ФОЛЬКЛОР МОЕГО ДЕТСТВА И ОТРОЧЕСТВА
Вначале рассказ о песнях, стишках, прибаутках-пословицах-анекдотах входил в третью часть моих воспоминаний о детстве. Потом, в очередной, дцатый раз редактируя этот раздел, я увидел, что он очень большой именно из-за этого аппендикса и решил сделать отдельную часть.
Лужайка находилась слева, через дорогу от дома, за ней начинался лес, где можно было набрать литр-другой черники. Снимок 2012 года, июль, когда мы ездили с Сашей Изотовым на его дачу.
Как я уже говорил, в посёлке «Совхозное шоссе» почти все более-менее взрослые парни имели за плечами судимость или отсидели. Высшее очное образование за всю историю получили двое: моя сестра Варя и Костя Карху. Остальные были блатные и к ним тяготевшие. Я был слишком мал, но тоже тяготел, не очень-то понимая всей этой блатной романтики, да и не слишком обо всё этом думая. Но я помню как сейчас лужайку под окнами вот этого дома, единственного каменного в нашем посёлке, финского, само собой. Эта улица начиналось от ж/д вокзала, правда там, она, вроде, называлась «Старовыборгское шоссе». Она была единственной и извивалась по всему посёлку, по краям которой и стояли дома моих приятелей и их семей. Извивается она и сейчас, всё такая же грунтовая и пыльная летом, с той только разницей, что ведёт в дачный кооператив, а раньше там были поля совхоза «Сортавальский» или «Совхоза-техникума», это уже не помнится и не имеет никакого значения, потому что совхозов давно нет.
Дом этот сохранился и по сей день, живёт в нём Юра Курбатов, мы с мамой видели его в июне 2013 года, когда гуляли сюда с улицы Маяковского, где жила мама. У меня есть и фотография из архива одного воспитанника детдома, располагавшегося в этом и ещё пяти домах, в том числе и в том, в котором жили мы, Владимиром Кулаковым, участником моей группы в «Одноклассниках», которая называлась «Мы из Сортавала». Потом я эту группу снёс. Вначале я думал, что он относится ко времени ещё до того, как мы приехали жить на улицу Совхозное шоссе. То есть он сделан в конце 1950-х. Мы приехали в 1962 году осенью, в тот же год, что я пошёл в школу. Потом я присмотрелся к той фотографии, и понял, что она снята уже ближе к середине 1960-х. Почему? Потому что справа виднеется крыша стенда с почтовыми ящиками, а они были установлены уже на моём веку. Когда мы только приехали, почту ещё разносили по домам. Детские дома же были эвакуированы из всех зданий в 1955 году. У того же Кулакова есть снимок 55 года, подписанный «последнее фото сотрудников детского дома».
По этому неблизкому пути – километров семь наверняка была вся та прогулка, мы прошли мимо старого родника у скалы, мимо дома Юры, потом нашего (не заходили, даже не подходили к нему: мама не захотела тогда будить воспоминания). Потом после прогулки и позже она с удовольствием вспоминала о нашем походе, вместе с другими гуляниями летом 2013 года, предпоследним здоровым летом её жизни. Мама слегла в начале августа 2014 и уже не поправилась. Тогда, в 2013-м, мама сказала: «Ты в меня какую-то неведомую силу вселил, я никогда так далеко и так долго не гуляла!».
Перед домом, со стороны, выходящей на озеро.
Она сидит под одним из окон семьи Оноховых.
Приглашал он и в дом, но мы не пошли, поблагодарили. Тогда Юра, помню, рассказывал ей, как за его спиной бурится, сквозь толщу гранитной скалы, скважина для питьевой воды.
А в те времена начала или середины 1960-х, к которым отсылает вас мой пост, в доме жили три семьи: три окна на первом этаже занимали родители Вовки Павлова, о котором пойдёт ниже речь, дядя Ваня и тётя Поля (кажется так её звали), весь верхний этаж принадлежал семье Курбатовых, а с другой стороны дома ютились многочисленные Оноховы, про которых я рассказывал.
Было мне лет семь или восемь, и я слушал, вместе с кучкой других пацанов, как местный хулиган Вовка Павлов, устроившись в окружении нескольких парней примерно там, где то место, где на снимке ходит бело-черная курица, пел под гитару разные блатные песни. Он пел года за два-три до того, как сел, лет на пять, наверное, я уж не помню, за что, наверное «по хулиганке», или «по злостной хулиганке», как это бывало с почти всеми ими, давно это было, да и я мал уж очень был, чтобы разбираться в статьях.
Просто помню что потом взрослые рассказывали, что когда Вовка освободился, где сидел я не знаю, но может, и в той же Сегеже, где я бывал не раз ещё до того, как её «прославил» Ходорковский, там полно было и есть лагерей, то поехал в город, затарился водкой и закуской и припёрся к лагерю, сам пьяный сильно, пытался попасть внутрь, чтобы угостить сотоварищей. Его не пустили, он пытался то ли на забор лезть, то ли задираться на проходной… В общем, прошили очередью из Калашникова и приехал он домой к двум родителям – пьяницам, уже в гробу. Но я очень хорошо запомнил, что именно он тогда, среди разного прочего, пел. Вот что:
Один чувак
Блатной в трусах
Вертел чувиху на руках
О снизу вверх
О сверху вниз
О крепче за хуй мой держись!
