в стоимость урока и какую-то маржу прибыли для нашего центра. Короче, если ей платить 15-20 долларов в час, а меньше вряд ли кто согласился бы, то с родителей ученика надо брать 25-30 хотя бы. А это в 2001 году было практически неподъёмно в том квартале где эта “школа музыки” находилась бы. 

Смутно припоминаю, что Сэм, по его всегдашней привычке, хотел предложить той преподавательнице пахать за долларов 12 в час, и, само собой, был послан … в его родную Гану, мягко говоря. Остроту ответа я при переводе Сэму попытался сгладить. Честно говоря, я не помню, что случилась с тем инструментом, который Сэм сгоряча прикупил. Был ли он сдан в магазин или остался стоять у стены до моего ухода, я уже не вспомню никогда.

В промежутках между неудачными воплощениями маркетинговых идей Сэм продолжал читать проповеди. За каким-то хреном он купил долларов за 700 ударную установку, на которой, по его замыслу, кто-то из его прихожан должен отбивать дробь и постукивать в тарелочки в нужных местах. На проповеди ему удавалось собрать от силы человек десять. Мне его подывания казались совершенно абсурдным набором выученных им цитат из библий-евангелий типа, да сказано было у Матфея в два на два четыре строка восемь “блаженны нищие духом”. 

Немногочисленная аудитория выслушивала и говорила “Аминь”. Не помню, спровождалось ли это крестным знамением или нет. Зато хорошо помню, что у Сэма было три сына Тот, что на фотографии ниже, в жёлтой майке, был средним. Самый младший, лет семи, был парализован, его привозили в кресле каталке, и мне пришлось однажды даже присутствовать при совершенно гнусном спектакле, когда отец пытался to make a miracle и заставить своего убогого отпрыска “ходить”. Подняв с кресла-каталки и проволоча сына по сцене метра три, после чего заорав “Он пошёл! Чудо свершилось”. Естественно, думаю, что все из немногочисленных прихожан, в ком теплилась хоть доля разума, устыдились этой срамной выходке. 

Я был в их числе и стал серьёзно подумывать о том, что надо куда-то сваливать отсюда. Третий сын был подростком лет 13-14. Он несколько раз приходил в центр и как-то раз, когда все отлучились из большого зала, написал слово то ли монетой, то ли каким-то инструментом на прозрачной лицевой стороне большого барабана. Прямо под надписью с торговой маркой и примерно такими же размером буквами, если не больше. Сэм сразу понял, увидев это художество, кто был живописцем. Видимо он такое проделывал не раз, подражая Бэнкси или кто там самый знаменитый по графитям у нас? Объяснить, зачем он испортил имущество, принадлежащее отцу – ведь теперь никаколй магазин не пример обратно товар с такой надписью – мальчишка не мог. Да и не было разумного объяснения этому вандализму. Вот просто втемяшилось что-то в его чёрную башку – и нацарапал.

Меня стало всё это откровенно тяготить. Я и белых-то фанатиков древнееврейского проповедника, который то ли был то ли нет 2000 лет назад, не очень жалую, а тут ещё такого цвета упёртый мной пользуется. Всё шло к тому, что надо делать ноги от Сэма, но ведь надо же вначале что-то и найти на пропитание да на кров над головой.

За пару недель до ухода, уже зная, что скорее всего ничего не получится с дальнейшей работой, я подбросил Сэму идею про бюро знакомств. 

Памятуя о том агентстве, с которым у меня были проблемы. Но мне хотелось к тому же попробовать что-то в сторону возможного нахождения себе временной подружки жизни. Потому что Т меня начинала откровенно тяготить, о чём ещё скажу. Сэм идею поддержал, и я дал объявление о бесплатном русскоязычном агентстве знакомств для начала, сказал Сэму, что надо вначале собрать базу данных из стремящихся к знакомству женщин числом хотя бы в несколько десятков, а потом уже брать деньги сначала с мужиков, а потом и с женщин. Я понимал, что пока эта база данных соберется, я буду от Сэма уже достаточно далеко в пространстве Монреаля, что в итоге и получилось. Да и с базой этой затея явно не срабатывала, кандидатов на знакомство можно было пересчитать по пальцам одной руки через неделю после подачи объявления. 

