mercredi 26 mars 2025

Первые шаги по стране клёвого листа. Ч.3 и 4.

  

Первые шаги по стране клёвого листа. Часть третья и четвертая.


Будут и вторые (монреальские) шаги, может быть и третьи. Пока не знаю. На 21 марта 2022 не решил. Вот и определились с датами. 8 июня 2014 года я написал: “Практически год назад я остановил свой рассказ о первых (и вторых) шагах в «стране клёвого листа» на таких словах:

« Когда я приехал после интервью домой… и она сказала: «Job is yours if you want it». Так начался новый, поначалу сложный и интересный период в моей жизни, в конечном итоге период счастливый и плодотворный, о котором я напишу пару-пятёрочку страниц непременно, с вашего позволения.»

Таким образом, оставив шаблон написанного в июне 2014 года, в марте 2022 я редактирую, дополняю, вставляю новые картинки.

Итак, в понедельник в ноябре 1998 года я приступил к постоянной работе в фирме «Уоткинз». Началось обучение меня на позицию «оператора ввода данных» (order entry/entrée des commandes). Естественно, сразу же за мной были закреплены франкофонские клиенты, которых было, наверное, не больше 10% от общего числа. Позиция самая базовая и минимально оплачиваемая, но всё-таки 8:50 в час это лучше, чем 6:35 в секьюрити. Как это происходило технически? Клиент звонил, у меня на экране высвечивалось, на каком языке он будет говорить, очевидно машина определяла по номеру, из какой провинции звонят. То есть в маленьком экранчике появлялось либо Français, чему я рад был всегда намного больше, либо English. Соответственно я приветствовал звонящего: Hi, order entry Alex’s speaking или Entreé des commandes, Alexandre à l’appareil, клиент тоже здоровался, после чего я спрашивал его «ай ди намбер», он называл, потому что номер был у него всегда под рукой вместе с кредиткой – без этого как правило, никто не садился звонить, хотя клиента можно было найти и по фамилии, конечно.

После того, как я набрал в системе этот идентификационный номер, фамилия, имя, адрес, телефон и прочие данные раскрывались, и внизу выставлялся готовый к заполнению список товаров, которые клиент желал заказать. Клиент обычно держал перед собой каталог фирмы и называл артикул товара. Я вводил его в систему, появлялось название (только на английском) и, введя количество, я видел общую сумму. После чего я повторял название товара, чтобы не ошибиться, называл цену, и так по каждому пункту. Основная сложность состояла в том, что, как я уже сказал, название товара было на английском только,  и мне надо было молниеносно перевести на французский, если звонили из Квебека и говорили, само собой по-французски. Вернее даже не так. Не “перевести”, а вспомнить название из каталога. К примеру клиент заказывает «Pure Vanilla Extract” и мне надо было произнести Extrait de vanillе pure или там, Moisturizing Hand Soup  – Savon pour les mains hydratant. 

Дело нехитрое, но если учесть, что в каталоге было три с половиной сотни названий, то поначалу приходилось учить их и дома. Но через пару недель всё стало отскакивать от зубов, и я даже начал, пока мысленно правда, править французский каталог фирмы, потому что он был переведён, в отдельных местах, не на французский Франции, а на французский Квебека, что есть нонсенс, конечно, потому что, возьмём только один пример, а я хорошо помню, что именно так и было написано в том каталоге, вместо общепринятого во всей франко-глобо-сфере boisson (напиток) было указано breuvage, то есть в Квебеке это да, напиток (типа Кока-пепси), а во Франции – «пойло» (для скота). Французский-то в Канаде остался без изменений со времён Мольера и Лафонтена, как раз уместно вспомнить, что в знаменитой басне про ягнёнка и волка, Волк говорит Ягнёнку:

Qui te rend si hardi de troubler mon breuvage?

Как смеешь ты мутить … питьё моё?

То есть тогда «брёваж» был ещё питьём во всех смыслах, а сейчас во Франции эти понятия различаются. И даже на Гаити часто говорят на более правильном французском. Кто-то мне рассказывал, что, когда в кафе у гаитянина спросили, а что, ты, мол, будешь брать в качестве “брёважа”, то есть пойла, он ответил, что не лошадь, чтобы пить брёважи ваши, и подайте мне буасон. Но  тут я отвлёкся, таких мелочей в квебекском варианте французского – тонны. Забегая вперёд скажу, что замечания по каталогу я отправил в головную контору в начале 2000 года, но учли ли они их или нет, мне была не судьба выяснить – в августе этого же года я в Уоткинз уже не работал, а с сентября и из Виннипега уехал. Рассказ об этом предстоит, но мы же шагаем в наших мемуарах хронологическом порядке.

Вы можете спросить, а что, вот так прямо и сел и стал заказы принимать? Нет, вначале мы занимались тем, что тренировались с помощью так называемых mock call – то есть «шуточных звонков».  Мне был выделен один из старослужащих фирмы  Уоткинз в Виннипеге Джим Колбэки (обратите внимание на фамилию, чисто английская, не так ли?) 

Я никогда даже и не думал ничего про его фамилию, тем более, что мы с ним плотно засели за мою тренировку, и мне было не до этотого. Джим задавал мне вопросы от имени как бы клиента, я отвечал и размещал заказ. С его стороны потребовалось громадное терпении и, надо сказать, он его проявил. Ни разу ни в чём не высказал недовольства, на лицо я его не смотрел, так как он сидел позади меня, но я не думаю, что что-то подобное недовольству на лице и отражалось. Очень был Джим доброжелателен и терпелив. За примерно три недели он меня натаскал для приёма заказов очень хорошо по-английски, ну а по-французски меня никогда никто и не проверял. Люси отказалась с самого начала и слушала только разговоры меня и моих английских клиентов. Джима я один раз даже пригласил с его супругой на встречу с фирмой Амвей, он согласился, но, как умный человек, конечно не проникся этой бредовой затеей. 

А потом я как-то подумал, прочитав его фамилию, что она значит не что иное, как «колбаски»! На самом деле, наберите в интернете Kоlbacki и вы увидите десятки фамлий людей, которые, может, и не подозревают о славянских корнях в своей генеалогии.   

Месяца через два, когда закончился мой тренинг и испытательный срок, я получил постоянную работу в компании Уоткинз. Оглядываясь назад, я думаю, что работа  и жизнь там была чуть ли не самым благостным периодом моей жизни, ну, естественно до настоящего времени (напоминаю, что в 2014 году, когда я начал писать про этот этап моей жизни, я всё ещё был программистом пейджеров в Белл). Работа в Белл Мобилити всё перевешивает по благостности, но шагалось к моей последней работе ой как непросто. А тогда через два-три месяца уже всё было устаканено и можно было быть уверенным в том, что если я захочу, то выйду на пенсию из той фирмы. То есть из Уоткинз. Но я не хотел. Я стремился пер аспера ад астрам к куда более светлому будущему.

В то же самое время мы провожали всем коллективом на пенсию некоего Глена, отработавшего в фирме сорок лет. Глену подарили за его непорочный труд кожаную куртку. Тогда я смотрел на церемонию примерки им этой самой куртки и думал: «Какая лажа – чувак оттрубил сорок лет и вот что заработал!» На самом деле я, конечно, был неправ. Глен заработал не только куртку, но и обеспечил себе безмятежную старость, которая к нему тогда ещё и не подступила. Он начал работать лет в 20, то есть ему было 60, чувак был поджар и выглядел хорошо, у него наверняка был выкуплен дом, стоивший во времена, когда он взял ипотеку, может быть тысяч десять, он был членом и активистом профсоюза, так что ни о чём на пенсии думать ему не надо было. Ну, может быть, только о рыбалке, которую он любил, и о которой рассказывал.

Ещё я раза три слышал от  него одну и ту же историю о том, как он воспитывался где-то в религиозном приюте, то есть дело, надо полагать, было в 1950е годы. Он, по его рассказам, за обедом то ли своровал, то ли просто спрятал кусок пирога себе в карман, намереваясь съесть его в спальне после отбоя. Был пойман настоятельницей приюта, которая повела его на кухню, поставила перед ним целый круглый пирог и приказала его есть. Он давился, плакал, ел, потом блевал и с тех пор пирогов не ханычил в карманы. Судя по тому, что Глен рассказывал эту историю только при мне три раза, это было его самое крутое приключение в жизни. Как большинство канадцев такого уровня, он был крайне примитивен в своих мировоззрениях. Мне рассказывали, что какое-то время в виннипегском Уоткинзе рядом с ним работал китаец, которого Гленн буквально задрочил приставаниями. Когда, например, тот садился ланчевать, подогрев свою коробочку в микроволновке на общей кухне, Глен устраивался за тот же стол и спрашивал: «Что ты ешь, собаку какой породы?»

К тому моменту, когда я устроился работать в «Уоткинз» китайца уже давно не было, да и со мной такой номер не прошёл бы, конечно, потому что китаец работал с ним на упаковке и, судя  по рассказам коллег, слабо говорил по-английски Я работал на телефоне и говорил, в принципе, хорошо (а иначе бы меня и не взяли бы). Да, по-английски с небольшим акцентом, плюс отлично общался с клиентами на французском на недостижимом для местных уровне. То есть Глен уловил, что если он вступит со мной в прямую конфронтацию типа той, что он проделывал с китайцем, то получит отлуп и понесет репутационные потерти, если кто-то из коллег окажется рядом. Поэтому он пошел другим путём. Как-то раз я сажусь за ланч в столовой, предварительно его разогрев в микроволновке, как делал ежедневно, и вижу перед собой стопку журналов «Ридерз Дайджест» на которых наклеено предупреждение Please don’t remove from the lunchroom. Начинаю читать: там написано про русскую мафию в Торонто. Для того, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что чтиво адресовано мне, некоторые абзацы подчёркнуты красным. Понятно, что я из принципа пробежал глазами эти номера, отложил их в сторону или взял что-то другое, но намерения Глена пошли прахом. Не заинтересовало меня читать про русскую мафию. Это был год 1998 или начало 1999-го, как сейчас помню. Ещё какой-то сраный Глен из вонючей Манитобы будет мне советовать, что читать про русскую мафию! Впрочем, он быстро отстал от меня, да он и не приставал особо, потому что работал в другом отсеке здания, а потом, как я уже рассказывал, ушёл на пенсию. 

Я стал с большим удовольствием работать на приёме заказов в Уоткинз. Понемногу сложился круг знакомых клиентов, о которых, по прошествиии некоторого времени, я всё уже знал. То есть всё то, что требуется для хорошего контакта с клиентом. До мелочей изучил их повадки при приёме заказов. Система работала довольно просто, и я уже говорил об этом, но нелишне и повторить. 

На моём 15-дюймовом дисплее тогда ещё такого толстого монитора с электронно-лучевой трубкой сзади стоял в отдельном окне экран в стиле МС-ДОС, синий такой с белыми буковками. Когда раздавался телефонный звонок, то на маленьком экранчике телефона высвечивалось, на каком из двух языков Канады будет говорить клиент. 
Типа буквы FR или ENG или целые слова FRANÇAIS  или ENGLISH. Не помню и не важно. Я неторопливо брал трубку, возгонял, отвлекшись от Интернета, который браузил до этого, что политикой фирмы совсем не запрещалось, синий экран с белыми буковками и спрашивал, в зависимости от языка: Watkins Order Enry. This is Alex. How can I help you? Entrée de commandes Watkins, c’est Alex, en quoi puis-je vous être utile? Эти фразы означали примерно: Ввод заказов фирмы Уоткинз, Алекс, что я могу сделать для вас? После того, как я слышал, что кто-то хочет разместить заказ, я начинал им заниматься. Не всегда звонили те, кто хотел его разместить. Бывало, что звонок был по поводу вопросов о свойствах продукта, об оплате, других вещах. Тогда я переводил его в клиентскую службу, то есть Customer Service, она же Service à la clientèle.

Делал я это потому, что зачастую не знал ответов на специальные вопросы, ну а ещё и потому, что даже хотя и знал, это не было в моей компетенции. Когда мы говорили с клиентом по-французски, впрочем, я вообще мог делать всё, что хотел, так как знал, что никто ничего не понимает, разве что моя начальница Люси Ламонтань, но она не могла слышать двух участников разговора. Для того, чтобы это делать, ей надо было уходить в отдельную кабинку, но это случалось редко, и я мог видеть, что она туда пошла, значит будет контролировать. Да и было это в самом начале работы и делалось не в целях подловить, а помочь. Ловить, допустим, с целью потом, после наложения пары взысканий, выгнать с работы, никто не хотел. Это было бы тратой денег, затраченных на моё обучение, да и пойди найди в Виннипеге билингва, который согласится сидеть 8 часов в смену на телефоне за такие деньги. Хотя деньги всегда были вещью относительной. В Уоткинс я получал, как уже говорил, сначала 8,50, потом может, 9 долларов в час, что, конечно, было большим скачком по сравнению с охраной, где платили 6,35, потом, может 6,50 в час. То есть 1200 долларов в месяц чистыми как-то получал. Опять же всю продукцию фирмы мы могли покупать со скидкой в 80% или даже что-то брать даром. Кое-что было действительно хорошим. Например органическая мазь от комаров, коих в Манитобе полчища. Она не пахла сильно, не раздражала кожу и комары отпугивались примерно на час, что хватало для прогулки по набережной рек Ассинибойн и Красной.

Эти же 9 долларов в час равнялись, может быть, 15 долларам в Торонто или 14 в Монреале в силу дешевизны жилья, например, если у семьи взята ипотека. Когда мы только приехали и пошли беседовать с иммиграционным чиновником в Виннипеге, он нам заявил, что семейный доход в 25 000 в год здесь равен 50 000 в мегаполисах. Ну это, конечно, если жилье покупать, а если снимать, как мы, почти за 800 долларов в месяц квартиру, тогда как ипотека на трёхэтажный дом с 5-ю спальнями обходилась в 700 в месяц, дело другое.

Другим замечательным продуктом было биологическое моющее средство для всего – стекол, посуды и прочего. Химии там, как гласила этикетка, не было совсем. И мыло оно предметы действительно замечательно.