А дальше был припев, который звучал как:
О вэндусэй гомачжури
Что это были за «вендусеи с гомаджури» я как-то в то время не задумывался, просто отметил про себя странное звучание непонятных слов среди всех остальных совершенно внятных.
Ещё я хорошо запомнил следующую песню, про караван, который везёт анашу (марихуану, гашиш, план откуда-то куда-то), которую сейчас без труда нашёл в Интернете, правда с чуть другими словами.
Я точно помню, что тот же Вовка, и другие, пели просто «Караван Хапер-Али», а первое слово, значение которого я не совсем тогда понимал, было не «мерно», а «надменно».
Поскольку я помню только первые два куплета, то с удивлением обнаружил, что в сети существует по крайней мере две версии этой песни. Одна почти дословно совпадает со слышанной в детстве, с некоторыми нюансами типа замены «джейрана» на «тушкана», или там, караван не «кочует», а «уходит» в свой край родной. Но это, согласитесь, мелочи. И да, ещё, после строчки «караван Хапер-Али», или можно вставлять куда угодно, подпевалось «ой-ё-ёй!»
Караван
Мерно качаясь в дали,
Объят предрассветною мглой
Караван Хапер Али (ой-ё-ёй!)
Кочует в свой край родной (2р).
Идут по зыбучим пескам,
Где бродит лишь дикий джейран.
(Хорошо помню, что в нашем варианте было «где водится дикий джейран (или тушкан)».
Тюки везет караван, (ой-ё-ёй!)
А в тюках кашгарский план (2р).
Сам караванщик старик,
тощие ноги поджал.
С витым чилимом в зубах кайфует на двух горбах (2р).
И т.д.
Про фольклор детства в Живом Журнале пост сохранился даже с картинкой и видео.
В нашем воспитании участвовало много факторов: семья, несомненно, была первым из них. То, что мы в семье видели, слышали и осязали, выносилось на улицу. Улица была вторым фактором, ну а третьим, конечно, была школа. В школе номер один города Сортавала, несомненно, самой престижной в нашем маленьком городе, несмотря на то что слова «престиж» никто в то время кроме как в книгах не употреблял, я проучился все десять лет. Лёгкий сдвиг судьбы, определивший, вероятно, всю мою жизнь, был обязан только тому, что в школу меня записали с прежнего места жительства, то есть с улицы Спортивной дом пять.
А в той восьмилетней школе, из которой потом придут в 9-й класс к нам много учеников, в их числе покойный Женя Сидоров, мой лучший школьный друг, может быть и не было бы учительницы английского языка, подобной Розе Васильевне Максимовой, которая возбудила во мне интерес к английскому, решивший в итоге всю мою судьбу и определивший вектор жизни. Школы в городе Сортавала, кроме уже упомянутой железнодорожной восьмилетки, располагались и учитывались по номерам: первая, второй официально не было, но все знали, что это была школа-интернат, третья, четвёртая, о них я говорил, пятой тоже по названию не было, но, вроде, считалось, что это есть вечерняя школа (рабочей молодёжи).
Наконец, когда мы были в старших или средних классах, на куличках города, так нам тогда, по крайней мере, казалось, стали строить среднюю образовательную школу под номером шесть (фото).
Очень хорошо помню экскурсию на новостройку шестой школы, куда нас повели во главе с классной руководительницей.
Поводили наш класс, может шестой, седьмой по стройке.
Основное, каркас здания, то есть все стены, крыша, уже было сделано, шли отделочные работы и нам показали чертежи.
Кто-то из приятелей, помню, сказал: «Очень похоже!» Строитель, который чертежи показывал, сказал, что-то в том духе, что если бы не было похоже, то грош цена была бы им, как строителям. Строить, надо, мол, по плану и чертежам. Помню, он ещё спросил, хотели бы мы учиться в такой школе, на что мы единогласно ответили, что наша школа лучше. Были, так сказать, патриотами Финляндии. С тех пор школа номер шесть как-то не занимала вообще никакого места в моей жизни. Даже когда ее построили и люди стали в ней учиться. По сортавальским меркам это было так же далеко, как сейчас от меня далёк Монреаль (20 км). Учитывая пропорции и трафик, конечно.
Но мы все учились в первой, финской народной школе. Все без исключения не выражали и тени сомнения по поводу того, что школа по праву принадлежит нам. Сомнения такого рода не только живенько пресеклись бы (хотя и возникнуть им неоткуда было), но и грозили выразившему их и его семье немалыми неприятностями, которые аукались бы всю жизнь. Поэтому сомнения не только что не возникали, не только что душились в зародыше, а просто не мыслились.
Школа в 1980-е годы. Снимок с Карельского моста.