Зато запомнился эпизод с переводчиком Бабаскиным. Григорием или Юрием. Он прочитал объявление и явился лично, где я его принял за тем самым большим пожертвованным нам столом. Григорий сразу же рассказал, что он всю жизнь ничем другим, кроме переводов, не занимался, что был неплохим синхронистом и закончил институт военных переводчиков в Москве. Поведал, что переводит и в Монреале тоже, что состоял в Ордене переводчиков и вышел оттуда (что не проверить, конечно). Но вот, мол, с возрастом, а ему было явно за 50, у него в голове “стали путаться языки”, и врачи сказали, что надо потихоньку от профессии переводчика отходить. Мне это показалось странным и скорее всего невероятным уже тогда, ну а теперь-то, спустя 22 года, я точно знаю, что мужик выдумывал невесть что. Возраст тут был совсем не в сторку лыко, а интерференция, то бишь влияние родного языка на выученный или выученные, с течением времени если совсем и не исчезает, то есть словцо русское мы все можем невзначай ввернуть и после 30 лет прбывания в иноязычной стране, всё же сильно уменьшается. Ну да, скажем сейчас я могу путать итальянские слова с испанскими, но почти никогда не делаю этого в отношении русского и даже между английским и французским. Но я не стал сразу вставать в позу, выслушал планы и прожекты Бабаскина. Его замыслом было знакомить русскоязычных мужиков, осевших какое-то время в Монреале, обладающих каким-никаким стабильным положеним, с потенциальными невестами в России. Чтобы он не делал это лично, а вот под эгидой, допустим, нашего Центра.

Я нашёл идею не лишённой интереса, мы немного ещё поговорили, как вы понимаете, всё, что касалось профессии переводчика мепня всегда сильно интересовало, я взял его координаты, ну а потом как раз и расстался с Сэмом, а Жора Бабаскин всплыл снова в моей жизни, когда я уже трудился в Белл и показал, что не переводами едиными жив курилка. Но об этом я и расскажу тогда, когда буду повествовать о периоде работы в Петронете. Наверное это будет вторым постом о моей монреальской жизни.

Пока же нужно уже подходить к моменту расставания с Сэмом, которое случилось в самом конце сентября. Провалив практически все свои попытки заняться прибыльной коммерческой деятельностью, а платить за помещение надо было вынь да положь тысячу долларов в месяц, а вторую тысячу надо было отстегивать мне, без маячившей даже отдаленно хоть какой-то перспективы получения дохода, он предложил мне “выход” из ситуации, который я принять не смог. Потому что выход состоял в том, что он станет мне платить вполовину меньше, 500 луней, а я пойду и встану на вэлфер. Мол то на то и получится. Около тысячи в месяц. Но меня это никак не могло устроить по двум обстоятельствам. 

Первое. Для того, чтобы получать “ассистанс сосьяль”, надо показать, что у тебя на счёте нет ни копейки. Может быть надо его закрыть. Хотя у меня там мало что оставалось, но что-то ведь было-таки, и опустошать счёт мне совсем не улыбалось. 

Второе – будет перерыв, дыра в резюме, которая наверняка вызовет вопросы будущих работодателей, или, что ещё хуже, отмечено пребывание на вэлфере. То есть человек по какой-то причине не мог удержаться на работе.

Ну и что-то мне говорило, что дело Сэма вообще идёт в концу, что он может мне раз-два, максимум три заплатить эти 500 долларов, а потом объявит себя банкротом. Поэтому я ему сказал, что меня это никак не устраивает, что я буду искать себе занятие и с ним расстанусь. Что и случилось вскоре. Сэм написал мне характеристику, которую вы видите выше, а скорее всего я сам её сочинил, а он только подмахнул. Даже я вполне уверен в том, что я сам всё составил, потому что письменный английский у Сэма был не очень хорош. Удивительно, что я сохранил эту бумагу, годящуюся, конечно, только для таких вот воспоминаний. И ещё сейчас обратил внимание, что первая часть сокращения его конторы, HOGIPC есть не что иное, как свинья, боров. – HOG.