Чёрный перец из Новой Зеландии, по крайней мере по словам нашего начальника, был вообще лучший в мире. Были и продукты – “полное дерьмо”. Причем это были не мои слова. Я-то всеми силами старался патриотствовать насчет фирмы, которая дала мне работу. Что меня удивило, их произнес мой начальник открытым текстом. А вроде как он должен был быть горой за честь фирмы. Клёвый чувак, кстати. Всегда защищал нас, отстаивал перед клиентами, среди которых были те ещё подарки.

Во время моей работы там было много интересного. Я же был как губка. Как какое-то экзотическое подводное существо, попавшее в совершенно новый, доселе невиданный мир. Я всё впитывал. Всё спрашивал, узнавал из Интернета, из печатных СМИ, общаясь, даже когда не очень хотелось. Я действительно хотел интегрироваться. Не ассимилироваться, то есть слиться до неузнаваемости (невыполнимая и ненужная задача, кстати), а войти в их образ жизни, по возможности не тераяя ничего хорошего из русского. Ну, водки с клюквенным морсом, например и терзаниями по поводу смысла жизни.

Меня тогда беспокоил мой акцент в английском. Он, конечно, не был русским, я всё-таки выучил английский в ВУЗе, усвоил кой-какие фонетические правила. И не раз и не два проверил. Когда клиент, бывало, уже разместит заказ, дело идёт к раскланиванию взаимному, он отваживался порой на вопрос. Типа, а откуда ты, я чувствую лёгкий акцент. Как я уже говорил, с тяжелым, который бывает у русских, выучивших язык подражательно, и после 10-15-20 лет пребывания в стране, меня бы и не взяли на работу на телефоне. Кто-то высказывал предположение, что я немец, кто-то говорил: Ямайка, Индия и т.п. Они же не видели моего лица, моей фамилии, как я видел их имена перед собой на экране. И только после того, как я говорил, что я русский, он вопили, что-то типа: «Я так и знал!» У меня, мол, прадедушка был из России (90% шансов, что он, если и был вообще, происходил с Украины), он говорил с таким же акцентом. Это всё, конечно, был bullshit, но я не спорил. Пусть радуются своей проницательности.

Познакомился я тогда же и с владельцем фирмы, миллионером, довольно молодым тогда евреем, Марком Джейкобсом (Mark Evan Jacobs). Оригинальная фирма, которой к моменту моего начала работы в ней насчитывала 135 лет, её основали шотландцы, была в упадке и почти банкрот. Отец Марка славился тем, что покупал такие закатывающиеся фирмы и ставил их на ноги. Купил он и Уоткинз, где его сын работал дистрибьютером. Когда сын подрос, на момент моей встречи с ним мне было 43 года, ему, может от силы 33, папа подарил ему эту фирму. Марк говорил мне, что его корни уходят в Россию, что в самом раннем детстве говорил по-русски. Когда я ему сказал, что работаю на французской линии, он перешел на прекрасный французский, сказал, что учился в Париже. Очень хороший, доброжелательный парень, но мне, помню, было не по себе разговаривать с ним. В мозгу торчала мысль, которую невозможно отогнать. Она была примерно такой: “Вот тебе, Марк, папочка всё преподнес на блюдечке с голубой каёмочкой, подкинув энное число миллиончиков. А у меня на счёте и тысячи долларов не лежит и мы живем в постоянной тревоге насчёт будущего. Даже по поводу того, хватит ли моего заработка, чтобы заплатить за квартиру в следующем месяце.” Его лэптоп Вайо фирмы Сони мне казался недосягаемой мечтой. Ну да, жизнь несправедлива вообще, что же делать? Революцию же не устроишь… Кстати, вот я перевел часть статьи о фирме из Википедии.

В 1940-х годах компания Watkins была крупнейшей в мире компанией прямых продаж, но вскоре начала приходить в упадок. В последующие десятилетия демографические показатели и покупательские привычки жителей США претерпели значительные изменения, и компания не поспевала за ними. В 1970-х годах компания Watkins подала на защиту от банкротства, а в 1978 году ее купил инвестор из Миннеаполиса Ирвин Л. Джейкобс. В 1996 году сын Джейкобса, Марк Эван Джейкобс, начал руководить повседневной деятельностью компании. На момент покупки компании его отцом ему было 14 лет, и он уже много лет работал продавцом в компании Watkins. Младший Джейкобс пробовал себя как актер, снимался в небольших ролях в таких фильмах, как Biloxi Blues и Goodfellas, но он понял, что его актерская карьера не продвигается. С тех пор как он взял бразды правления в свои руки, он стал контролировать расходы, ввел улучшенный план вознаграждения для торговых агентов, а также провел обширное исследование бренда, в результате которого продукция впервые появилась на полках магазинов.

Было много интересного в моей работе для того, кто хочет познавать жизнь. Рядом с моим столом сидел, например, Шон. Молодой парень лет 20, толстый уже в свои годы до неприличия, весящий, наверное, 120 кг при росте в 160 см. Добрый, предупредительный, он говорил очень быстро и мог обработать гигантское количество звонков в единицу времени. Социалистического соревнования между сотрудниками не было, но если бы было, то Шон точно числился бы в передовиках. Как-то раз он сказал, что заочно учится на юриста, я обронил dura lex sed lex, и он меня сильно зауважал. Ещё у него был в 1998 году сотовый телефон. Через два года я куплю в Монреале такой же с планом 40 долларов в месяц, но до этого я сотовых телефонов практически не видел живьём. Я спросил, помню, Шона, за что он платит и сколько, он уклонился от называния цифры, сказал только, что когда у тебя сотовый, ты «платишь за всё». Когда было первое на моём веку в Канаде Рождество, и я не пошёл на корпоратив по этому поводу, он искренне сожалел, что меня не будет, и я тогда впервые понял, насколько большое значение этот праздник имеет для канадцев.

Он любил поговорить с одной из коллег, миловидной дамой лет 30-ти на любые темы типа секса, задавая ей прямые вопросы типа: «ну и что, ты с ним переспала?» Что, конечно, звучало примерно Did you fuck him? Надо сказать, коллега напрашивалась, рассказывая очередную байку, именно на такой логичный вопрос. По-моему переспала-таки.

Была ещё Грейс, по-моему так её звали, молодая женщина с ребенком на руках, но которая должна была венчаться явно не с отцом ребенка. Она была удивительно симпатична для здешних мест. Даже в России её могли бы назвать красивой. Меня поразило, с какой злобой она отзывалась о другом коллеге, кстати франкофоне и моём сменщике. Она звала его коротко и хлёстко pig (свинья) за то, что он, якобы, некорректо вёл себя в отношении с девушками. Что-то говорило мне о том, что он мог и отцом её ребенка быть. Дело тёмное.   

Жизнерадостная толстушка Трейси Фернесс сидела за моей спиной, в двух метрах от меня в своём кьюбикле. Она всегда была рада и готова ответить на любой вопрос о продукте и вообще обо всём, о чём её спросишь. С ней очень легко было ладить.

Была ещё дама, не очень приятной наружности и с плохой фигурой, которая казалась мне пожилой, хотя ей было, может быть, и до 50 лет, мы любили поболтать во время обеденного перерыва, и она рассказывала о своём муже, по-моему сильно пившем. Называла его “баджер”, то есть “барсук”, за то, что он был очень злым человеком. Полной противоположностью ей самой. Она была добрейшее создание и, по-моему, когда они расстались, ей остался дом с невыплаченной ипотекой, может и дети, я уже не помню деталей. Но запомнил один эпизод. Она как-то утром, придя на работу, стала рассказывать о том, что у неё полетело устройство для отопления дома, и что ей надо выложить 600 долларов за замену этого устройства или за починку его. Когда она стала говорить, что денег на это у неё нет совсем, то сильно разрыдалась. Мне стало так жалко её! Если бы у меня было даже наполовину такое финансовое состояние, как сейчас, я бы просто привёз бы эти деньги ей наличными на следующее утро и дал бы в долг без расписки со словами, мол, отдашь, когда сможешь. И если бы не отдала, то не расстороился бы. Но у меня тогда сбережений не было совсем, хотя, слава богу, не было и долгов.

В моём вордовском файле, откуда я переношу все эти воспоминания, стоят даты, когда я, порой после очень долгого перерыва, садился пополнения свои мемуары. Следующее ниже помечено 22 июня 2019.

Так монотонно на взгляд со стороны, наверное, протекала моя работа. Но для меня она такой совсем не была. Я, как уже говорил, впитывал в себя новое, что меня окружало. А новое было всё. То есть оно не было совсем новым, то есть чем-нибудь таким, о чём я бы и понятия не имел. Нет, я имел кое-какое представление о том, как работают люди в Северной Америке, ведь бывал же на работе у нескольких американцев во время моих двух визитов в США в 1990 и 1995 гг. Но тут-то я был в самом центре событий и, самое главное, больше не сторонним наблюдателем, а действующим лицом. Присматривался к нравам местных. Пытался выяснить, чем они живут, о чём гворят, когда находятся дома, с друзьями. Дюволи в этом отношении были показательным примером. Образцовая канадская семья. Сын их какое-то время, чтобы заработать, потрудился учителем то ли английского, то ли ещё чего на севере провинции Манитоба, в индейской резервации. Рассказывал инуитам, например, что они на самом деле монголо-китайцы, пришедшие в Америку 10 000 лет назад, ну первые из них тогда притопали, когда Берингова пролива ещё не было, а был один материк. Или, там, была протока какая-то, которую на плоту можно было переплыть. Инуитам и вообще индейцам не нравилось это географическое открытие. Они хотели бы считать, что зародились почкованием на этом материке. Они же – первая нация! По пьянству – безусловно. В Виннипеге в каждом магазине висела бумажка: «Администрация оставляет за собой право не продавать отдельным лицам жидкость для полоскания рта». Или что-то в таком роде. Потому что в жидкости был спирт , и индейцы её употребляли исключительно внутрь. Зубов-то у них  почти ни у кого не было.  

Пригород Виннипега Ист Сент Пол ко времени нашего приезда в Манитобу только застраивался, дому Дюволей было от роду, может быть, пара лет всего, и я помню, что когда мы гуляли по берегам этого пруда, видимо, образовавшегося на месте карьерной разработки, то берега совсем не были обустроены и камыша не было. Только несметное количество гусиных какашек по берегам.

Дюволи исподволь обрабатывали нас в сторону того, что надо обзаводиться своим жильём. Доводы у них были железные. Ведь мы платили за нашу вторую крохотную квартирку 750 долларов в месяц, а они за свой дом в Сен-Пол примерно 700 ипотеки. А в доме был подвал громадной площади, гараж и наверху три спальни минимум.


У Конни и Брайана дом был примерно таким. Неплохо на двоих, приближающихся по возрасту к полтиннику, людей. Их дети выросли и разъехались, так что места хватало. Я взял картинку с сайта по рекламе недвижимости. Цена дома сейчас за 500 000.

И весь с потрохами он стоил тысяч 40-50, тот дом. Да мы и сами видели, прогуливаясь, например, по центру, по Бродвею, громадную простыню рекламы на свежепостроенном кондоминиуме напротив Легислатуры. Реклама сообщала о том, что можно купить в этом доме на берегу реки Ассинибойн, квартиру квадратных метров сто или больше за 57 тысяч. Первоначальный взнос просили в 1200 долларов.

Дом, о котором я говорю, находится по отношению к этому снимку, у меня, фотографа, за спиной. Памятник Луи Рилю справа стоит прямо посредине Легислатуры, вровень с вертикалью от купола здания.

При условии стабильной работы нас двоих, а такая работа у нас была, ипотеку нам утвердили бы раз плюнуть. И можно было выбирать – дом в пригороде или кондо в центре.

Потихоньку я стал учиться водить машину. Первый опыт был крайне неудачным. По объявлению то ли в газете, то ли в Интернете я нашёл мужика, у которого была школа вождения. Когда позвонил ему, он сказал, что нужно выслать чек на 10 уроков, а потом кто-то приедет в удобное для меня время к моему дому и начнет учить. Приехала бабенция лет сорока прямо к подъезду на Портидж. Тут же объявила, что, если я учился водить где-то не в Канаде, то отныне «всё будет по-другому». Минут через 10 такой теории я сел за руль и поехал. Проехал через Портидж, по мосту куда-то в парковую зону в сторону университета. Достаточно хорошо и уверенно, на мой взгляд, ехал, хотя последний раз я сидел за рулём в Миннесоте в 1990 году, да и то полупьяный. Джойс дала тогда повести по пустой дороге, когда мы возвращались с ней и с Колей Корпусенко с пляжа на озере Верхнем, где жгли костёр и уговорили на троих 4 литра белого вина из коробки с краником. Ну у них же автоматические коробки передач. Водить легко – тормоз и газ. Никакого сцепления и переключения скоростей.

В общем, веду я машину худо-бедно. Через некоторое время учительница начинает на меня покрикивать. Типа, а чё ты тормозишь на пешеходном переходе, если никого на нём нет (инстинктивно я это сделал), что – то ещё в этом роде. Какие-то неприятные нотки в её голосе. Я, помню, подумал тогда же её послать и сказать, чтобы везла меня домой, но как-то довёз себя сам, вышел у подъезда, не попрощавшись с мымрой и тут же позвонил «директору» школы. Сказал, что с такой наставницей больше учиться вождению не хочу. Он даже не удивился и сказал, что вообще-то к ней много претензий такого рода. Я тоже сильно удивился такому ответу и даже почему-то растерялся и не спросил, а что же ты тогда её держишь на такой работе. Но он тут же пошёл на мировую, сказал, что сам займется уроками со мной. Лебезил почти. В следующие выходные приехал на синем «Шеви Кавелиер» (названном так, кстати, в честь Кавелье де Ла Саля) и мы поехали. Совсем другое дело, вёл себя очень предупредительно, много объяснял. Я действительно узнал кучу полезного.