Но я ведь не об этом. Счастливые, сами того не осознавая в силу того, что возможности для сравнения были изъяты изначально, мы учились в этой первой школе и у нас был, рос и развивался свой фольклор. То есть своя народная культура, если перевести это слово на русский. Итак, что же было у нас в школе из того, что отложилось у меня в памяти. Коридоры. Коридоры в первую очередь. Коридоры на переменах. И масса девочек, двигающихся и поющих то, что мне всегда казалось, да и сейчас кажется, абсурдным речитативом:
Ай чки-чки, огуречечки, чашки-ложки-поварешки-переверточки.
Пропев это хором, девочки (конечно, никто из парней никогда не принимал в этом участия), переворачивались вокруг своей оси, и дружным строем шли обратно по финским керамическим плиткам. Наверное, были и другие игры, и другие припевки. Я просто многое забыл. В школе всё было прилично, достойно, под присмотром учителей, завуча и директора.
Всё в принципе осталось таким же – те же двери, плитка на полу | За этой дверью класс, куда я пошёл в первый раз. Первый «А». |
 | |
За этими двумя дверьми, слева и прямо, я тоже учился | А это – дверь в учительскую. Рядом, в нише, дверь класса в, в котором тоже довелось учиться |
Что интересно, входная дверь была открыта и на первом этаже, там, где в нашу эпоху была раздевалка, медкабинет, библиотека и столовая (обед «тефтели и чай» за 15 копеек), никого не было. Я поднялся по лестнице на второй. Там работала пара женщин-маляров. Я сказал, что выпускник школы и попросил разрешения поснимать вестибюль и двери классов. Одна из маляров, оглядев меня и мой внушительный «Никон» решила меня допросить и попросила назвать директора школы в моё время. Я без труда вспомнил Суло Абрамовича Тойкку, добавил Вейкко Густавовича Антилу. До кучи рассказал про других учителей, самых известных – Глинскую и Белогривову. Проверку прошёл, мне было разрешено снимать. Даже сделал несколько снимков из окон со старыми финскими рамами. Тогда как раз достраивали новый мост.
Дома, на улице, был другой фольклор, другая жизнь, другие ценности. В посёлке, где я жил с шести лет, многие молодые парни сидели на зонах. Слова «зона» и «лагерь» мы почему-то знали с младых ногтей. Исключения были тоже. Немногочисленные. У двоих мам-одиночек выросли вполне приличные сыновья, оба были старше меня и обоих уже нет в живых. Это были Вовка Калинников и Женька Макаров. Я о них писал, но повторюсь. Приличные в каком смысле? Да просто в том, что не сидели и даже не были судимы и в милицию никогда не приводились.
Женька Макаров, никогда ни на что не выучившийся, бросивший школу после восьмого класса, отслужил в армии, работал на мебельной фабрике, потом утонул по пьяни тоже году в 2003 в Ладоге в возрасте лет 50 или чуть больше. Но даже правонарушения за ним не числилось.
Я никогда не подсчитывал, но всегда казалось, что тех, кто сядет (потому что, когда мне было 6-10 лет, они только к посадке готовились) было больше, чем тех, кто в тюрьму не угодит. Конечно, мы тянулись скорее за теми, кто пропадёт и загубит жизнь по зонам и лагерям, хотя даже этого и не знали и над этим не задумывались. Но вначале были считалки. Мы играли в прятки, а для того, чтобы в них поиграть, надо было «рассчитаться». Как мы считались? Как сейчас помню:
Катилася* торба
С великого горба
В этой торбе
Хлеб, соль, вода, пшеница
Кто с кем желает поделиться?
Говори поскорей
Не задерживай
Добрых и честных
*Торба именно «катилася», а не катилась, это я помню хорошо.
Людей.
Можно было эту считалку разбить на строчки по-другому, в зависимости от числа считаемых, чем я это сделал. Это, в конце концов, неважно совсем. Были и другие:
На златом крыльце сидели:
Царь, царевич, сапожник, портной
Кто ты будешь такой?
Опять же с повторением мысли о том, что говорить нужно споро, и добрых и честных людей не томить.
Были и очень короткие считалки типа:
Кышел, мышел, вышел!
Эти речитативы и считалки были невинными, мы росли, слушали песни старшего поколения, у которых уже в организме «играл гормон», и они напевали, под шестиструнную гитару, например, такое, очень «западное», как нам всем тогда казалось.
В один английский порт
Ворвался словно чёрт
Французский океанский теплоход
И на берег сошли, почти богатыри
Четырнадцать французских моряков.
У них походочка, что в море лодочка
Идут качаются, как по волнам.
Понятно, что моряки в песне дальше пошли по барам, хотя мы и не представляли, что это такое, но о ресторанах уже представление имели и могли понять, чем там занимаются. Тут дальше в моей памяти, на которую я в данном случае полагаюсь, возникают совершенно несовместимые с реальностью строчки, потому что в них говорилось:
И вот один француз
По имени Бутуз
Хотел красотку Мери запороть.
Я ручаюсь за точное донесение до вас того, что пелось под гитару более 50 лет назад. Именно это хотел сделать с красоткой Мери француз Бутуз, но история не уточняет, где именно. Вряд ли это было возможно сделать в том же месте, где далее развернутся трагические действия, то есть в том же самом баре. Изначально в песне, наверное, было нечто вроде «хотел закадрить» но, я помню хорошо, что хотел он именно «запороть», и мы все знали, что за этим стоит. Никто на эти мелочи и нестыковки не обращал тогда внимания. Дальше я не менее отчётливо помню, что
…мистер Краузер
схватил свой маузер
И на пол грохнулся
Француз Бутуз.