И чтобы совсем закончить тему и перейти к рассказу о забавной конторе, где я проработаю с октября по 5 декабря, отмечу, что Сэм тут же стал искать мне замену и человек, чёрный, естественно, пришёл к нему на собеседование. Со своим резюме, которое я случайно подсмотрел. Это был свежий эмигрант, который был до этого заместителем министра иностранных дел Зимбабве! Ну или Занзибара, сейчас я точно не вспомню, конечно. Ну что же, подходящий для тебя секретарь, Сэм, предлагай ему те же условия, что предложил и мне. 500 в месяц и вэлфер. Аминь.

====

Оставаясь жить в квартире на улице Гоер, где я поселился с помощью Сэма Одуро, хотя, безусловно, мог бы и сам найти там жильё, его сдавали всем, кто хотел, я, тем не менее заходил по старой памяти в гости к Т. Отношений с ней мы не прерывали вплоть до 2007 года, то есть до приезда ко мне Светы. Параллельно у меня была Мадо (Мадлен) и не только она. Но об этом надо писать отдельный длинный пост. Может и напишу когда. Так вот, уйдя от Сэма я принялся за поиски работы, и дочка Т, работавшая в системе сотовой связи, отвечая на звонки клиентов, имеющих телефоны, когда у тех что-то не ладилось, а это – одна из худших работ в мире – сталкиваться с разъярёнными клиентами, задумала оттуда уходить. Уходить она, в силу своего резюме, могла только в сходную по профилю контору, поэтому откликнулась на объявление в одной контре и прошла интервью. Потом дела в её прежней фирме пошли в гору, то ли она получила повышение в должности, а значит и в зарплате, короче в новую фирму она не пошла, а порекомендовала им меня вместо себя. То есть я пришёл на собеседование сразу же, без того, чтобы сначала отсылать им резюме с сопроводительным письмом. Я принёс их с собой.

Фирма называлась “Gexel Telecom“, если вы пройдёте по ссылке, то узнаете, что она существует ровно с момента моего приезда в Канаду, то есть с 1998 года, и занималась она всё это время и продолжает заниматься обзвоном клиентов. То есть работники сами звонили потенциальным покупателям их услуг, навязывая эти самые услуги, что ещё хуже, чем просто отвечать на входящие звонки. Намного хуже. Похоже, они брали вообще всех, кто мало-мальски подходил на должность и мог объясняться на двух языках.

Расскажу для примера, чем мы занимались. Обучение прошли быстро, хотя и как-то скомканно, в течение пары-тройки дней. Это было несравнимо даже с Ив Роше, не говоря уже о фирме Уоткинз. После чего нас бросили в гущу телефонного маркетинга.

Автоматизированная система набирала номер, всегда проводного телефона, так как мобильные телефоны не показывались в публичном доступе, как я узнал потом, работая в Белл. Но в октябре 2001 ничего такого не знал. Я проверял, спрашивая, например: Am I speaking with (talking to) / Est-ce que je parle à (avec) дальше следовало имя абонента с фамилией. В 70% случаев приём был если и не враждебный, то довольно близкий к этому. Типа спрашивали “Чо надо?”. Довольно часто, даже если не посылали сразу, то услышав, что мы хотим впарить, прерывали разговор. Один мой коллега, получив раз пять-семь таких отказов и прерываний разговора кряду, физически занемог и пошёл поблевать в туалет.