В какой-то момент ехали по улице, я чуть-чуть поддал газку, а он мне и говорит: Let it go! То есть надо было не нажимать на газ, отпустить педаль. Моё внимание было на дороге, смысл идиомы ускользнул от меня, да и нет видимых причин скорость снижать. Я чуть-чуть поддал ещё. Он опять говорит, стараясь не повышать голоса: Let it go! Я недоумеваю. Вроде и так «даю ей идти»! Он, видимо, смекнул и переформулировал фразу. Сказал что-то типа “Don’t step on gas!”. Инцидент был исперчен, но было тогда стыдно за мой английский. Век живи.

Потом я решил бросить это дело, потому что материальное положение не улучшалось, б/у кто-то обвёл вокруг пальца заманчивым предложением зарабатывать три тыщи в месяц, и она ушла с постоянной работы в полторы тысячи и кинулась в новую с головой. Обещанные три тысячи оказались не окладом, а потенциальными комиссионными от продажи какого-то справочника. Их надо было продавать штук по сто в месяц, чтобы получить эти три тыщи комиссионных. Продала она за первый месяц штук пять. То есть фактически мы остались на моих зарплатах в Уоткинс и в секьюрити. А за вождение я заплатил, как уже писал, за 10 уроков, то есть 300 долларов.

В очередной урок я решил сказать директору водительской школы, чтобы он вернул деньги за вычетом трёх уже взятых уроков. Он должен был забрать меня на улице Айрин у Уоткинз, где я предполагалось бы, сел за руль. Ну, или не сел, а объявил бы ему, что прерываю контракт, которого, впрочем, не было. Потом-то я понял, что надо всегда его составлять, такой контракт, но в 2005 году снова пролечу с этим делом. К назначенным пяти часам парень не приехал. Я подождал 15 минут. Его всё не было. У меня – железное правило и твердый жизненный принцип. Я не жду обычно никого больше четверти часа. Если, конечно, не у врача сижу и деваться некуда. Поэтому спокойно потопал к автобусу, намереваясь поехать домой. Слышу, по пути, сзади кто-то сигналит. Время уже полшестого или как-то так. Обернулся – мой «учитель».  Я подошёл, садится не стал, объяснил ему мои принципы, он что-то верещал про «трафик». Какой, нах, в Манитобе трафик! Нет его никогда и нигде, особенно на хайвее Пембина, ведущем к Айрин стрит. Оно всегда полупустое! В общем, сказал я ему, давайка ты кат свой крап и гив май мани бэк. Он что-то бормотал про неустойку, я сказал, ок, считай свою неустойку и вали. Заехали в каой-то «депаннёр», как сказали бы в Квебеке, то есть магаз на заправке, он снял там капусту с автомата и отдал мне меньше 200 долларов. И то хлеб. Покупка автомобиля мне не светила, разве что какого-нибудь Mercury Grand Marquis 1977 года выпуска можно было купить за те же 200 долларов, но где гарантия, что он тут же не развалится? Но я знал, что с покупкой машины в будущем проблем не будет. В Манитобе громадные пространства заняты под стоянки продаваемых в рассрочку, в кредит без всякой кредитной истории и прочего машин. Один украинец ко мне даже в джиме YMCA приставал: «Маешь машину?» В смысле хотел загнать подержанную. Он был владельцем какого-то гаража. Я видел, например, джип Чероки с пробегом что-то под 70 000 км (они до миллиона км наезжают) за 10 000 долларов. А за 3000 можно вполне приличную Короллу с пробегом до 100 000 было купить. В Монреале я купил такую со спидометром в 198 000 и она летала как ласточка 9 лет. Поэтому машина отходила на второй план и откладывалась просто до лучших времен. Через полгода, максимум через год такие времена всё равно бы настали.     

Ещё на два момента работы в Уоткинз хотел бы обратить внимание. Меня просто поразила повальная неграмотность местного населения. Очень скоро они стали обращаться ко мне с просьбой подсказать спеллинг английских слов. Коллега Трейси Фернесс, например, спросила, как пишется слово «брейк». На что я, естественно, спросил, какой из омонимов – тормоз или паузу она имет в виду. Имела в виду, конечно, break, а не brake.

О французском я вообще не говорю. По правилам было положено иметь в работе двух билингвов, одним из которых всегда, 8 часов в день 5 дней в неделю был я, но у меня же были две кофе-паузы, те самые брейки по 15 минут (оплачиваемые) и полчаса на ланч, за которые не платили. Так, впрочем, работают по всей Канаде. Правда в Монреале у меня был час на обед, я сам выбрал такой вариант, чтобы ходить обедать домой. Так вот, тот парень, который «пиг», он говорил по-французски ещё прилично, не знаю, как писал, а молодая девушка, имя я забыл, владела языком Мольера неважно, и как-то раз вместо слова «citrouille» (тыква) сказала какому-то франкофону «пампкин». Тот, естественно, ничего не понял, она попросила его или её подождать и прибежала ко мне спросить, как тыква будет по-французски. Ну это то, что я запомнил, наверняка таких ляпов было много, я же не вслушивался в то, как она говорит.


Кстати, нашёл сразу же в Гугле сегодняшний портрет Люси. Она работает в фирме Кантерра сиидс. 

И второй момент. 

Как-то Люси Ламонтань, принявшая меня на работу, сказала про эту самую молодую девушку, что она «очень красива» (very beautiful). 

Я, наверное, не мог скрыть своего удивления, потому что девицу лет 25 даже pretty нельзя было назвать. 

Самая заурядная внешность для России. 

Таких и на танцы не очень парни приглашали в мое время. 

Но в Северной Америке женская половина потомков европейцев, конечно, становится всё менее симпатичной из поколения в поколение. Я наблюдаю их достаточно давно. Если даже не упоминать безобразное оплывание форм годам к 30, если не раньше. И даже намного раньше. 

Та же Люси лицом была бы даже симпатичнее той девчонки, и издалека казалась почти beautiful, но её портили какие-то оспины-рытвины на лице. Люси я ещё запомнил не только потому, что она приняла меня на первую хорошую работу, прнинесшую мне неоценимый опыт, но и потому, что она прониклась неподдельным интересом к моей личности, может быть и симпатией. Просто это чувствовалось. Она сразу же стала предлагать довозить меня на своей машине после работы до шоссе Пембина, где часто ходил автобус в центр.

Я зимой 1998-99 гг. на Форкс, недалеко от нашей первой квартиры.

Без неё мне надо было бы топать до остановки одного автобуса, а потом на Пембине пересаживаться на другой. А морозы с фактором ветра в прериях Манитобы бывают и до минус 60 с фактором ветра. Мало не покажется даже в моей сверхтёплой куртке, купленной за 15 долларов в Вэлью Виллидж и в ушанке с рукавицами.

По-моему у неё был грузовичок-пикап с тремя местами для пассажиров. Пока мы ехали, то говорили обо всём и я сразу же понял, что она почитала Интернет про Россию специально для разговора со мной. Что запомнилось точно, она хотела знать, что я думаю о Жириновском. Его личность произвела на неё глубокое впечатление. Однажды она подвозила меня вместе с молодой парой гостей её дома, приехавшей из Франции, помню мы оживлённо болтали всю дорогу. А ещё раз она съездила в Монреаль или в Квебек, я уже не помню сейчас и рассказывала мне, как грубо по сравнению с Манитобой вел себя обслуживающий персонал и продавцы. Я, помню, сказал, что надо было бы с ними говорить по-французски, но она утверждала, что язык Мольера использовала, но любезней персонал не становился и даже сказала, что если я приеду в Монреаль со своим прекрасным французским, то получу такое же обслуживание. Сразу скажу, что когда приехал, то ни с чем подобным не столкнулся.

Да, в целом, по дружелюбности и предупредительности манитобщев, наверное, мало кто переплюнет в Канаде, поэтому у них и номерные знаки на машинах соответствующие, но в целом мой французский вот уже третий десяток лет вполне помогает неплохо в Квебеке жить.

Помню, что я несказанно удивился, когда Люси по какой-то причине надо было уехать с работы раньше, чем мы обычно вместе заканчивали смену. Она подошла ко мне и извинилась за это обстоятельство. Я был, честно скажу, даже растроган. Потом она уволилась, пошла работать в Эйр Канада, кажется. Там были хорошие льготы и, по-моему, бесплатные билеты на самолёт раз в год по всему миру, в том числе и для супруга и детей, но врать не буду про супругов, потому что не помню. Но работой там она была недовольна, потому что как-то раз уже в 2000 году приехала к нам на Айрин стрит, дождалась моей кофе-паузы и мы обменялись новостями о нашей жизни.

Один раз она устроила вечеринку прямо на работе. Была пятница, вечер, достаточное количество вина и я, помню выпил около бутылки, а ведь мне надо было итти работать в ночь в секьюрити в еврейский кондоминиум. Но ничего, поспал перед работой пару часов, смену отстоял, как огурчик. Никто не заставлял дышать в “бреталайзер” и даже если бы поймали, с такой работы, где платили меньше 7 долларов в час, никого не выгоняли.

Чтобы про Люси закончить совсем, вспомню ещё, как мы отмечали её уход в каком-то баре, где выпивку ставила наполовину она, а наполовину платила фирма. Ну мы тогда каждый может быть по бутылке пива-то и выпили, может кто две. Я рассказал историю, как пил Текилу в Дулуте. Народу понравилось. Но тогда я не понял, почему люди говорили о каких-то совершенно отвлеченных от работы в Уоткинс вещах типа, там, скидок в магазинах, собачках-котиках-рыбках, вместо того, чтобы вспомнить, как работали вместе, наверняка были какие-то смешные, забавные моменты.

Всё-таки Люси проработала, может быть и десять лет там. Да, она сама мне призналась, что ищет другую работу потому что её “скучно ничего не делать”. Это правда, её обязанности менеджера телефонных агентов типа меня, кроме ежемесячной оценки с прослушиванием разговоров мехжу агентом и его / ее клиентами, больше ничего и не включали. А на работе надо было находиться с 9 до 5 пять дней в неделю. И если я, например, с большой пользой использовал промежутки между звонками, достигавшие порой и получаса, шаря по интернету или штудируя материалы по переводу и лингвистике, то ей просто нечем было заняться. Я впоследствии видел громадное количество людей, которые категорически не хотели и не умели улучшать себя новыми знаниями о мире и даже об окружающей среде. Ярчайшим пример был Ив Бержерон, коллега по Белл, который все семь часов, выполняя очень хорошо свою работу, мог в углу рабочего монтитора смотреть по сети, как ловят и отпускают рыбу. Такова была и Люси, и тот же Шон, хотя, может быть, он что-то и читал по предмету, ведь учился на юриста.

Я думаю, что про собственно работу в Уоткинз я рассказал достаточно. В принципе можно было бы там проработать и всю жизнь, возможно стать начальником отдела к пенсии, но похоже, бизнес, по крайней мере в Виннипеге, загнулся совсем к настоящему времени. Вначале, в 2001 году, уже когда я был в Монреале, но ещё контактировал с ними, они переехали с 77 Айрин стрит в меньшее помещение ещё дальше от центра, что значило, что прибыли не хватало на то, чтобы платить за довольно большой цех расфасовки, ланч-комнату и за десятка два просторных кьюбиклов для «репов» (так называют представителей клиентской службы, от слова representative), а сейчас, когда стучал вот эти строчки, попробовал найти их склад-магазин, да они тогда, в мои годы, торговали и в розницу, и дистрибьютеры из Виннипега часто приезжали за товаром, чтобы не платить за пересылку. Следов физического наличия склада не нашёл совсем. Скорее всего Уоткинза в Виннипеге больше нет. Ну да бог с ним. Я фирме уделили уже порядочно внимания.         

Напоследок расскажу только, что когда я уже подал заявление об уходе, а это обычно делается за две недели до, собственно, даты ухода, то приняли его с сожалением, хотя и с пониманием. Искренне говорили, как им будет меня не хватать и спрашивали, что я буду делать в Монреале или Оттаве. За месяц до отъезда я, честно говоря, не знал, поеду ли я в столицу или во франкофонский метрополис. В столице, конечно, двуязычному человеку с двухлетним опытом работы, безусловно легче сделать карьеру, но меня отпугивали цены на жильё там. В Монреале любая квартира одинакового с Оттавой качества стоила на сотню-две в месяц дешевле. И там у меня всё-таки был друг Серёжа…

Когда всё решилось в пользу Монреаля, мне устроили грандиозные проводы на работе. Надарили кучу подарков, всяких карт, купонов, долларов, наверное на 300, говорили очень хоршие вещи на прощание и сказали, что если надумаю вернуться, то всегда могу рассчитывать на приём. Это всё было приятно слышать. В ответ я сказал, что они стали моей второй семьёй, что было не так уж далеко от истины. Первая семья давала первые и очень серьёзные трещины. Правда трещина превратилась в пропасть как-то сразу, в одночасье, упав на меня внезапно, как снег на голову. Но это для меня было сюрпризом, а для Марины всё зрело в голове несколько месяцев. А может и с первых дней приезда в Канаду. Объявление о том, что она уходит совсем не случайно совпал с тем моментом, когда дочь устроилась в жизни, закончила колледж и была помолвлена с Джейми. То есть её будущее устраивалось. После чего мне было сказано, что, я, как бы, своё предназначение выполнил, вырастил и поставил на ноги дочь, жену вывез в Канаду. Могу теперь make a long jump from a short pier.

Но я старался, тем не менее, крутиться. Первое, что я постоянно делал, это искал работу с оплатой повыше. Помню хорошо, что нанимался на должность агента по взятию автомобиля в аренду с последующим его приобретением. Все объявления я старался фильтровать в зависимости от того, была ли должность двуязычной. Потому что понял, что мой французский даёт в этой провинции очень большие преимущества. 

На ту должность меня не взяли. Но параллельно я подался на другую, где надо было продавать “диспили“, то есть коробочки для распределения медикаментов. Какая-то фирма из Квебека их усиленно продвигала на рынки и открывала филиал в Виннипеге. Должность оплачивалась из расчёта 11 долларов в час, а это было уже существенно, потому что упомянутый во второй части моего повествования Брайан Дюволь получал 14 в час, то есть примерно 40 000 в год и это считалось очень хорошей зарплатой. Его жена Конни работала медсестрой, кажется, в больнице Сен Бонифаса и получала 13 в час. Но это уже после нескольких, может быть и десяти лет работы. Уверен, что лет через пять и я дорос бы до тех же 14 в час и с двумя зарплатами, моей и жены, какой бы ни была вторая. Главное, чтобы она была на полную занятость, а не на комиссию, буквально всё, включая свой трёхэтажный дом и пару машин можно было легко позволить.