Больше я не помню ровным счётом ничего. Такая замечательная вещь, как Интернет даёт массу вариантов этой песни.
Я однажды, с десяток лет тому уже, опубликовал в своём блоге на платформе Живого Журнала воспоминания, в том числе и про песню об «английском порте, куда ворвался французский теплоход».
Таким образом получилось, что тогда, нами, мальчишками советской провинции (хотя на самом деле бывшей финской), по крайней мере в двух случаях перепевались западные шлягеры.
Первый случай, разумеется – про Вендусей Гомачури или “Когда святые в рай идут”.
Сами того не сознавая, вслед за услышанной от старших песен, мы запоминали «эротику» тех времён ещё даже и не подозревая, что такое слово есть. В одной песне говорилось про дочку, которая пришла домой к маме и жалуется.
«Мама, мне холодно»
Заботливая мама отвечает:
«Ложись на печку, доченька»
Дочка выпаливает:
«Мама, мне жарко!»
И тут начинается перепалка вперемежку с обвинениями. Я предупреждаю, что дальше будет ненормативная лексика, которую я не стал замноготочивать, потому что так пропал бы весь смак, то есть, выражаясь по научному, аутентичность того времени и тех событий:
«Ах ты, сука, ах ты блядь!
Ты кому дала ебать?»
«Не твоё, мамаша, дело
Не твоя пизда терпела
Не твой чёрный чемодан
Кому хочу, тому и дам!»
Все остальные перипетии дочки-материных отношений покрыты мраком и забвением.
Мы ходили купаться на «первую скалку», где иногда размещались на лужайке серьёзные парни.
Все просто знали, что они серьёзные, это не подлежало обсуждению, у них были ножи, поджиги и шлейф приводов в милицию, типа Лобановых или там Евсеевых.
Прикольно, но в мае 2016 года, меня один раз возил на Риеккалансаари, на дачу к Борису Вайсману, таксист, который показался мне в возрасте под семьдесят, но, как выяснилось, был моим ровесником: водка и курево старят, да.
Когда мы с ним разговорились, он сообщил мне, что почему-то моё лицо ему кажется знакомым, не учился ли я в первой школе, и, получив утвердительный ответ, вспомнил и Лобановых и Евсеевых, с которыми связался, и едва отвязался, как он сказал.
Эти подростки порой приносили с собой тюбики с краской для волос и красили свои шевелюры в рыжий цвет с помощью воды из озера Хюмпелянярви. А потом пели песни под ту же неизменную шестиструнку. Помню, как сейчас:
Ах зачем ты, стерва
Бровь свою подбрила
И зачем надела
Синий свой берет
И куда ты, сука
Лыжи навострила
От меня не скроешь ты
В наш клуб второй билет!
Потом я тоже самое, спустя много лет, услышал у Высоцкого, который перепевал всё это на своём раннем этапе творчества. А может и он это сочинил. Не знаю. Ещё они пели песенку с эффектом «обманной рифмы»
У атамана Козалупа
Была огромная … сноровка
Дальше я ничего не помнил кроме
… и трёхлинейная винтовка.
Сейчас весь текст этой песенки можно обрести, конечно же, в сети по ключевым словам. И забыл я, оказывается, не так уж много.
У атамана Козолупа
была огромная … сноровка,
семизарядная винтовка
и три охотничьих тулупа.
Из того, что они пели ещё почему – то помню только строчки:
У меня пальтецо худоватенькое
Расстегнул – и яйцо
Тухловатенькое.
Оказывается, парни переделали так песню Высоцкого:
У тебя пальтецо худоватенькое
Отвернешь подлицо – бито ватенькою.
Оглядишь со двора – не мои не юга,
А твои севера, где снега да вьюга
Из той же серии, но это уже пел кто-то из местных, не парни с ж/д поселка, была запомнившаяся песня про то как:
Кровать двуспальная
Скрипела и пружинилась
И тело … Нелечки
(можно было подставить любое имя – Танечки, Валечки, Софочки и т.д.)
Всю ночь я ощущал
Кроме песен, фольклор жил и в повседневном общении, в мирных и не очень стычках и играх в доминирование. Старший или более сильный мог сорвать с головы младшего и «задроченного» шапку и спросить: «Поп или мужик?» Ответ «задроченному» был известен, и выбирать ему предстояло, собственно, из двух только вариантов.
Если он отвечал: «Мужик!», то взявший шапку наклонялся и бросал её между ногами со словами: «Через жопу – жик!». Если «поп», то ответом было: «На землю хлоп, ногою топ!» Шапка топталась и, конечно, все предпочитали пробежаться за невредимой шапкой несколько метров. Вспоминаются ещё какие-то присказки – наскоки, которые говорились с вызовом, может быть, даже предваряя потасовку, с желанием унизить оппонента.
Типа: «Мелко плаваешь, ты у моей жопы, поплавок!» (Почему поплавок, я не мог понять). Или вопросы:
– Сто кулаков в корзину влезет?