То, что нас всех так часто слали нах было совершенно оправданно. Послушайте, что мы им впаривали. Страховку на ещё не сломанные кости! Это была первая кампания, за которую нас усадили. Нашей задачей было попытаться уговорить клиента застраховать за 3 или 5, уже не помню, долларов в месяц свои кости, как мелкие, скажем, кости пальцев, так и крупные, назовём берцовые. А когда, не дай бог, кость сломается, то ему выплатят, скажем 5000 долларов. Или 10 000. Точно уже не помню, но это совершенно неважно. Потому что расчёт был на то, что застрахуются 1000 человек, а кость сломают полчеловека из этой тысячи. Условно говоря. Расчёт хороший, только вот клевали на него ничтожные единицы. Я не помню, длилась ли эта кампания больше недели, зато точно помню, что у меня не было ни одного застраховавшегося, а у коллег дела шли не шибко лучше. Хорошо запомнил, на какую хитрость шёл, например, один из сотрудников. Позвонив потенциальному лоху или лохушке, он вкрадчиво спрашивал – Месье (или мадам), вы когда-нибудь ломали кость? На другом конце провода человек несколько прихуивал и отвечал чаще всего, что не ломал. В ответ звучало, мол, и правильно делали, что не ломали, так как это очень больно. И звонящий продолжал, что это типа накладно. А вот если вы застрахуете все кости скопом у нас, то как только что – нибудь сломаете, так сразу разбогатеете. И стоит это типа того, что вам стоило бы купить две чашки кофе. За месяц.

Парень, придумавший такой маркетинговый ход, у нас же не было сценария, по которому предписывалось говорить, был вполне симпатичным и умным человеком, мы с ним часто общались в паузах. Он мне рассказал, что работал в фотостудии, снимал портреты, личные и групповые, зарабатывал по 50 000 в год, но разругался с начальством, уволился и вот теперь пока пересиживает тут. 

Тогда только-только входили в моду цифровые камеры и оцифровка фотографий в частности для Интернета, и мы с ним обсуждали вопросы типа, что лучше – покупать дорогущую цифровую камеру или снимать на плёнку, а потом сканировать негатив или слайд в компьютер специальным фотосканером, и как в этом случае избавляться от неизбежных волосинок и точек на негативе, к примеру. Он, наверное, и был единственным, кто застраховал кого-то на предмет ломки костей.

Другой кампанией были звонки владельцам Мастеркарты, которые давно не пользовались этой кредиткой или совсем забросили её. С целью побудить вернуться к кабале, сопровождаемой пользование любой кредитной карточкой, если ты, конечно, лох и не платишь вовремя хотя бы минимум задолженности. Впрочем с лохами здесь всегда всё было в порядке.

С этой кампанией работать было значительно легче. Один из бывалых людей подсказал, как сразу снять настороженность клиента на предмето того, что ему что-то пытаются навязать. Нужно было с места в карьер заявить, что это всего лишь “a courtesy call” или “un appel de courtoisie”, что мы ничего не продаём, но, вот система говорит, что вы не пользовались карточкой с такого-то времени. По-моему на экране высвечивалось, с какого именно времени. Выяснялась, весьма вежливо, причина по которой клиент забросил карточку, и его было куда проще уговорить на то, чтобы была выслана новая, если срок истёк или, не помню там что, какова была причина запроса. Тут никаких грубостей практически не было со стороны абонентов. Однажды был смешной (для меня, но не для того, кому я звонил) случай. Я позвонил по номеру, указанному в генерированном компом списке, спросил, можно ли поговорить с владельцем Мастеркарты по имени …., потому что владельцем числился мужик, а трубку взяла женщина. Она сказала: “Right. This is about time”. После чего последовала пауза. Хорошо, что я знал эту идиому, которая совсем не означает “Это о времени”, а значит ироничное “Ты не мог выбрать более удачного времени” или “давно пора”. Ну, в зависимости от контекста. Поэтому подумал – “Щас пошлют куда-то”. Но в ответ услышал, видимо от дочки, что владелец карты, мистер такой-то, вот он тут как раз, рядом. Лежит в гробу. Ну что, извинился за её “лосс” и отключился.