На эту позицию по продаже диспилей я прошёл интервью, и примерно неделю от них ничего не было слышно, поэтому я успокоился и думать забыл. Потом грянул семейный кризис, прошедший, кстати, очень гладко и мирно, мы договорились о том, что я уеду из Виннипега. Я подал “заявление об уходе”, как положено, за две недели до последнего дня, и уже просто отсиживал своё время. Дня примерно за три до отъезда в Монреаль мне позвонили из этой фирмы распределителей пилюлей и сказали, что если я пожелаю, то могу начинать работу у них. Если бы они это сделали хотя бы дня на три раньше, то, кто знает, может быть я бы и остался в Виннипеге, просто расстался бы с супругой тихо-мирно и нашёл бы со временем кого-то, да хотя бы из России привёз, как сделаю в 2007 году. Но решение было принято, чемодан почти собран.

Но всё это будет в конце августа 2000 года, в Монреаль я прибуду 1 или 2 сентября, в выходные, а ведь весь 1999 год и больше половины 2000го были успешно прожиты в Виннипеге, в новой квартире. О ней, думаю, надо рассказать отдельно.

Я не помню, когда именно мы в неё переезжали, но, похоже, это было в марте 1999 года. Хотя срок нашего годового арендного договора истекал, скорее всего, в первых числах июня, мне посчастливилось найти кандидатов на подсъём квартиры. Молодая пара с ребенком лет пяти-семи жила в Аргентине, в Буэнос-Айресе, который они звали Байресом. Он был айтишником, она я даже не помню где работала, может быть и нигде. Я уже говорил, что она, по крайней мере была с Украины, из города Жёлтые Воды, недалеко от Кривого Рога. Надо полагать, что и он был оттуда же. Ну с Украины точно. На момент, когда мы связались на каком-то иммигрантском русскоязычном форуме, они, кажется, уже получили визу в Канаду и хотели приехать в Виннипег. Задавали вопросы, что почём, и я, будучи тогда человеком общительным и, как и сейчас дружелюбным, на вопросы отвечал. Они уже были практически готовы к отъезду и в какой-то момент, уточнив дату их прилёта, мы предложили им поселиться в нашей квартире. Помню, что глава семьи расспросил меня, есть поблизости парк, где гулять ребенку, я сказал, что их рядом по крайней мере три и что Форкс представляет вообще идеальное место для семейного отдыха. Короче, договорились и мы, со своей стороны, сразу же направились в менеджмент Плэйс Променейд на предмет квартир на съём.

Мы очень хорошо знали, какие там квартиры, потому что пару раз были в гостях у Ангела и Штеффи и хотели именно такую квартиру. С одной спальней, гостиной, кухней с барной стойкой и посудомоечной машиной, вделанной в неё. И такая свободная квартира там была. Как технически это происходило, въехали мы уже после того, когда “аргентинцы” приехали, или ещё раньше, я уже не помню, да это и неважно. Главное, что с начала, наверное, апреля 1999 года мы уже стали жить на новом месте. На Place Promenade 420 Webb place. Цены на квартиры там, на такую, как была у нас, с одной спальней, начинаются от 780 долларов к 2020 году. В наше время мы платили 735 долларов, так что рост за 20+ лет очень небольшой. Это понятно – дом стареет, торговые центры хиреют по всей стране, не будем сейчас уходить и рассуждать о том, кто в этом больше виноват – Амазон или Ковид-19, но справедливости ради скажу, что уже в 1999 году в этом центре, куда можно было войти прямо из нашей квартиры, не выходя на улицу, закрыли громадный магазин со столетней историей – центр Итон. Я его даже потом немного поохранял, о чём, может быть, расскажу отдельно.

А в начале 2021 года закрыли и огромный магазин компании Гудзонова залива, история которой насчитывает 300+ лет, в том числе и историю соперничества с Русско-американской кампанией, кою я собирался исследовать в Москве, с приездам туда и работой в тамошних архивах на несколько месяцев с документами на французском и русском языках, но не собрался, о чём, даст бог, которого нет, напишу как-нибудь в другой раз.

Да, пост с картинкой здания магазина, куда тоже был застекленный надземный переход через улицу Портидж из нашей квартиры, я написал в ЖЖ в начале 2021 года. Там я говорил, что у нас в Дорвале магазин этой компании работает. Так вот, информация устарела. У нас он тоже закрылся то ли в середине прошлого года, то ли ближе к концу его. В наше время моя экс находила на четвёртом этаже этого магазина невероятные скидки на шмотки 80 и даже 90%. Там я купил, например шорты и в этом же здании находилась контора, выполнявшая заполнение налоговых деклараций, где мы их и заказали. Мы были такими честными идиотами, что включили туда и доходы от моих переводов до дефолта 1998 года, полученные не в Канаде и, следовательно их никак не могли отследить.

Семейной паре из Аргентины мы продали наш диван, стол и ещё какую-то мебель, довольно выгодно причём, может и дороже того, за что купили. Таким образом нам не надо было нанимать машину для перевозки громоздких вещей. Всё остальное, как я уже говорил, поместилось в в кузов пикапчика Ангела. Квартира была на девятом этаже, если мне не изменяет память. Вот вид из окна нашей гостиной на абсолютно идентичное нашему здание напротив, принадлежавшее тому же собственнику. Говорили, что он из Монреаля, что меня тогда совершенно не интересовало.



Вид из маленького окна спальни, где у нас до моего отъезда в Монреаль так и не появилось полноценной кровати, мы всё не могли собраться и купить её и раскладывали на полу какой-то матрас, выглядел вот так.

Вот этот фонарь-потолок в центре служит освещением дневным цветом торгового зала, где я позирую рядом с кадкой, в которой стоит апельсиновое дерево. Об этом ниже.

В таком обустройстве спальни было и преимущество – матрас легко убирался в стенной шкаф в человеческий рост, так называемый walk-in closet, и однажды мы приняли в нашей спальне за столом шесть человек, плюс нас двое. В это трудно сейчас поверить, потому что сейчас у нас со Светой в Дорвале почти такая же по размеру спальня и как там разместились все, я даже не представляю. Но это факт. У нас были Брайан и Конни, мужик из хора, спонсировавший приезд Юры Клаза и Ангел со Штефкой. Мы продолжали обучение местных питью водки с клюквенным соком и немного поспорили о политике. Как раз тогда Штаты дербанили бывшую Югославию, до которых нам с Мариной дела не было ниакого, а Ангелу и мужику из хора какое-то было, что-то своё вставил поддавший Брайан, короче, был один острый момент, но расстались все ещё большими друзьями.

Но когда они пришли в гости, мы уже купили обстановку в гостиную – диван и кресло под белую кожу и столик под античность Греции или Рима со столешницей из закаленного стекла. Выглядело всё очень роскошно и купили мы эту мебель, стоившую больше тысячи долларов, в кредит. Что было началом моей кредитной истории и только моей, за что я схлопочу упрёк от бывшей. Рассказываю почему так случилось.

Когда мы ходили по мебельному торговому залу и нам понравилась та гостиная, то, как это всегда бывает, тут же подскочил продавец, получавший, плюс ко своей небольшой зарплате, какие-то комиссионные с продаж и стал мебель нахваливать. Сразу сумму, может быть с налогом и под две тысячи мы выложить не могли, и я осведомился насчёт кредита. Он сказал, что можно оформить чуть ли не на два года, и мы решили его оформить. Понадобилось удостоверение личности с фотографией. У нас были, конечно, медицинские карточки, но продавец как-то не пылал энтузиазмом оформлять кредит на их основе. Он спросил про автомобильные права. А я как раз получил первую часть манитобских прав, успешно сдав теорию правил дорожного движения. Я не знаю, какой была бы вторая часть этих прав, потому что умудрился завалить два экзамена по вождению, но первая выглядела, видимо, точно так же, как и вторая и выдавалась на четыре года. Это уже было полноценное удостоверение личности, с которым можно было и в США ехать, по-моему, не имея паспорта или визы. Но точно не знаю, не об этом сейчас речь. Продавцу этого было вполне достаточно, он сделал копию и оформил кредит.

А потом, когда мы погасили его месяца за два, то мне пришла по почте заявка на кредитную карту Мастер, я заполнил её и получил по почте кредитную карту с небольшим лимитом, может быть в тысячу долларов. Это и вызвало потом большое недовольство Марины, так как у неё карты не было. Более того, она подавала на нее заяву, которую не одобрили. Надо сказать, что по переезду карта мне сильно помогла, в Монреале я всегда гасил все задолженности по ней вовремя, и мало-помалу моя кредитная история стала железобетонной и безупречной, и новые карточки стали присылать чуть ли не каждый месяц.

Я, собственно, и до приезда в Канаду знал, что в этой стране есть две самые важные для успеха жизни в ней вещи – кредитная история и опыт работы. Меньше чем через год после прибытия у меня уже было и то и другое. И потом всё стало только крепнуть.

======

После того, как я написал эту третью часть, я решил вначале не делать ещё одной части о первых шагах в Канаде, а сделать “приквел” о том, как я подходил к принятию решения уехать. Приквел я сделал и опубликовал его в марте 2022 года в моём первом стэндэлоун блоге montrealex.blog, который я снёс в 2024 году, когда провайдеры задрали цену. Потом сделал вот эту четвёртую часть.  

Первые шаги по стране клёвого листа. Часть четвертая.


События этой части включают период от конца 1999 года до сентября 2000, когда я уехал в Монреаль. В город, где живу и поныне, я явился 1 сентября того года. 

Я думаю, что имеет смысл начать с учёбы. Как я говорил, поступил я в университеский, в смысле от университета Манитобы, колледж Сен-Бонифаса (фото ниже) в сентябре 1998 года, то есть спустя три месяца по прибытии в Канаду, но у меня не было денег на оплату учёбы. Студенческий билет, однако, получил, а в сентябре 1999 года, когда уже почти год отработал в Уоткинз, одновременно охраняя кондоминиум Таксидо, доходы уже позволяли платить не помню сколько, вроде 750 долларов за семестр*, возобновил учёбу несколько раз в неделю после работы.

*В любом случае это было минимум в два раза выше платы за то же, только с куда лучшим французским, в Монреальском университете. Но тогда я этого не знал.

Первого преподавателя по переводу с английского на французский я запомнил навсегда. Я имею в виду не имя и фамилию его, а французский, на котором он говорил. Его язык, по сути дела, вовсе и не был французским. Мужик был акадийцем, то есть из единственной официально “двуязычной” провинции Канады, Новый Брансуик. Когда он говорил по-французски, то мне хотелось дёргать себя за мочку уха чтобы понять, не снится ли мне это. Я с года эдак 1975 превосходно понимал настоящую французскую речь на слух. У этого “профа” я мог разобрать, может быть, 70% того, что он говорил. Потом как-то приспособился, с помощью рамок конкретного контекста, понимать больше. Но однажды я чуть не послал его буквально в задницу. Едва сдержался. Мой французский, который я не практиковал, по сути с выпуска из института в 1978 году, конечно, был далёк от идеала, и не был даже близок, например, к тому языку, которым владел мой друг Серёжа Свойский, все годы после института преподававший в Питере язык Мольера. Но у меня было хорошее произношение, его хвалили даже французы во время моей поездки в 1991 году в Париж и Ла-Рошель, и довольно солидный словарный запас. В силу того, что я много читал на языке, стараясь искать в словарях незнакомые встреченные в тексте слова и выписывая их. Я это делал в армии, куда мне присылали книжки, в частности книгу карманного формата “Стена” Ж.П. Сартра, Марселя Эме “Зелёная кобыла” и т.п. И, само собой я читал и выписывал слова, хотя не так много, как в армии потом, во время работы на Карельском ТВ.

В Канаде, после того, как я стал дежурить охранником две ночи в неделю, когда на основной работе были выходные, я приспособился смотреть на работе какой-то французский канал и, конечно же, улавливал на слух практически всё, что говорили дикторы или персонажи. А этого акадийца понимал не вполне. И однажды чуть не вышел из себя. В какой-то момент, когда мы остались с ним наедине после курса, он спросил, точнее даже не спросил, а утверждал, что ведь французский для меня не родной. “Нет, родной для меня русский”, – ответил я, и чуть не заявил ему, что ведь и для вас, “месье лё професёр” он тоже не родной.

Но почему-то сдержался. Может быть потому, что он не продолжил свою мысль в том направлении, что переводить имеет смысл только на родной язык. Я, в принципе, против этого постулата не возражал. Конечно, переводить в идеале нужно на родной, кто бы спорил. Но ведь это мне говорил человек, который слабо знал французский, и я имел по крайней мере два случая, чтобы утверждать это.

Когда мы делали какое-то практическое задание по переводу, то я предложил в качестве варианта глагола “защититься”, речь шла о наводнениях, se prémunir contre. Потому что возмудел я на французских, в том числе и среди прочих, песнях Жоржа Брассанса и хорошо помню просьбу из песни-завещения похоронить его в родном городе Сет.

Там есть такие строчки

Est-ce trop demander … ! Sur mon petit lopin,
Plantez, je vous prie, une espèce de pin,
Pin parasol, de préférence,
Qui saura prémunir contre l’insolation
Les bons amis fair’ sur ma concession
D’affectueuses révérences.

“Профессор” тогда сказал, что глагол совершенно не подходит, но объяснить почему не смог. Настаивать я не стал, может быть не было времени, может – желания.