– Хуй сосал селёдкой пахнет?
Что такое «Гоп со смыком» мне было не просечь, да я как-то и не задумывался.
Помню только начало, как парни пели. Мол, этот самый гоп «родился где-то под забором, черти (?) окрестили его вором, а потом там пелось:
… дядька рыжий с бородою
окатил меня водою
и назвал меня он «Гоп-со-смыком»
Таким образом, было ясно, что речь шла об имени собственном человека нелёгкой воровской доли. И я хорошо запомнил, что внутри песни были ещё слова:
Гоп-со-смыком это буду я,
Воровать – профессия моя
И затем в каком то-месте рефреном:
Сто двадцать пять куплетов всем известны…
Больше ничего не помню. Но – великое дело Интернета подоспело, и тайна «Гопа со смыком» оказалась легко открываема. Некто Фима Жиганец, он же Александр Сидоров подробно разбирает в сети бесчисленные варианты песни. Выяснилось, что впервые ее можно было услышать в фильме «Путёвка в жизнь» 1931 года. А мы с вами перейдём к другой, песне–не песне, но к так называемым «около матерным каламбурам» с эффектом «обманной рифмы», составлявшей часть нашего детского фольклора. Ещё у Козьмы Пруткова есть бессмертное: «Тому удивляется вся Европа, какая у полковника обширная шляпа». А мы беспечно напевали, радуясь жизни, такие вот каламбуры, которые можно условно назвать по имени героя первой строки:
ВАНЬКА-ХОЛУЙ
Ехал на ярмарку Ванька-холуй,
За три копейки показывал ху…
Художник, художник, художник молодой,
Нарисуй мне девушку с разорванной пи…
Пиликала гармошка, играл аккордеон,
А маленький Антошка натягивал га…
Гага северная птица
И мороза не боится,
Целый день сидит в гнезде
И копается в пи…
Пираты-пираты, хотели воевать
А потом раздумали
Стали баб е….
Ехал на ярмарку Ванька – холуй.
И так по кругу. Само-собой в других краях были варианты этого стишка, которые отличались. Тот же интернет даёт строчки, которых мы не знали.
Уже в школе, помнится, Серёга Алексеев, ныне покойный, как порядочно уже моих ровесников, пел другой околоматерный каламбур:
В универмаге наверху я
Купил доху я на меху я
И с той дохой дал маху я
Доха не греет … нисколько.
Из той же серии стихи про «папины ботинки»
Папе сделали ботинки,
Не ботинки, а картинки,
Папа ходит по избе
Бьет мамашу по …
Папе сделали ботинки,
Не ботинки, а картинки,
Папа ходит по избе,
Бьет мамашу… Папе сде…
Кажется, продолжения у этой «песни» не было.
Ну и, само собой, фольклор нашего детства состоял из множества других маленьких прелестей типа:
А в рот тебе компот! (кило печенья)
А ху-ху не хо-хо?
Обстул Хуем-бей.
Пошел ты на хутор бабочек ловить!
Сунь-хуй-в-чай-и-вынь-сухим
Ты уху ел?
Эфиоп твою мать!
(это из анекдота про выход негра из автобуса в Москве, у которого спросили – Негр, ты выходишь, а он ответил – Я не негр, я эфиоп!)
И так далее и тому подобное. Тут на одни созвучия имен можно привести массу примеров, типа японская фамилия и имя Атомули Ядала, Токанава Тояма, японский футболист Накатика Наебука, "Скорая помощь" по-японски - "Хуевато Кому-то", болгарская писательница Стояна Ракова или актриса из той же страны Лежана Раздвиногова. Список можно было бы продолжать бесконечно.
Были ли в нашем детстве приличные стихи или песни, спросите вы. Конечно были. Просто они хуже запоминались по сравнению с матерными. Если я сильно постараюсь, то вспомню, но вряд ли буду стараться, потому что приличные присказки были скучны. Например, в ответ на междометие или вопросительное слово «Ну» говорили: «Баранки гну. Вот согну и дам одну!» Или: «Обманули дурака на четыре кулака!» Пресно, братцы…
клор фильмов и не только
Волнами фольклор дворов питался фильмами. Фурор среди нас произвела картина «Человек-амфибия». Мы заучивали наизусть про моряка, который «слишком долго плавал» с припевом:
Нам бы нам бы нам бы всем на дно
Там бы там бы там бы пить вино
Там под океаном
Трезвым или пьяным
Не видно всё равно!
Или:
Дьявола морского ихтиандром звать
Он умеет плавать, глубоко нырять
А дурак Зурита
На своём корыте
Решил его поймать
(или догнать, уже не помню)
Конечно, песни из «Кавказской пленницы» выучивались тоже наизусть, кочевали из тетради в тетрадь несмотря на то, что все их и так знали. Считали делом чести переписать, правда в основном, помнится, это делали опять же девочки:
Где-то на белом свете
Там, где всегда мороз
Трутся спиной медведи
О земную ось…
Знали мы и все слова про то, как если б…:
Я был султан
Я б имел трёх жён
И тройной красотой
Был бы окружён.