В другой раз попал на очень разговорчивого мужика, который сообщил, что у него день рождения, я его поздравил, он мне сказал, что в его возрасте он уже не празднует такие события, потом, когда я стал расспрашивать, почему он забросил карточку, он сообщил, что вообще предпочитает не пользоваться кредитками, так как там очень высокий процент. Что было чистой правдой. Я стал говорить что-то про льготный период почти в месяц, в течение которого проценты не начисляются, если погасишь долг или внесешь минимальный взнос, что он, естественно, знал, прожив в Канаде всю жизнь. Старик сказал тогда, что это, мол, всё так, но вот как только ты забыл заплатить минимум, просрочил это дело по какой-то причине, так с тебя и сдерут три шкуры. Поэтому заявил мне: “Скажите своим мастерам (англ. хозяевам – он же не знал, что я не работаю на Мастеркарту), что они, типа, говнюки”. Что я ему ответил, конечно, не помню. Сказать, что непременно так и сделаю, я не мог, так как знал, что наш диалог мог вполне прослушиваться супервайзером. У нас их было два – один чёрный, другой сингх, то есть "кумар", такого же цвета. Оба пытались выслужиться, чтобы продвинуться по служебной джексельтелекомовской лестнице, но удалось ли это им, я не знаю, да и мне это было совершенно неинтересно, потому что в начале декабря 2001 года я поступлю на работу в Белл, где и проработаю до февраля 2016 года, выйдя оттуда на пенсию в 61 год. Это будет наилучшим решением моей жизни. И отдельным постом в моём блоге.

Про работу в Джекселе в принципе мне рассказать-то больше и нечего. Были интересные моменты, безусловно, но вряд ли столь интересные для моих читателей. Может быть закончу одним только.

В конторе этой народ постоянно менялся, и даже за два месяца, что я там проработал, причём бывали дни, когда делать было нечего, видимо фирме не удавалось заполучить никакой кампании, и мы работали не по 7.5 часов, а всего по парочке и даже начинали с 7 утра, чтобы звонить в Британскую Колумбию, где время отличалось на три часа. Были дни, когда вообще не ходили на работу.

Так вот, соседом по кьюбиклу оказался румын, они как правило, не испытывают проблем в усвоении сходного романского языка, коим является наречие Мольера. Мы с ним пару раз шли после работы до метро Сквер Виктория в Старом Городе Монреаля, сейчас сплошь застроенном высотными кондоминиумами, а тогда в том месте было множество офисных знаний только. Он рассматривал припаркованные по сторонам улицы машины и говорил, что непременно купит себе, когда заработает денег, Мерседес. Мне это всё было смешно в качестве жизненной цели, но я ему не противоречил. Он спросил меня, сколько времени я в Канаде и я ответил, что с мая 1998 года. А на дворе был ноябрь 2001 года. Он захотел узнать, что я, мол, наверняка уже гражданин Канады. Я сказал, что даже ещё и не подавал заяву на это. Как известно, ходатайство на получение гражданства Канады можно подавать по истечении трёх календарных лет жизни в ней. Румын не мог понять, почему я этого не делаю. Как можно не хотеть стать гражданином такой замечательной страны и даже хоть на день откладывать такую возможность?! Тут, опять же, я не стал ему объяснять разницу между цыганским бедным краем,, из которого он приехал, и моей родиной, Северным Приладожьем, бывшим финским регионом, граничащим с Финляндией, бывшим финским городом Сортавала, где влияние этой страны, на которую напал Сталин и оттяпал нехилый кусок её исконной территории, оказавшей огромное влияние на формирование моего мировоззрения. Как не стал говорить про своё образование, про то, что у меня было своё ТВ и тд. “Ни к чему это”, как говорила моя мама. А я в таких случаях говорю: “Не в коня корм”. Или изящно выражусь на латыни. Margaritas ante porcos.

Ну а потом настала эпоха Белл Мобилити.

Этот пост я впервые опубликовал 25 февраля 2023 года.