В следующий раз я предложил в переводе существительное “остаток” – le restant. Он подходил на 100%, и тут я готов был свой вариант отстаивать и наверняка вцепился бы в профа и попросил бы его обосновать отказ от употребления. Но он не стал отказываться. Он просто заявил, что во французском такого слова нет! Я бы мог опять призвать на помощь тонтона Жоржа, который поёт

La lumière que je préfère
C’est celle de vos yeux jaloux
Tout le restant m’indiffère
J’ai rendez-vous avec vous


Но как-то уже нутром чувствовал, что для этого преподавателя имя одного из ярчайших носителей языка, на котором он утверждал, что говорит, не скажет ничего. Вначале я удивлялся ужасающей темноте французских франкофонов, потому что в моём понимании не знать имени Брассанса это то же самое, что русскому человеку не знать, кто такой Высоцкий. Но быстро перестал удивляться. По переезде в Квебек я видел по ТВ клип, где корреспондент опрашивал франкоговорящий народ провинции на предмет того, что им говорит слово “Брассанс”, и ответы были даже в стиле, что это есть женский лифчик (по аналогии с английским “brassiere”). Никто из пяти или больше опрошенных про гиганта французской песни не знал. Про Жака Бреля, правда, знали многие. Но тень шансонье мне тогда не понадобилась. Какая-то дотошная дама из нашей группы, имевшая на парте перед собой кирпич “Малого Робера”, посмотрела в этот толковый словарь французского языка и сказала, что слово не только есть, но, по её мнению, как нельзя лучше подходит по контексту. Проф был жестоко посрамлён перед группой в человек 8 или 10 и, понятное дело, меня возненавидел. К тому же я написал ему в отзыве всё, что думаю.

Это интересная система, которой не было даже и близко в те годы, когда я учился в СССР. Ничего похожего не наблюдалось. Как я понимаю, преподаватели были на контракте, и им надо было всё время подтверждать продолжение контракта или как-то так. А может быть и не так, но факт остаётся фактом, что в конце семестра студенты заполняют опросник по поводу качества преподавателя. Я наблюдал эти заполнения в общей сложности потом ещё раз пять и всегда, подчёркиваю, в 100% случаев, студенты делали всё за минут пять-десять и никогда не оставляли комментариев в отведенной для этого графе. Обычно без проблем ставили ему или ей все “пятёрки”, так как спешили домой. Я не только поставил этому акадийцу самый низший бал повсюду, но и написал в комментариях, какие конкретные претензии имею к нему. Естественно, я сдавал опросник последним. Человек, которому поручено было все эти анкеты собирать, теерпеливо ждал, но преподаватель не мог не понять, кто ему пытался “навредить”. Впрочем, навредил я или нет, я никогда и не узнал, потому что больше этого типчика не видел и видеть не хотел. Он, кстати, заведовал чем-то типа государственного бюро переводов в Манитобе, с чем эту провинцию можно и поздравить.

Потом, когда я уже учился в Монреальском университете, где тоже был один невежа-преподаватель по части французского, но остальные 90% преподавателей были очень достойными и квалифицированными, я разговорился с одним из таких достойных. Он вёл юридический перевод, и я ему рассказал этот эпизод из моего манитобского опыта. Он ничуть не удивился и ответил, что ситуация в провинциях с переводами просто аховая, и что полноценных переводчиков просто не найти. У меня нет никаких сомнений в том, что если бы в семье не произошёл разлад, и я не уехал бы из Виннипега, то успешно закончил бы колледж, получил бы степень бакалавра или мастера и, кто знает, может быть и докторскую защитил. И переводить бы натыркался между английским и французским, конечно. Само собой, что русские переводы, сколько бы их не было, тоже в большинстве достались бы мне после вступления в Орден переводчиков Манитобы.

Кстати, надо, наверное, рассказать, как я сдавал экзамен на членство в этой организации. Было ли это сразу по приезде или на второй год моего пребывания в Манитобе, я не помню, но сам текст запомнил в мельчайших подробностях, отчасти из-за того, что получил самый настоящий шок, когда из Оттавы мне прислали правку моего теста со счётом типа 60% успеха. Что, естественно, означало провал. Первую часть экзамена, по этике переводчика, я успешно сдал, а к тексту отнёсся довольно легкомысленно. Написал я задание довольно быстро и сдал, пока другие претенденты ещё сидели в аудитории. Через месяц или позже получил правку.

Кое с чем я был на 100% согласен. Например, я написал, “неправильно набрал номер” (misdialed a phone number) там, где надо было идиоматично написать “ошибся номером”. Но с парой моментов был не согласен категорически. В тексте были слова talk show. Сейчас-то, ясное дело, уже пару десятилетий как, это даже не переводится, а заимствуется как есть. Токшоу или ток шоу стало общепринятым в русском и намного раньше во французском, который совсем не кочевряжится по поводу заимствований с английского. Но я чувствовал, что если просто напишу таким макаром, то это слово будет исправлено и балл будет снижен. Поэтому я написал “ТВ-передача с участием зрителей”. Естественно, по умолчанию имелось в виду, что ведущий там присутствует. В правке из Оттавы стояло вот такое монструозное толкование, а не перевод: “ТВ-передача с участием ведущего, приглашённой звезды и зрителей”. Это было совершенно неверным, потому что присутствие звезды в токшоу не было непременным условием. Вспомните, например, шоу Познера, где вообще приглашались люди в масках и искажался их голос. Но основным камнем преткновения стала идиома, не вошедшая в словари. Она вошла в речь, в фольклор современного западного кинозрителя, благодаря Клинту Иствуду.

Когда он готовился продырявить шкуру очередного плохого парня, то говорил ему “Ну давай, сделай мой день”. Кстати, потом так и стали, не долго думая, переводить на русский это выражение. В нашем задании стояла фраза “You made my day”. Само собой я знал, что тут нельзя употребить кальку про сделанный день. Поскольку она стояла в конце текста, то я, не подумав подольше (а надо было бы), написал что-то типа “благодаря вам мой день прошёл не зря”. Надо было бы написать что-типа “Вы меня порадовали сегодня, мой день засиял (осветился) благодаря вам”. Но основная моя претензия к проверяющему была в том, что он (или она) не предложили своего варианта! Ведь трудно оспорить очевидное, как в случае с “ошибся номером”. Так предложи правильный с твоей точки зрения перевод! Его не было. Кроме этого проверяющий раза три пометил, опять же не предлагая своего варианта, convoluted structure или phrase. Не ручаюсь за точность существительного. То есть “гнутая структура (фраза)”. Ни разу нигде потом я не встречал такой переводческой ошибки. Это, видимо, было изобретением и торговой маркой отдельного проверятеля. Нет, смысл выражения convoluted phrasing в общем смысле был понятен. Оно означает, что если вы описываете предложение, идею или систему как convoluted, то есть, буквально “гнутую”, а в переносном смысле запутанную, то имеете в виду, что она сложна и трудна для понимания. Но мой перевод, я ручаюсь, был на 100% понятен любому носителю русского. Но тогда я не стал заморачиваться с оспаривание оценки. Может быть тест я проходил после российского дефолта, и уже понял, что будущее русских переводов в Виннипеге совсем не “сделает мои будущие дни”. Ведь можно было подготовиться и на следующий год снова держать этот экзамен и так ежегодно, пока не сдашь. Я довольно хорошо учусь на собственных ошибках и ещё лучше на ошибках других. Поэтому решил целиком и полностью все усилия направить на перевод между английским и французским.

Оглядываясь на ту эпоху, я понимаю, что разговорный французский язык, вероятно, не был бы у меня таким же, каким стал в Монреале, где я всё-таки по 7 часов в день на протяжении почти 15 лет находился в окружении французском на 75% (примерно) и английском на 25%, но по части перевода письменного, думаю, вполне бы функционировал и получал бы достойные для той провинции деньги. Потому что мне было интересно, и даже на каникулах, на работе и где только можно я читал про переводы, слушал книги Флобера и Мопассана на кассетах, песни само собой, смотрел французские клипы в сети. Потом бы и подписался на французские ТВ-каналы тоже. Марина как-то раз сказала, наблюдая чем я занимался, что она уверена, что никто из нашей группы, отпущенной на рождественские каникулы в 1999 году, не занимается дома французским и переводами так истово, как я. Я тоже был в этом уверен.

А потом на смену этому преподу пришла дама, говорившая прекрасно, переводить умевшая, и вообще человеком она была достойным всяческих похвал и я продолжу учиться под её руководством по Интеренету уже из Монреаля. Фамилии её я тоже не помню, запомнил лишь, что она закончила университет имени Лаваля в Г. Квебек, и что на первой встрече со студентами, а я полагаю, это был семестр, начавшийся в январе и продлившийся до конца марта, она попросила каждого подготовить нечто вроде доклада по теме перевода, который познакомил бы всех членов группы между собой. В группе, насколько я помню, были люди разные, но никто из них профессионально (то есть получая деньги за это) не занимался переводами. Совсем не так, как это было, когда я учился потом, также по вечерам, в Монреале, где студентами были в основном успешно работавшие по профессии люди. В колледже Сен-Бонифаса же были совсем вчерашние школьники, были люди опытные и пожившие, но переводов не делавшие. А у меня за плечами был опыт реального переводчика, пусть и не в языковой паре “английский-французский”, но равнялся он годам пяти точно. Я имею в виду, когда я стал работать на ТАСИС и на норвежца Хаммера. Это я говорю о том периоде, когда мне платили за мою работу. А сколько времени я переводил бесплатно, для себя, даже не вычислить.

Поэтому, недолго думая, я решил просто рассказать о своей работе переводчиком в России, и моё не помню какой длины, может быть с полчаса, выступление, имело колоссальный успех. Коллеги-студиозусы засыпали вопросами, типа “а сколько языков вы знаете”, преподавательница попросила текст моего выступления, пестревший изрядно ошибками, само собой, на память или для чего ещё, чего узнать мне было не дано. Когда примерно в 2003 году, уже устроившись на постоянную работу в “Белл”, я стал искать возможности продолжения моего переводческого образования, то университет Манитобы оказался чуть ли не единственным местом в Канаде, где можно было учится по Интернету и получить Сертификат переводчика с английского на французский. Я написал в этот ВУЗ и выбрал в качестве ментора ту самую даму. Когда мы с ней оменялись сообщениями, то она ответила, что очень хорошо помнит моё блестящее выступление и охотно возьмётся меня менторить. В результате, и забегая вперёд, скажу, что вожделенный Сертификат номер один я получил, правда по цене, в три раза превышающей цену такого же, если не лучше, вернее наверняка лучше, свидетельства об образовании в Квебеке. Но и от него я тоже урву свой кусок, так что всё нормально. Ничем другим моё вечернее обучение в колледже не запомнилось. Я заканчивал работу в Уоткинз в 5 вечера, к 6 с помощью Люси Ламонтань был дома, и к 7 приходил в колледж, благо шагать от дома было минут 15 всего. А потом ездил либо на велосипеде, либо на автобусе из новой квартиры. С семи, и предполагалось до 10 вечера, раз или два в неделю учился переводу. Как правило, нас отпускали всегда пораньше, не ровно в 10 вечера.

Ещё запомнил эпизод, когда в самом начале обучения пришли люди из Бюро переводов провинции Манитоба и попросили студентов написать диктант. Если бы они пришли месяца на три, а лучше на полгода позже, то я бы написал его на отлично. Но они пришли если не на первое наше занятие, то на второе. Диктант был про Святого Иеронима, праотца и покровителя переводчиков и его перевод библии “Вульгата”. Ничего про это я не знал и услышал произношение не очень хорошо, поэтому мой диктант пестрел ошибками. Например я услышал эту вульгату как, типа “булгара”, но не сильно расстроился, потому что приход этих людей говорил только об одном – квалифицированные переводчики в Манитобе нужны. С работой проблем не будет, надо просто восстановить французский и хорошо поработать годик-другой. Вполне выполнимые цели. Они были бы на 100% достигнуты, как практически все из моих жизненных целей. Но получилось по-другому и фарш невозможно провернуть назад, а зубную пасту затолкать в тюбик. Разве что через задний проход.

Да, чтобы два раза не вставать, упомяну про первую, крайне неудачную попытку перевода с английского на французский. Как я получил эту работу, уже не помню, кроме того, что мне её дала дама, занимавшаяся распространением витаминов по пирамидальной схеме. В тексте речь шла об охране магазина одежды. Страницы три, наверное. Я наделал столько ошибок, что до сих пор стыдно вспомнить. Начиная с заголовка. Дама исправила красным мой текст – он был буквально усеян пометками, перечеркиваниями и вариантами. В принципе я не мог не согласиться со всеми замечаниями, чувствовалась рука профессионала, и мы разговорились с этой дамой. Она, как выяснилось, была француженкой и занималась переводами много лет, пока не посвятила себя более прибыльному занятию – распространению витаминов Санрайз. Я на всю жизнь запомнил то, что она сказала мне тогда. А именно, что переводить на неродной язык составляет tour de force – отчаянно трудное мероприятие, подвиг, трюк и фокус. А я тогда так и сказал себе: “Ну что ж, попробую потурдефорсить, только потом. Подтянув знания, поучившись. И та же дама после этого дала мне перевести с русского на французский какое-то личное письмо потенциальному манитобскому жениху от дамы с Украины, что я с успехом сделал, и она хорошо заплатила.

Ещё один только раз за всё пребывание в Виннипеге я заработал какую-то копеечку “переводами”. Почему в кавычках? Потому что, собственно говоря, работа не была переводческой. Мне предложили расшифровать разговор или выступление на французском, записанное на кассете, и отпечатать текст. Я спросил у преподавателя моего колледжа, сколько может стоить такая работа, он сразу же выдал мне цифры за слово, равнявшиеся, сейчас не помню точно, но, допустим, одной трети того, что обычно берут за перевод. Я сообщил о расценках заказчику, и он был возмущён. Цена показалась ему непомерной. Тогда я спросил, сколько он может предложить, он выставил свою цену, она была в разы ниже рыночной, но я согласился. Время у меня было, а денег было мало. Я не помню, сколько мне заплатили, долларов 50, максимум, может быть 100, но работу я сделал и сдал.

Ближе к лету возобновил попытки сдать на права. Перспектива покупки подержаного автомобиля была реальной, выбор вариантов был огромный. Когда я ехал на автобусе к центру Виннипега по шоссе Пембина, то по обеим сторонам дороги наблюдал громадные площадки по продаже каких угодно машин. Всех марок. Рынок полностью принадлежал покупателям и даже в рассрочку можно было купить какого хочешь железного коня.