Я рос в тени старшей сестры, очень примерной девочки, зам. председателя совета дружины школы, не позволявшей себе никаких глупостей кандидатки на серебряную медаль, до которой ей не хватило одной пятерки, и более либеральной тёти, сестры моей матери, она была поздним ребенком у бабушки и по возрасту была равной моей сестре. Хорошо помню, что уже в возрасте лет за десять, может в 11, а может, кто знает, и в 13 лет, созревание у меня наступило поздно, и на фотографии в восьмом классе я на полголовы ниже всех остальных парней, я спросил именно у тёти, не у мамы, не у сестры, нужно ли на самом деле «ебаться», чтобы получились дети. Мне казалось это совершенно отвратительным и каким-то скользким и негигиеничным мероприятием. Тётка сказала, что, конечно, нужно, отчего я немного приуныл, но ненадолго. Как-то это новое знание забылось всё сразу лет до 16, когда природа взяла своё и пришло время «ухаживать» за девушками и ходить на танцы. Как-то раз у той же тёти я заглянул в записную книжку, куда заносилось самое сокровенное типа слов песен, в ходу тогда были просьбы: «Дай списать слова!» Как сейчас помню, там были такие загадки:
Может ли хуй быть ударником коммунистического труда?
Ответ был написан тут же рядом. Категорический и отрицательный.
Не может. Потому что не способен стоять (имелось в виду у станка) восемь часов подряд и плюёт на своё рабочее место.
Про «плюёт» было мной истолковано несколько превратно, так как ночные поллюции ещё не начались, ну, я думал, что имелось в виду, что член мочится прямо у станка. Это укладывалось вполне в воображаемую парадигму советского рабочего. Дальше было что-то типа цитат из армянского радио:
Будет ли в Армении коммунизм?
Нет, потому что Хрущёв сказал, что коммунизм не за горами, а Армения за ними.
Ещё в той записной книжке были стихи про Гагры и про женщину-машину. Про Гагры помню только следующее:
Мчатся к морю электрички
Просто благодать
Едут сдобные москвички
В Гагры отдыхать
Там лимоны-апельсины
Терпкое вино
Там усатые грузины
Ждут их давным-давно
Дальше я всё позабыл, кроме двух строчек
… Сразу чувствуешь мужчину, колкость его усов,
И могучая пружина рвётся из трусов…
Говорят, Евтушенко написал, но верится с трудом. А про женщину-машину помню отрывочно только что-то такое:
Как хорошую машину…
…к ней я подойду
Не течёт ли карбюратор
Должен быть сухим
Не пробит ли радиатор
Кем-нибудь другим…
Конечно, опять же, всё сейчас в Интернете есть и текст песни можно без труда найти, но я плыву не по нему, а по волнам своей памяти. У сестры если что подобное из стишков-песенок было, то никогда не валялось в открытом доступе, а я думаю, что и не было никогда.
Отдельно следует сказать о том, как народ переделывал популярные и не вполне популярные номера. Больше всего, конечно, доставалось официозным, лившимся из каждого утюга, песням. Иногда это были устоявшиеся, известные всем строчки. Скажем, песня, из которой я помню только две или четыре, смотря как разбить начальные строки:
Смело мы в бой пойдём
За власть Советов
И как один умрём
В борьбе за это!
То есть видно же было, что кретинская песня, и искренне могли её петь только бараны, которых ведут на бойню. Поэтому ребячий народ подставлял свои, куда как более гениальные слова:
Смело мы в бой пойдём
За суп с картошкой
И повара убьём
Столовой ложкой!
В такого рода переделках первая или иногда и вторая строка тоже сохранялись неизменными, чтобы песню узнали сразу, а потом шло народное творчество. Вовка Калинников пел под гитару вместо одной псевдопатриотической фигни, слова которой я вынужден привести, чтобы было ясно, каким фуфлом публику кормили стихоплёты, кстати все, как на подбор евреи – матусовские, лебедевы с кумачами и иже с ними. Был даже анекдот про песню “Русское поле”, которую исполняет И. Кобзон, слова И. Гофф, музыка Френкеля. Слова той песни, которую пел Вовка, были, например:
Дан приказ – ему на запад
Ей – в другую сторону
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Так вот, Вовка, перебирая струны, вдруг залудил, оставив неизменными две первых строки:
А не хочете ль вы ху-у-у-я?
(надо же было растянуть под длинное слово «комсомольцы»)
Никуда я не пойду!
И я на сто процентов помню, что он пел именно «не хочете ль» вместо правильного «не хотите ли»…
=====
Находили ответы на официальные лозунги, которые лились со страниц прессы и из радиоточек. Так переделали высказывание Долорес Иббарури "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях". Шоворили - Долорес ебанули, так она сказала, лучше стоя, чем на коленях. Или как - то так
====
Помню ещё совершенно невинную про шар голубой, который вертится над головой и по этому поводу кавалер хочет украсть барышню, что было переделано на:
Крутится-вертится шар голубой
Крутится-вертится дворник с метлой
Крутится – вертится хочет узнать
Чья это лошадь успела насрать.