Время от времени, общаясь всё-таки с рускоязычным народом Виннипега, читая плохонькие “русские” форумы Манитобы в сети, я не раз слышал, что есть такая учительница вождения, полька Гражина, которая славится тем, что натаскивает на сдачу экзамена по вождению. Она даёт столько уроков, сколько, по ее мнению, нужно для успешной сдачи практики и, когда говорит: “Ты готов, можно сдавать”, то 100% её учеников права получают.

Мы начали работать с ней. Меня ещё удивило, что она не ставила некое подобие фонаря на крышу машины, где было бы написано, что за рулём ученик, как все другие, а лепила какую-то ленту на ветровое или, кажется, заднее стекло машины со словами типа Driving School. Она отличалась от моей первой придурочной преподавательницы вождения как небо от земли. Кстати, в какой-то момент и рассказала, что слышала о дальнейшей судьбе той несчастной. Та стала учить школьниц, ведь в стране можно получать права с 16 лет, и увлекалась в рвении их обучить до того, что стала на некоторых или на одну из них кричать, что та, типа, глупа, каке пробка. То есть всячески оскорблять своих учеников начала. Девочка пожаловалась родителям, те учинили дознание, и кончилось тем, что даму лишили навсегда права преподавать вождение. Что совершенно справедливо, на мой взгляд.

С Гражиной мы водили душа в душу. Она рассказывала мне про Польшу, выяснилось, что мы любим читать книги одной и той же писательницы Джин Карпер и любим делать покупки в том же Костко. Меня поразил её тщательный подход к делу – для параллельной парковки Гражина возила с собой подобие сборных треног-штативов-воротцев из металла. Она расставляла эти стойки на обочине, а я вписывался в них, через некоторое время даже и с большим успехом. После того, как я проделал это раз десять, была полная уверенность в том, что парковку я сдам. Недели через три, может быть через месяц Гражина сказала, что можно сдавать, сама записала меня на экзамен, предоставила машину, и я поехал с инструктором. И завалил. Деталей не помню всех, но одну помню. На светофоре горела зеленая стрелка, разрешающая поворот налево, а когда я приблизился к перекрестку, то её цвет сменился на жёлтый. Вместо того, чтобы остановиться, я поехал и повернул. Автоматический завал экзамена. Гражина была очень расстроена. Какой удар по её репутации! Если бы она знала, что я нанесу и второй…

Недели через две я подрядил её снова уроков на пять-шесть. Каждый час стоил, между тем, 35 долларов. Но разорительным это не было, жена тоже нашла работу в Нейлор Пабликейшнз. По-моему сейчас фирма скатилась куда-то в район плинтуса, но тогда имела филиал в Виннипеге и хорошие страховки, что я запомнил. Моей б/у помогло её второе образование патентоведа, она там вела какой-то поиск клиентов в сети и, помню, распечатывала пачками материалы из Интернета, могущие быть полезными фирме.

То есть у нас было три моих зарплаты и доходы жены, впрочем, я не знаю, не бросил ли я к лету 2000 года дежурства в кондо совсем. Просто не помню. Скорее бросил, чем нет. Как бы то ни было, я поводил учебную машину ещё некоторое время, Гражина снова заявила, что я готов, я поехал сдавать и завалил. Что именно, уже не помню, но это было уже когда я подал заявление на увольнение из Уоткинз и собирался ехать в Монреаль. Коллегам сказал, что на права сдал, справедливо полагая, что никого из них в жизни никогда больше не увижу. Поэтому солгал с легким сердцем.

Тут еще надо рассказать об эпопее с приездом в Виннипег Юры Клаза со своей семьёй. Когда я писал это вечерам 26 марта 2022 года, я решил проверить, как поживает Юра и набрал по-английски Юрий Клаз Виннипег, в результате получив десятки страниц ссылок. Юра преуспевает, и я очень за него рад. Не будет преувеличением сказать, что своим появлением в Манитобе он целиком и полностью обязан Марине, учившейся с ним в 17й школе г. Петрозаводска. 

Все петрозаводчане знают, что школа эта была, что называется “с изучением ряда предметов на английском языке”, директором её долгое время был американский финн и брат нашего декана Мейми Оскаровны Севандер Павел Оскарович Корган. Потом эту же школу закончит и наша дочь. 

В подгруппе иняза, где я учился, я был один из обычной школы, к тому же не петрозаводской. Все остальные были ее выпускниками. Но Юра ушёл из школы после 8 класса и поступил в музыкальное училище, а потом в ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова. Однако полученный в школе за эти годы английский был для него вполне достаточен, чтобы объясняться в поездках за рубеж и потом выживать и обосновываться в эмиграции. А начиналось всё с того, что ещё, возможно в 1998 году, когда мы сами искали работу и листали, загорая в парке Ассинибойн, может быть в июне – июле, газету Виннипег Фри Пресс.

В парке Ассинибойн летом 1999 года.

Внимание супруги привлекло объявление о том, что меноннитский (это такая христианская секта) хор ищет руководителя, то есть дирижера. Зарплата предлагалась в 10 000 долларов в год, и было понятно, что на такую капусту они могут с успехом искать дирижеров ближайшие лет 10 точно, а может и полвека. К тому времени, однако, в России у Юры дела шли всё хуже. В Петрозаводском филиале Ленинградской консы платили шиш с маслом, он “бомбил”, то есть подрабатывал таксистом на своих стареньких Жигулях. Потом в Жигули врезался Лексус какого-то бизнесмена, привел его в полную негодность, и что там было в те годы с автомобильными страховками я никогда не знал, только и этот доход Юры прервался. Сын Лев взрослел всё ближе к призывному возрасту, росла старшая дочь Ника и был ещё маленький, вроде Илья его звали. Жена Юры работала учительницей в школе, короче, положение семьи было незавидным. Марина сразу же написала ему или позвонила, я не помню, да это уже неважные детали, и началась работа над его приездом сюда. Потому что на 900 примерно долларов в месяц и на пособия на первые месяцы жить было в Манитобе вполне возможно. И тут надо отдать должное моей б/у, она была очень активной женщиной и буквально могла прожигать стены, если ставила перед собой цель. А цель была предельно чётко очерчена.

Поездка с хором Ю. Клаза в Ирландию.

Она запросила видеокассету с рекламой хора, где, возможно, были и мои съёмки с совместной поездки в Ирландию в 1994 году на международный конкурс хоров, резюме, фотографии, вырезки из газет, вот это вот всё. Как-то быстро вышла на подателя объявления, коим оказался мужик-меннонит, родители которого приехали из Голландии. Он в этом хоре пел и занимал какую-то волонтерскую должность. Мужика я хорошо помню, и ниже о нём немного расскажу. Короче всё как-то завертелось, естественно, зачуханный меноннитский хор и мечтать не мог, что получит такую величину. Это всё равно, что какой-нибудь новозеландский провинциальный симфонический оркестр вдруг заполучил бы в дирижеры Герберта фон Карояна. Как-то Юре удалось, не без помощи его американского друга, тоже музыканта из университета Миннесоты в Дулуте, который не раз приезжал в Петрозаводск, приехать в Виннипег ещё осенью 1998 года. Вероятно он прилетел в Дулут, а этот друг его довёз на машине до нас. Я хорошо помню, как все они сидели на кухне нашей первой квартиры и распивали вино домашнего приготовления. Дюволи подарили нам то, что называется “кит”, то есть набор для приготовления вина в домашних условиях. С бутылью, мешком концентрата сушёного винограда и машинкой для внедрения пробок в бутылки. Мы сделали бутыль вина литров в 20 и разлили её, по-моему, в дюжину бутылок. Я пить не мог, потому что мне надо было идти в ночь дежурить в качестве охранника, поэтому посидел с ними и лёг поспать перед дежурством в спальне. Заснуть не удалось, так как за дверью разговаривали, но всегда полезно даже просто полежать часа два перед дежурством.

Иммиграционное досье Юры было обработано в рекордные сроки. Он шёл по категории особо одаренных личностей, нужных Канаде, поэтому на всё про всё ушло от силы полгода. В конце 1999 Юра с семьёй был в Виннипеге. Но, по-моему он приехал сперва один. В отличие от нас, полагавшихся только на свои силы и совсем немного на пару Дюволь, Юра был окружён неслыханным вниманием. Начиная с того, что квартиру ему кто-то сдал совсем без арендной платы, кто-то из хора дал напрокат автомобиль, опять же бесплатно и, конечно, работу искать ему было совершенно не надо. Она его ждала. Потом приехала семья, или он съездил за ними, этого я не помню. Помню только, что примерно в феврале 2000 мы были у него на квартире, где он пока жил один. Пришёл этот мужик из хора, о котором я начал говорить.

Он в каких-то проявлениях был совершеннейшим идиотом, с огромным самомнением, и однажды поразил меня до глубины души своим несуразным поступком. Вывозил нас то ли к себе в гости, то ли мы ездили с ним на прогулку в только что им купленном кабриолете. Когда отъехали от нашего дома на Плейс Променейд, то остановились на красный сигнал светофора перед какой-то машиной, откуда водитель выкинул бумажный стакан из-под напитка прямо рядом с кабиной. Этот хорист вышел из машины, подобрал стакан и кинул его в кабину водителя. Зажегся зеленый свет, наши машины разъехались в разные стороны и мужик стал рассказывать нам, что он делает так часто, потому что “платит налоги”. На которые город нанимает уборщиков и т.д. Поступки его, конечно, благородные, на самом деле граничили, на мой взгляд, с полным дебилизмом. Потому что он легко рисковал нарваться на какого-нибудь “первого националиста” с ножичком и получить резаную рану рожи или живота. А индейца бы легко оправдали, потому что по сути то, что хорист делал, характеризуется юридически как assault, то есть нападение с угрозой применения силы. В другой раз, когда мы обедали у них, он безапелляционно заявил, что “не любит французские вина”. Верх глупости, потому что это равносильно тому, чтобы сказать, что он не любит вообще пить вино, потому что во Франции есть вина на все вкусы. Страна производит, наверное, десятки тысяч разных соров вин.

Но я рассказываю об этом мужике только потому, что хорошо помню, как он пришёл тогда на квартиру к Юре, где мы втроём – Марина, я и вновь прибывший дирижёр распивали что-то на кухне. Вещи были сложены не образцово, можно сказать разбросаны, посуды и утвари особой не было. К тому же мы все уже были изрядно дунувши. Юра-то сам по этому делу был не дурак и за шиворот выпивку не лил. Так вот, этот мужик окинул взглядом наше скромное общество и процедил сквозь зубы: “What a mess!” Ну, типа “какой срач”. Я помню, что Марина тогда перехватила лишку, вроде мы пили джин с тоником и усидели на троих бутылку в 750 грамм, если не литр. Короче, в автобусе её вырвало, кажется в её собственную сумку, которую она успела раскрыть.

Примерно с этого времени, с февраля-марта 2000 года я почуствовал что-то не то в поведении супруги. Но особого значения не придавал. Да если бы и придавал, то сделать что-то вряд ли смог бы. План бросить меня, очевидно, уже вызревал у неё в голове и решение в мозгу было принято.

Но, чтобы завершить рассказ о Клазе и его семье, познакомлю вас с двумя моментами, касающимися их детей. 17-летний, по-моему в то время сын Юры Лев Клаз, которому я показывал спортзал YMCA, где все эти годы тренировался сам, на предмет, чтобы он записался туда, так как молодой человек проявлял интерес к тренировкам с отягощениями, устроился куда-то работать. В ресторан, кажется. То ли официантом, то ли на кухню мыть посуду. Однажды он заявил отцу, что здесь в Канаде он – раб. И ничего более. Но потом, как всё бывает в этой жизни, обустроилось, конечно. Я думаю, что спустя больше 20 лет этот молодой мужчина уже давно нашёл свой жизненный путь.

По-моему старший ребенок, дочь Вероника, которую всегда звали только Ника, тоже работала в каком – то магазине, где и познакомилась с молодым евреем с Украины, то ли родившимся в Канаде, то ли приехавшем с родителями в раннем возрасте. Он прочно стоял на ногах, имел стабильную работу, водил машину, жил отдельно от родителей, и Ника у него ночевала, что Юре очень не нравился, но что тут поделаешь – взрослый человек. Парень был фрукт ещё тот. Когда Юра завалил экзамен по вождению, как Юра потом утверждал, исключительно из-за акцента в английском, хотя водил машину очень давно, в отличие от меня, этот жлоб как-то так подбоченясь сказал, что а он, мол, сдал с первого раза. Но парень ещё и отмочил номер, который я никогда уже не забуду. Однажды мы выпивали у Юры дома, это было уже, вроде, летом 2000, может быть и в августе, и Юра уже снял другую, более просторную квартиру, возможно и в двух уровнях, с выходом на лужайку, где поставил непременный атрибут канадца – барбекюшницу. Я никогда даже не рассматривал возможности заиметь этот мангал, хотя на балконе нашей квартиры его вполне можно было установить. Это не воспрещалось менеджментом квартирного комплекса Плейс Променейд. Барбекюшницами были уставлены балконы домов через один, наверное, ну а отдельный дом редко обходился без газовой или электрической, а то и на угольях плиты для барбекю.

Так вот, было тогда что-то жирное, что Юра любил, он всегда был парнем полным, сварганено на мангале, мы сели за стол, а этот парень с Никой подъехали чуть позже. Он привёз с собой в качестве общего вклада в пиршество банку солёных или маринованных огурцов и бутылку газировки типа “севенап”. Водки, которую мы с Юрой, да, наверное и все сидевшие за столом взрослые, успешно и регулярно опрокидывали в глотки, парень не пил совсем. Но нам до него, в общем-то дела не было. Мы вспоминали былые дни, ему сказать было совсем нечего, и в разговор его никто и не включал. Через какое-то время он обратился, так сказать, к собравшимся. По-моему даже говорил с акцентом по-русски. Парень сказал что-то типа: “Ну вы, это самое, попробовали огурцов-то моих? Водички попили?” И тут же забрал с собой и банку и бутылку, принесенные ранее. После чего удалился с Никой, а мы остались сидеть, как громом поражённые. Такого фокуса ещё никто не выкидывал! Забрать с собой банку доллара за три и воду за доллар или на крайняк полтора? Что за хрен моржовый на такое способен? Как можно, блин, вообще водиться с таким? Не стоит и говорить, что я больше никогда этого типчика не видел и знать не хотел, зачем дочь Клаза, воспитанная, вроде в СССР, как-никак, связала хоть какой-то фрагмент своей жизни с таким чмо.

=======

Я на фоне упомянутого ниже дома летом 1998 года.

Не зря говорят, что как ты новый год встретишь, так он и пройдет. 

Новый 2000 год, грозившийся внести сумятицу в работу компьютеров по всему свету, мы встречали, если можно так выразиться “на русский манер”.

В каком-то заведении типа спортзала довольно далеко от дома. Вроде добирались туда и обратно на такси. 

Почему мы вообще попали на ту вечеринку?

Мы как-то сдружились с одним парнем из Москвы, бывшим работником банка “Менатеп” Ходорковского. 

У него водились денежки, судя по всему. Жил он в одном из самых больших и дорогих домов Виннипега, вернее комплекса из трёх домов, выстроившихся в форме буквы П, где на крыше находился вращающийся панорамный ресторан.

Я уже совершенно забыл, в каком статусе этот мужик находился, вроде он ждал приезда семьи, но был в Канаде легально, что совершенно точно. Потому что мы с ним вспоминали как-то за выпивкой у него дома, что на собеседовании по поводу иммиграции, (которого у меня не было), задавался вопрос о сотрудничестве с КГБ. И парень с юмором рассказывал, что, естественно ответив на этот вопрос отрицательно, хотел спросить у иммиграционного чиновника, был ли в истории случай, когда кандидат на въезд в Канаду сознался в факте сотрудничества с комитетом глубокого бурения. Он неплохо знал французский, может быть учился в спецшколе в Москве, ну и, само собой английский у него был, хотя и с сильным акцентом, но вполне понятный. Это он нам и предложил поехать вместе на вечеринку и разделить расходы на такси.

Когда мы приехали туда, то увидели ряд столов, накрытых какой-то закуской, возможно подавали горячее блюдо, я уже деталей всех не помню. Была, само собой водка, входившая в стоимость билета. Тамадой было произнесено несколько тостов, мы поели, встретили бой часов в полночь бокалом какой-то шипучки, и вроде всё стало становиться вокруг всё лучше, как вдруг тамада объявил, что закуска теперь убирается, если даже сие объявление не было сделано и раньше, чем наступил новый год. Напитки же можно покупать за отдельную капусту по желанию.

Ага, чисто “русская” вечеринка. Сначала поесть, а потом жрать водку без закуски! Сразу же стало невыносимо скучно. Но больше всего я приторчал, когда ведущий, уже не помню, по-английски или по-русски объявил, что “есть традиции, которые не умирают” и предложил всем спеть песню Auld Lang Syne (Доброе старое время). Традиция, конечно, добрая и старая, но только шотландская, и уж никак не подходящая для “русской” вечеринки. Так что не минул и час после полуночи, как мы переглянулись и решили, что нам не место на этом “празднике жизни”. Стали вызывать такси, что взял на себя наш московский друг. Такси не приезжало долго, я был в тонких брюках, совсем не в зимней куртке и в каких-то полуботиночках, а на улице было явно ниже 20 по Цельсию да ещё с ветром. Я даже попытался выйти куда-то к более оживлённой улице и ловить такси там, но безуспешно. Вернулся назад, весь задубевший, наконец подъехало такси и какой-то парень пытался спорить, что это он вызвал, но, поскольку нас было трое, то ссоры учинять не стал. Потом, кстати, я прочитал в газете, что на одной из вечеринок, проходивших в этом помещении, видимо оно представляло из себя что-то типа арендуемого для таких мероприятий банкетного зала, произошло массовое мордобитие стенка на стенку. Короче, приехали мы домой часам к двум ночи и дали обязательство невер эгэйн не ходить на “русские” стадные мероприятия.

Год 2000й пошёл наперекосяк. С этим парнем из Менатепа потом мы раздружились или просто потеряли его из виду. В спортзале, по-моему, я познакомился с молодым человеком с Украины. Мы разговорились и выяснилось, что он усердно готовится к сдаче экзамена на сертифицированного администратора Майкрософта. А надо сказать, что за несколько месяцев до знакомства с ним я тоже щупал воду на предмет не стать ли и мне птенцом гнезда Билла Гейтса. Даже сдавал какой-то вступительный тест, страшно путался в вычислении процентов, но, похоже, прошёл его, потому что они брали всех, кто заплатит деньги вперед, а потом уже не их вина была, если ты не успевал и был отчислен, и я не думаю, что денежки, которые ты заплатил вперед, тебе вернулись бы. Наверняка что-то было прописано мелким шрифтом в контракте на обучение. Но я платить не стал, поняв, что это не моё. Когда рассказывал про этот опыт уже упоминавшейся выше преподавательнице французского колледжа в Сен-Бонифасе Кристине Обен, она сказала что-то типа того, что я правильно поступил, потому что во всех этих устройствах от майкрософта водятся “les bogues”, они же “клопы” по-французски, от английского bugs.

Я, конечно, не собирался всю жизнь проторчать в Уоткинз, несмотря на замечательную атмосферу и условия труда там и постоянно работу с оплатой повыше. Помню хорошо, что однажды нанимался на должность агента, помогавшего людям брать автомобиль в аренду с последующим его приобретением. Все объявления о найме на работу я старался фильтровать в зависимости от того, была ли должность двуязычной. Потому что понял, что мой французский даёт в этой провинции очень большие преимущества. На ту должность меня не взяли. Но параллельно я подался на другую, где надо было продавать “диспили“, то есть коробочки для распределения медикаментов. Какая-то фирма из Квебека их усиленно продвигала на рынки и открывала филиал в Виннипеге. Должность оплачивалась из расчёта 11 долларов в час, а это было уже существенно, потому что упомянутый во второй части моего повествования Брайан Дюволь (фото) получал 14 в час, то есть примерно 40 000 в год и это считалось очень хорошей зарплатой.

Его жена Конни работала медсестрой, кажется, в больнице Сен Бонифаса и получала 12 или 13 долларов в час. Но это уже после нескольких, может быть и десяти лет работы. Уверен, что лет через пять и я дорос бы до тех же 14 в час, и с двумя зарплатами, моей и жены, какой бы ни была вторая, главное, чтобы она была на полную занятость, а не на комиссию, буквально всё, включая свой трёхэтажный дом и пару машин можно было легко в нашей семье позволить. На эту позицию по продаже диспилей я прошёл интервью и примерно неделю от них ничего не было слышно, поэтому я успокоился и думать про них забыл. Потом грянуло со стороны Марины объявление о том, что она съезжает, снимает квартиру через три улицы от нашей, заказала в нее диван футон и, следовательно, “прошла любофф завяли помидоры”. И я стал собираться в Монреаль. Где и живу с тех пор. С 1 сентября 2000 года.

Да, дня за 3 до отъезда позвонили с “деспилей” и сказали, что если хочу, то можно у них работать, но мне уже было не до них. 

В теме же эмиграции нельзя не отметить и такой момент. Когда ты чем-то плотно занимаешься, то материал по теме твоих занятий начинает прямо к тебе прилипать. Особенно, когда активно общаешься на этот предмет. Однажды я встретил пианистку Лену Шальневу, живущую сейчас в Осло, с которой мы ездили в Данию, в Ольборг, и сказал ей о том, что думаю вострить лыжи в страну клёвого сиропа. 

Апдейт от 26 марта 2025 года. Лена живёт сейчас в г. Дрёбак. С населением около 14 000 чел.  На юге Норвегии. Одно время я, кажется, посылал её запрос на френды в ФБ, но ответа не получил, видимо воспоминания остались не самые лучшие, так что запрос я потом снял.  

Она была девушкой чрезвычайно пронырливой и тут же мне сообщила, что у неё есть список профессий, нужных в Канаде. Каким-то хитрым образом достала через посольство Канады в Лондоне! Это был практически бесценный материал, и я попросил мне дать на короткое время этот список. Тут же сделал ксерокопию, благо в подвале дома работали знакомые из фирмы “Ксерокс”. Обнаружил там чрезвычайно интересные вещи. Например переводчиков там было два вида. Один, простой, “стоил”, скажем, поскольку память уже подводит, 10 пунктов в анкете, а переводчик научных документов (Scientific Documents Translator) тянул уже на 13 баллов. Я точно помню, что разница была в 3 балла. А я уже подал анкету как переводчик текстов на общую тематику! Правда мои знания двух языков Канады так и так перевесили необходимый минимум баллов.

Как человек практичный я попытался монетизировать этот новое знание. Потому что я знал, сколько дают за возраст, за образование, за знание языков. А какие профессии востребованы, к тому же с баллами, конечно вообще никто не знал в Петрозаводске! То есть я стал обладателем потенциально очень ценной информации. Пару раз я даже заработал на ней какие-то деньги, может быть в размере 30-50 долларов за каждую консультацию. Одним из “клиентов” стал моёй знакомый врач, который успешно потом эмигрировал в Канаду и живёт, надо полагать, в Торонто. Врачом он поехать не мог, а вот техническим каким-то специалистом, типа occupational therapist проходил. Другим был механик пароходства, тоже, вроде, набирал баллы. Но я хотел вывести это на другой уровень, чтобы практиковать консультации законно, через юридическую контору. Даже сходил в одну, поговорил с владельцем консультационной фирмы. Владелец благосклонно выслушал, даже согласился попробовать, он-то в любом случае ничего не терял. Почему второго визита к нему не состоялось вообще, я теперь уже не могу вспомнить. Возможно это было уже весной 1998 года и я занимался тем, что распродавал то, что можно было продать или занимался чем-то другим, но попытка стать “эмиграционным консультантом” провалилась. Не она первая, не она последняя, за исключением того, что сейчас, первого апреля 2022 года я уже не хочу становится никем. Я стал всем, кем и чем хотел.

====

Поскольку это – завершающая часть моего пятиэпизодного сериала про “первые шаги по стране клёвого листа”, то я думаю, что здесь будет уместно поставить точку в отношениях с моей бывшей. Хотелось бы написать “и навсегда о ней забыть”, но, увы, невозможно забыть человека, с которым прожил 22 года. С 1978 по 2000. Нет – нет, да и возвратишься с мыслью к ней, пораздумываешь, а как бы сложилась жизнь, не решись она тогда погнаться за более перспективным, как ей казалось, джентльменом. Я бы, возможно, и вовсе не стал публично, поскольку запись больше не под замком, размышлять на эту тему, рассказ об этом так и остался бы делом, касающихся только нас двоих, даже совсем не относящимся к дочери, которой было не понять перипетий наших взаимоотношений до её вырастания в сознательный возраст, а это лет 15 минимум, если бы Марина не огорчила меня одной лишь строчкой.

Строчка эта была написана в комментарии к моему посту про Колю Корпусенко, опубликованном всё в том же 2022 году в моём тогда ещё существовавшем блоге. В нём говорилось о том, что я “подтверждаю своё чувство неполноценности” такими постами, смакуя сплетни". Я тот пост про Корпусенко перенес в свой новый бесплатный блог, он открыт для публики, и вы сами можете судить, сплетни это или нет. Я, со своей стороны, готов поклясться, что всё написанное там – голая правда. Более того, я старался не вдаваться в некоторые интимные подробности земного существования Коли, которые были, скажем мягко, более чем противоречивыми. Они совсем неважны сейчас, когда от их семьи Старостиных-Корпусенко остался один брат, а от моей вообще никого. Когда я увидел этот уничижительный для меня комментарий, я вначале подумал, что его написала вдова Коли Люба. Что было бы понятно. Конечно, её воспоминания сильно расходятся с моими, да иначе и не может быть. Не знаю, как сейчас, всё же прошло скоро будет четверть века с его смерти, но поначалу наверняка её глодала вина за смерть мужа. Кстати, я даже не знаю, были они официально женаты или жили гражданским браком. Потому что если бы она подошла тогда к нему той ночью 2002 года, когда его принесли без чувств или привели с их остатками в прихожую, и поняла бы, что дело плохо, да вызвала бы скорую, то Колю, может быть, и откачали бы. Может быть, если б он выжил, то этот кризис послужил бы поворотной точкой и, кто знает, возможно, он бы перестал хотя бы всякую дрянь пить. То есть её возражения против моего поста были бы понятны. Но мой сайт услужливо показал мне IP address комментария. Я ввёл его в бесплатный поисковик, который приблизительно (платный это делает точно) указывает откуда сделан пост. И он мне показал – “штат Вашингтон”. Я встрял в тупик. Оба-на! Каким образом Люба могла писать из штата Вашингтон? Особенно в период, когда никаких виз россиянам не дают на настоящий Запад. Тут закралось подозрение, что это могла быть Марина. Я написал в августе 2023 года своему зятю Джейми и прямо спросил его.

Hi Jamie, I have a question to you. I’d like to know where is my ex, Marina now, whether she moved from Manitoba or still living there. If she moved I just want to know was it closer to you namely to Washington state. I don’t want to get in contact with her, but it’s important for me to know her whereabouts. She erased her profile from all translators’ sites she was on before. After you answer I will explain why I ask. Thank you.

Джейми ответил:

Hello, Alex. Yes, Marina has moved to Washington to be closer to us.

То есть осенью прошлого года она переехала жить в США. Поближе к дочери. И комментарий в мой блог, который меня непадецки задел, написала уже из штата Вашингтон. Переехала, прожив в манитобском захолустье Гленборо c населением в 1000 душ и в двух часах езды на машине от Виннипега ещё года два. Ну да, надо же было продать ту халупу (интересно, кому она нужна в этом забытом маниту канадском прерийном зажопинске?), плюс кемпер-караван и какую-то легковую тачку.