Наверняка были и другие переделки, смутно вспоминаю, как переделывали стихи Есенина про опавший клён, вставляя вместо клёна член, но содержание переделанного стиха забыл напрочь. Жившие в ту эпоху и читающие сейчас меня легко вспомнят свои, но я, желая быть честным перед собой и своей памятью, пишу только о том, что помню, и как я это помню, в каких словах, а потом только, написав, посмотрю в Интернет, да и то не всегда. Вот буквально сейчас вспомнил, ну это уже из самого раннего детства. Мы пели: “Широка кровать моя родная, много в ней подушек – простыней!” Дальше или не было сочинено или я не помню.
К фольклору, думаю, можно отнести и всякие верования, ходившие между нами, детьми, а потом подростками. Они, очевидно, передавались из поколения в поколение и часто принимали форму загадок. К примеру, кто-то спрашивал, почему человек не выживет, если ляжет между рельсами, а над ним пройдёт поезд, ведомый паровозом. Кто-то отвечал, что на него высыпется содержимое топки паровоза. Что, конечно, было совершенно невозможно. Задавший вопрос, впрочем, этого не утверждал, а говорил просто, мол, нет, даже если топка будет “закрыта”. Почему она могла быть открыта в сторону шпал и как при этом из неё не высыпалось бы всё содержимое, никого не волновало. Все в результате “сдавались”, не найдя ответа. Вопрошавший торжественно заявлял, что человек умер бы “от страха”. Другим рассказом-откровением было сообщение о том, что если высосать бутылку даже сухого вина (к тому времени мы все уже выработали толерантность к алкоголю, вполне достаточную для того, чтобы выпить в течение, скажем получаса, бутылку сухого (за рубль две – 90 копеек вино, 12 – бутылочная тара) через соломинку, то окосеешь как с бутылки водки, если не хуже. Что, конечно же, было откровенной чепухой, да и такой эксперимент поставить было очень просто. Ходило и такое верование, что если за один присест и быстро съесть батон хлеба, то неминуемо наступит заворот кишок.
Что интересно, этот фольклор был общим для детишек огромной страны. С населением под 250 000 000. Могли меняться отдельные слова только, но основные произведения народу были более-менее известны повсюду.
Воспоминания о фольклоре всплывают независимо от усилий вспомнить конкретные фразы. Бывает, пойдешь в туалет и вспомнишь, как в детстве читали стишки типа:
«Поссым, - сказал Суворов. – и тысячи залуп сверкнули у забора».
На ту же тему:
«Поссым, - сказал Кутузов. И вынул из рейтузов большую кукурузу.
Потом ни с того ни с сего вспомнишь.
Как у нашего колодца
Две пизды пришли бороться
Пизда пизду пизданула
Пизда ножки протянула
Или, про жопу загадки типа.
Между двух огромных скал
Духовой оркестр играл.
Между двух огромных булок
Есть вонючий переулок.
Впереди мелькало хуй поймёшь
Лопнули аккорды хуй настроишь
Больше ни хуя не разберёшь.
А припев был как раз такой, как в заголовке. Мы слушали и не сильно задавались вопросом, как могут аккорды лопнуть. Спустя много лет я понял, что так переделали русскую песню
Имена эти (Мобуту, Чомбе и Касавубу), были нами взяты, конечно, с радио и газет. Телевизоров в нашем детстве не было, так как не было передающей вышки, её построят позже, не увенчав острием антенны, а так и оставят с площадкой на верхей части. Хотя нам однажды из Москвы родственники, когда приезжали на "Запорожце", привезли в подарок телеприемник с линзой, куда была налита вода. Видно они сменили его на прибор поновее, а нам дали «боже, что негоже».
Мне было лет 10, и я тогда ещё не соображал, что можно было сделать антенну и ловить финское ТВ. Правда для этого надо было антенну изготовить побольше, чаще всего она делалась из восьми деревянных планок и шеста, маленьких изоляторов и медной проволоки в форме восьмерки, ставить ее на крышу, а потом лазить крутить её для большей четкости сигнала. В финских семьях так и делали , в моей чисто скобарской (что значит «родом из или из-под Пскова) интереса к Суоми не проявляли вообще.
Радио нас кормило болерами равелей и ариями жозёв из опер бизёв. Мы их переделывали на свой лад:
Что было совершенно логично, потому что как у тореадора, так и у нас всех (почти у всех, все- таки некоторые счастливчики жили в финских домах с унитазами), нужники были во дворах. Поэтому, например, переделка строчек арии Ленского из оперы «Евгений Онегин» - Куда, куда вы удалились, [ весны моей златые дни ] - нам давалась легко, и мы могли спеть:
Имелось в виду, конечно, не проваливание, то есть исчезновение в фигуральном смысле, а в самом прямом – в дырку сортира на один, два или четыре очка.
Ещё вспоминается, что на тех же пластинках для пьянок была песня, которая я слышал как «Ашукета, ашукета, ашукета, вот а бела мия белла мня мня» или что-то в этом роде, песня слушалась раз сто, наверное, пластинка, даже с новомодной корундовой иглой, была запилена в корень.
Были песни, из которых запомнились только пара строчек, типа
Или неприличное, что я услышал от приятелей, живших в Тункала на 4-й Гористой улице:
Пикантность песне придавало то, что в гусеничном тракторе коробки скоростей, как таковых, не было. Был только рычаг «взад-вперед». Может ещё что-то. Кстати, в кабины трактров мы лазили, смотрели, что там и как. Однажды я даже топор украл, только не понимаю зачем. Дома было достаточно топоров и даже колунов.
Из приличных песен была, например переделка битловской "Money can’t buy me love”.
Начиналась она так
Оптимистичные песни, которые лились из радиоприёмников, тоже подвергались поруганию.
Вот эта, например, с такими словами
Припев:
Лихо переделывалась на
И дальше:
(тут ритм стиха малость нарушался, но никто не парился по этому поводу).
Были и просто поговорки и приговорки, часто глупые, как пробки. Мы могли сказать, совершенно не понимая смысла сказанного:
Про что-то совершенно негодное или про кого-то часто говорили что он (это) не годится «ни в пизду ни в Красную армию".
Но это когда мы уже постарше были, а совсем маленькие, если на кого-то обиделись или просто ради подразнить, кричали скороговоркой:
Любка (женское имя любое годилось - Светка, Валька, Галька) - дура, хвост надула, полетела, запердела.
Если кто-то одет был не по сезону, то дразнили
Потом, когда я стану работать на Карельском ТВ, познакомлюсь с шофёром Жорой Хориным, который после каждого второго слова вставлял «понял», а иногда и сразу два, что, в силу усечения им этого слова, у него звучало как «пол-пол», отчего Саша Веснин его прозвал «Полпотом». Вьетнамский палач Полпот тогда был у всех на слуху, благодаря уже ТВ.
Когда были постарше, классе, может, в 8, я помню как сережка Алексеев, красивый видный парень, померший от рака легких в 2000х, а может и раньше: а его сын зарезал в банде с другими человек четырёх, и сдох от наркоты сам где-то в 2012-13 все в том же Сортавала, читал такие стишки:
Эффект обманной рифмы.
Ещё мы пели, под мелодию какой-то то популярной оперетки:
Потом была какая- то совершенно дурацкая песня, но это ближе к старшим классам, может 8 или 9-му, из которой я помню только:
Классу к девятому случился фильм «Бременские музыканты». Все песни были во мгновение ока выучены наизусть и пелись в классе на уроках и переменах. Я вот думаю, каким же тупым было руководство тогдашнего культурного ведомства, что не поощряло создавать такого рода анимацию. Подобных этим музыкантом фильмов можно было бы напечь с десяток. Был громадный спроас на такое. Мы тогда знали все слова песен этой картины и пели в классе. "Говорят мы бяки-буки, как выносит нас земля..." Просто взял и написал по памяти спустя более 50 лет. Ну да там много тупизны было.
Примерно тогда же по классу начали гулять порнографические карты. Большинство из тех, что я видел, были черно белыми, и собственно половых актов там не было. Были голые женщины. Интересно, но не больше. Но пару раз дали подержать и цветные, где был минет крупным планом. Я никак не мог поверить, что женщина может делать «такое» добровольно. Казалось противным и крайне негигиеничным, мы же исходили из повседневности нашего образа жизни, где у большинства семей и представления о собственном душе или ванной, да, собственно, и о водопроводе, и близко не было.
Тогда же я услышал и о Битлз и Роллинг стоунз, а потом и о Ти Рекс. Под очарование Марка Болана попал сразу же, и до сих пор он у меня в топе 10 всех времён и народов, хотя народов в роке собственно всего два: англичанине, (их большинство), да америкосы (жалкое меньшинство), остальные - подражатели.
Вторые бременские совершенно прошли мимо, может быть уже мы повзрослели…
А если отмотать назад, когда в возрасте лет 8-9 сидели на опушке леса перед единственным каменным домом на Совхозном шоссе, и слушали полупьяного дядю Васю Иванова - он пел под гитару
Ещё дядя Вася, помню, пел
Нам всем нравилось тогда. Вкусы наши ведь были развиты и отточены. Сортавальская "лига плюща", так сказать.
Такие воспоминания, как я уже говорил, приходят спонтанно, на ровном месте, часто по ассоциации, в которой и отчета себе не отдаёшь.
Я сразу же записываю их на кусочек бумажки, или диктую на айфон, иначе уйдут и не придут несколько лет. Когда их наберется на пост – вываливаю.
Как-то так. На этом я тогда, году в 2017 пост закончил и приписал в конце вопрос: "А вы что помните из фольклора тех лет? Вопрос, конечно, к людям постарше, хлебнувших полной чашкой житуху в СССРе". Ответов пришло десятка два. Некоторые были весьма ценны. Вот, например, переделка песни о Дунае, которую я не слышал. Оригинала, конечно, избежать было невозможно, он лился из всех радиоточек по несколько раз на дню. Дефицит поп-культуры в СССР был ужасен, конечно.
И оттуда же о раскрытии темы бухла в пародиях на песни из репертуара Анны Герман и Льва Лещенко:
Из того, что в наших краях не пели, зато пели на других раёнах.
Пародия на «Голубой вагон»:
* Дихлордиэтилсульфид — это химическое название боевого отравляющего вещества иприт. Естественно, пели такое октябрята постарше, малышам было не выговорить это слово.