Когда она ещё была активна в сетях типа Линкдин, то её с покойным Андерсоном дом можно было найти и посмотреть на строение и стоящий рядом авто-металлолом. Я мог бы тогда сгрузить на память картинку с этим домом, но не стал, ибо зачем? Ради вот всего этого хлама, то есть дома и машины, напомню, она затевала в 1999 или 2000 году расставание со мной. Продала, переехала. Всё хорошо. За исключением того, что корытце её канацкого счастья таки оказалось разбитым. А я бы сказал – искорёженным. Почему я знаю, что всё было не так уж радостно на её горизонте с самого начала? Ну, самое важное – первое (и оно же последнее) впечатление от того, на кого я был променян. Лес Андерсон приехал на свадьбу нашей с Мариной дочери, которая состоялась на озере близ Дулута, Миннесота в августе 2001 года, где-то за дней 10 до событий с башнями-близнецами в Нью-Йорке. Я даже здоровкался с ним и ручку ему жал. Первое, что бросалось тогда в глаза – его неважнецкий внешний вид. Мешки под глазами, а главный мешок – под подбородком. На манер индюшачьей мотни. Такая штука бывает у многих людей, ведших сидячий малоподвижный образ жизни. Кожа под нижней челюстью неминуемо отвисает, повинуясь законам земного притяжения. Второе, что было заметно – он “плохо нёс свой возраст” в целом. Было ли то чувство, с которым я всё это отметил, злорадством? Думаю, что да. Я ведь не добрый христианин, и при созерцании того чмо, на которое я был брошен под автобус (калька с английского, однако), я не мог не испытать ощущения мщения. Бог, которого на самом деле нет, не курица. Он прозорлив, строг и справедлив. Порой, к сожалению, далеко не всегда. Потом, поскольку мы живём в эпоху соц-сплетен-сетей, даже если мы потеряли контакт с 2003 гда по 2014, по её вине, я-то был бы не против его поддерживать, слухи об её житье-бытье до меня доползали. То, допустим, какой-то Лукин напишет, что она с ним поделилась событием, которое должно было по идее произойти года через два – три после нашего с ней развода, а случилось лет через пять. Году в 2006. Я говорю о их с Лесли свадьбе.

То моя простодушная набожная сестра Варя в очередной мой приезд в Сортавалу расскажет, а может я от мамы уже услышу, что она дружит в соцсетях с Мариной и видела её бракосочетание, что для неё, сестры, важно, оно имело место в церкви. Как положено. Второе, тоже намаловажное обстоятельство, которое я так и не мог просечь, зачем выбирать в партнеры себе, предположительно на всю оставшуюся жизнь, человека с совершенно другим … всем? Вот нахуя – если спросить по-русски? По-английски это бэкграунд называется. Задний план. Шлейф из всего того, что человек несёт, как черепаха свой панцирь, на горбу. Культуру, включая книжки, которые мама тебе читала в детстве, привычки той страны, где ты рос и возмудевал. Пословицы, поговорки и весь фольклор. Точно так же как англофон должен с полтыка продолжить фразу There’s a twix …, русский, услышав, что “спешка нужна при ловле блох” тут же завершит её словами, что торопиться нужно ещё и при половом акте с чужой женой.

Нет, что там дом, машина, положение стабильно работающего в каком-то банке человека, всё это понятно. Но ведь там, в семье Лесли, была и бывшая жена, и по крайней мере, парочка взрослых сыновей, один из которых служил в армии, и у него какие-то таски с то ли бывшей, то ли настоящей супругой. Когда мы ещё не разорвали отношения с Мариной до того, что она закрыла все свои соцсети, я имел счастье лицезреть одного из этих сыновей на фото. Жирный парень лет за 30. Без печати особенного интеллекта на лице. О чём такой способен вести разговор становится ясно с первого же взгляда на него. Да и папа его, думаю, недалеко ушёл по этой части. Всё, что он может рассказать известно наперед, как в заключительной части стишка Лермонтова про смерть пиита. И с этим жить надо пару десятков лет минимум! Рождество встречать в таком кругу, наконец. Для меня это было бы пыткой, наверное. Плюс к тому в некрологе Леса было написано, что она ухаживала за ним года два или полтора, когда он уже был болен раком. Это, считай, вычеркнутые из жизни годы.

Как-то раз, спустя короткое время после нашего приезда в Канаду, она обронила, что вот, мол, когда Брайан Дюволь играет в гольф с партнерами, они неторопливо обсуждают какие-то дела и принимают бизнес решения. В её голосе явно слышалось если не восхищение этой идиотской, на мой взгляд, совсем не спортивной игре, то уважение к ней. Я тогда ещё подумал – какие, блин, решения, могут приниматься на таком уровне? Ведь Брайан работал в филиале немецкой фирмы, делавшей пластмассовые трубы. На 14 долларов в час! Потом Марина опубликует фото себя и Леса с клюшкой для гольфа на поле, где в эту нелепую игру играют. Мечта стала явью. Жисть удалась... В другой раз, когда ещё я не слышал, что дочь познакомилась с Джейми Олсоном, Марина обронила фразу, что она не возражала бы, если бы дочь вышла замуж за носителя фамилии, оканчивающейся на “сон” и сменила свою на неё. Я так и не понял, знала ли она уже про Джейми и просто меня не ставила в известность или нет. Во всяком случае ориентиры её уже были ясны.

Потом она предъявила материальные претензии. Уже после развода. Тут надо отступить и рассказать кое-что про нашу финансовую предысторию. Нисколько не могу оспаривать, что материальная часть переезда в Канаду, те пресловутые 15 000 долларов, что надо было заявить, если ты едешь под знаком “профессиональный эмигрант”, были полностью её деньгами, заслугой, и как хотите, так и назовите. Средства были выручены от продажи квартиры, на покупку которой она взяла заем в банке, где работала. В Текобанке. Он потом обанкротится, но долг на ней висел. Сильно помог тут дефолт, русские деньги подешевели, и задолженность скукожилась до суммы то ли в 6, то ли макс в 10 тысяч канацких долларов. И она предъявила ко мне претензию. Что, мол, ты уехал за мой счёт, на моём горбу, мне капусту возмещать, гони по крайней мере 3000 канацких. Я, естественно, взбух. Сумма хоть и внушительная для вновь прибывшего, но в принципе составляет месячную зарплату любой семьи. И даже мне, холостяку, получавшему тогда 10 долларов в час, с рассрочкой в несколько месяцев была подъёмной. И, конечно, живи мы вместе, то есть, юридически говоря “веди мы общее хозяйство”, то всё бы выплатили.

Но мы были уже в разводе! По канацким законам надо прожить год по разным адресам (чем уж разнее у нас было – 2000 км между нашими местами жительства) – прежде чем подаваться можно на развод. Я никогда не забуду, как курьер принес в августе или сентябре 2001 года бумаги на это в комнату, которую я снимал за 200 долларов в месяц, с душем-ванной на коридоре и с тараканами, шуршавшими по ночам в раковине своими панцирями. Комната была от силы 2 на 2 км метра. И пока я читал их с тем, чтобы подписать, этот молодой человек с плохо скрываемым презрением осматривал моё убогое жилище. Приют пушкинского чухонца. А ведь в Виннипеге у нас была квартира на 730 в месяц. Плюс Гидра 40 долларов. Телефон, то да сё, считай 800 набежит. Потом, уехали-то мы по МОЕЙ анкете! Её знания одного языка да образования учителя и патентоведа не хватило бы набрать необходимые для независимой (профессиональной) эмиграции баллы. Какие могут быть претензии-то?

Но моя воля к жизни была неодержимой. Каждое утро в 5:30 или самое позднее в 6 утра я выбегал на пробежку. На соседний стадион. Я никогда не видел там квебекцев. Зато в китайцах, а возможно и во вьетнамцах – они для меня были на одно лицо, недостатка не было. Как и я, они понимали, что всякий день начинается с малой победы – вставания с тёплой постели, даже если не хочется, и надо выходить под дождь, на мороз и на ветер. И мы с этими китайцами, естественно не общаясь, бегали по этому стадиону. Это отступление я делаю к тому, чтобы сказать, что я продолжал барахтаться в любых обстоятельствах. Я их в итоге победил. Нашёл постоянную работу, стал хорошо зарабатывать. Через 6 лет жизни холостяком, но практически ни недели пребывания бобылём – рядом всегда кто-то из противоположного пола ложился вечером и вставал утром, – я счёлся браком в Петрозаводске с замечательной женщиной, с коей и живу до сих пор. Это всё другая история.

Собственно, до этого комментария Марины к моему посту претензий к ней не было. Я ведь тоже тогда как бы обрадовался возможности начать, в свои 45 лет, новую жизнь. Но одну вещь не могу ни простить ни понять. Откуда и идёт моя горечь, и, если хотите, обида. Она мне врала, что у неё пока никого нет, так она писала мне в мейлах, когда я уже обосновался более-менее в Монреале, и она ищет всё время кого-нибудь подходящего. Говорила, что она ещё только приходила на встречи по объявлениям с двумя-тремя мужчинами, но до настоящего момента на горизонте только один из приличных. На самом деле, как потом выяснилось, этот “один из приличных”, Лес(ли) Андерсон, мир праху его, был уже во плоти и крови в её жизни если не несколько месяцев уже, то несколько недель точно до того, как она мне заявила, что купила диван футон и сняла квартиру. Пока я ещё был в Виннипеге.

По ссылке выше вы увидите некролог того, на кого я был променян. Он умер в возрасте 73 лет, от рака то ли пищевода, то ли поджелудочной железы. В некрологе написано одно, Джейми написал другое. Я пишу это в возрасте 68 лет. Немаловажным мотивом расставания Марины со мной было моё неважное здоровье. В Петрозаводске я чуть не отдал концы, понадобилась хирургия и ангиография – это отдельная грустная история. В Монреале в 2001 году весной тоже был близок к этому. Лежал недели 2 в больнице, куда меня увезли без сознания с жутко высоким давлением. Мой эпикриз не внушал супруге особого оптимизма. На моей поджелудочной тоже лет 10 минимум уже как сидит какая-то блямба. Хирург Лётурно, к которому я пошёл со сканом её на сидюке, сказал, что видел таких сотни. Образование доброкачественное, но надо его наблюдать. Если будет расти, сказал он, мы его отрежем. И показал жест отрезания воображаемыми ножницами. Наблюдать надо было через томограф сначала раз в год, потом, сказал мой семейный врач, это можно делать и один раз в два года. Опухоль так и остаётся с тех пор в размерах 6-10 мм. В феврале 2024 года пузо снова отсканировали и сказали – приходите через пару лет. Я, конечно, приду. Здоровье надо блюсти.

Я так и не знаю, почему ей было не сказать о знакомстве с Лесом мне сразу. Я бы понял, и ничего в наших отношениях не изменилось бы. Может быть, я не стал бы поздравлять её с днём рождения, он же был днём нашей свадьбы, когда мы оба были студентами в далёком 1977 году, 15 декабря 2000 года из Монреаля. По крайней мере ТАК поздравлять. Я ходил по магазинам в поисках подарка для неё, нашёл в Хадсон Бее какой-то косметический набор долларов за 50-75, отсылал его по почте в Винипег. Она потом написала, что была тронута вниманием. Я, дурак, поверил в искренность её ответа. Хотя, может и была тронута на самом деле. Ну что же, что было, то вспять не провернёшь. Она осталась сейчас, как мне представляется, у разбитого вдовского корыта. Найти партнера в возрасте под 70 вряд ли возможно, да и вряд ли нужно его искать вообще. Есть, конечно, дочь недалеко, можно съездить в гости, провести выходные, несколько дней. Но возвращаешься-то ты в одинокую холодную постель. А я залезаю под бочок к тёплой жене на 10 лет моложе меня. И есть большой шанс, что она, моя жена, меня проводит в лучший мир.

А мог бы залезать под бочок к Марине. Мы всегда жили душа в душу в общем-то, без особых ссор. Могли бы жить в большом трёхэтажном доме в пригороде Виннипега или в просторном кондо в центре, где кондоминиум метров в 100 кв. стоил тогда меньше 60 000 долларов. Мы бы вместе ездили на Рождество или чаще к нашей дочке, её мужу Джейми, а потом с 2008 года и повидать внучку. Маринин папа, Юрий Маркович Горбачёв, мог бы переехать к нам году эдак в 2007, когда его (и наша) квартира на Ленина 13 в Петрозаводске стоила минимум 100 000 американских долларов, а его пенсия составляла больше 1000 этих же долларов, так как он был участник войны. И прожил бы он с нами, возможно не до 2013 года, а лет на пять по крайней мере больше. И умирал бы уж точно не в таких гнусных условиях, как в Петрозаводске.

Если бы, да кабы. Но бог видит, что не я был всему этому причиной. Я хотел жить и работать в Виннипеге, где, как я уже говорил, мои знания французского открывали большие перспективы. Мои хотелки были похерены хотелками моей б/у. 

Из совсем уж из курьёзного на этот счёт. Году в 2017 или 2018 пьём мы на квартире по улице Ла Рошель у старого, со студенческих времен знакомого Сергея Алексеева. Я – джин с тоником из консервной банки, так как пиво подагрику не рекомендуется. Он закупился полудюжиной больших банок пивасика. Вспоминаем молодость. В какой-то момент Серёжа говорит: “А мы думали, что ты уехал в Монреаль из-за того, что хотел жить во франкоязычной провинции, а Марина не хотела. Она ведь не знала французского”.

Я спросил, кто эти “мы”. Он ответил, что слух такой в Петрозаводске густо висел. Смешно всё это, конечно. Если бы не было так грустно. И гнусно в итоге. Когда тебя предают, это вообще … неприятно. Но не смертельно. Qui vivra verra.

Это я написал 22 марта 2022 года. Сегодня, 16 ноября 2024, когда сводил в один пост три бывших публикации из несуществующего более montrealex.blog. Перечитал всё, сделал незначительную правку. Всё так и есть, ни убирать что-то, ни добавлять, не стал. 

Жизнь продолжается, чо. 

========================

Posted on 22.03.2022 by montrealexblog


à