Приквел к “Первым шагам”.
Как созревало решение уехать в Канаду.
Возвращаясь, в который раз, к воспоминаниям о ПЕРВЫХ ШАГАХ ПО СТРАНЕ КЛЁВОГО ЛИСТА, я поднимал тексты разных лет. Вот, например, что я писал весной 2013 года:
«23 мая 2013 года исполнится ровно 15 лет с того момента (23 мая 1998 года), как я приехал в Канаду. Нужно бы, по идее, говорить «мы приехали», потому что нас было двое – я и моя жена Марина, но в 2001 году жена стала бывшей, поэтому рассказ будет вестись в одну мою харю, но с местоимением «мы» в нужных местах. Вначале я немного поразмышлял: с какого времени начать письменный рассказ? Когда пришла мысль эмигрировать?
До 1995 года точно, потому что во время поездки в США летом этого девяносто пятого года мысль уже была вполне оформленной, осязаемой. Помню, что в Дулуте в 1995 году я с большим интересом смотрел на украинских канадцев, приехавших на фолк-фестиваль, и в разговоре с Сашей Чернышёвым, пианистом, уехавшим в Дулут году в 1992, если не раньше, уже упоминал о таком намерении. Хорошо помню, как Саша Сказал: «Ну а в Канаде, там вообще клёво».
Дальше я пишу о том, же, о чём говорю в первой части воспоминаний об отъезде и прилёте. О том, как мы отчалили от подъезда дома номер 13 на проспекте Ленина в Петрозаводске 21 мая 1998 года и взяли такси до аэропорта «Бесовец». Тогда я упоминал о том, что провожали нас три человека: тесть Юрий Маркович Горбачёв, приятель со студенческих времен Витя Гридин и приятель со времен работы на ТВ Юра Клаз. Тогда, в 2013-м я написал, что Юрий Маркович получил в прошлом, 2012 году, в свои 86 лет, вид на жительство в Канаде, и в этом уже, то есть 2013 году, его дочь и моя экс Марина должна была приехать и забрать доживать на чужбине. Что интересно, пока мы с Мариной были в хороших отношениях, даже после расставания в 2000 и официального развода в 2001, мы ни разу даже не упоминали о возможности приезда Горбачёва к нам. И в 2004 и 2005 гг, когда мы с тестем выпивали у него на кухне коньяк и закусывали копчёной лососинкой, на что тестю, как участнику войны, попавшему на неё чуть ли не 16-летним и “провоевашим” пару месяцев, вполне позволяла пенсия в примерно 40 000 рублей, что было явно больше 1000 американских долларов в месяц по тогдашнему курсу, он тоже не заикался об этом. Но, потом созрел. Как сказала моя мама, тут свою роль сыграла боязнь “немощи” и нежелание остаться одному немощным без того самого пресловутого стакана воды, который некому будет подать при смерти.
Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Когда Марина приехала его забирать, он сломал шейку бедра, попал в больницу, где и умер спустя несколько недель. Когда я был в Петрозаводске, то звонил туда и спрашивал про его состояние здоровья. Ответом врача было примерно то, что физически он ещё крепок, но подвела голова, то есть мозг. Я спросил, есть ли надежда на то, что он выздоровеет, ответом было “нет”.
Виктор Гридин, я уверен, не без влияния моего примера, подаст на канадскую визу вскоре после дефолта августа 1998, когда я проведу в Канаде больше двух с половиной месяцев. Ответа из посольства сразу он не получил и даже, вроде, перестал думать о своём ходатайстве, как вдруг примерно в 2002 году, ему пришло приглашение приехать в Москву на собеседование. От приглашения он отказался. Интересно то, что когда он по электронной почте спрашивал у меня совета, как поступать, то я, с высоты своих прожитых к тому времени в Канаде лет категорически отсоветовал ему ехать в Канаду. Как я понял из ответа, решение не эмигрировать он уже принял сам, и от меня хотел лишь получить подтверждение его правильности. Как он сам тогда сказал, всё-таки возраст идёт уже к “полтиннику”. А я, конечно, не стал распространяться на эту тему, но он был парнем умным и сам понимал, что с женой, не говорящей по-английски и занимающей солидную должность на хлебозаводе в Петрозаводске типа директора или зама, они оба неизбежно столкнутся с таким понижением в статусе, что первое, что сделает Рая – вернется обратно. Да и Виктор занимал неплохой пост в Петрозаводской мэрии. Он был заместителем руководителя Государственной жилищной инспекции Республики Карелия. Когда мы в 2004 году распивали в течение часов четырёх водочку у него дома под воспоминания о прошлом и под концерты групп нашей молодости на огромном ТВ со звуком домашнего кинотеатра, то Рая говорила о том, как они ходят на уроки танцев, и что Витя собирается на повышение и будет получать ещё больше. Она по возрасту была, может и постарше Вити, а это значило, что в 2004 году, по достижении 50 лет, могла бы уже выйти на пенсию и получать её полностью, плюс продолжать работать. Она, кстати, может быть и сейчась работает. Во всяком случае в середине 2020 года ещё была кандидатом в совет директоров акционерного об-ва “Хлебокомбинат”. В другой статье от 2018 года говорится о том, что она на одном месте проработала 47 лет.
На коллаже ниже можно видеть, как мы с Витей ездили в какой-то автомобильный центр (первое фото) за пределами города на его “Форде фокусе”, собранном под Питером (на втором фото он стоит у приоткрытой дверцы машины), там же немного и вкусно перекусили во вполне уютном кафе, были в магазине радио, видео и звукотехники на Октябрьском проспекте (фото 2). А забрал он меня в дождь от подъезда дома номер 13 по пр. Ленина (два последних фото), где я и остановился у тестя.
В 2005 году я встретился с моей будущей женой Светой, поэтому с Витей мы пообщались лишь мельком, на лавочке перед его работой, куда зашли вместе с ней. Тогда он мне подарил полное собрание сочинений С. Довлатова. Сочинения, даже не помню, прочитанные ли целиком, пылятся с тех пор у меня в чулане, и открывать их никакого желания нет. Всё это поросло быльём и пыльём.
В 2006 мы с ним поговорили по телефону, хотели сходить вместе на спектакль “Поза эмигранта” в ДК Петрозаводскмаша. Ну как хотели? Это он предложил, при этом как-то мерзко хихикнув, чувствуя двусмысленность предложения мне. Поход этот по какой-то причине не состоялся, вроде он вначале сказал, что билеты они с Раей себе уже купили, а я должен их был приобрести в магазине “Детский мир”, а там их не было, то ли что-то ещё, но это был последний мой контакт с ним.
Примерно в 2019 году я буду в гостях у приятеля по студенчеству Серёжи Алексеева, который был приятелем и Витиным тоже до самого последнего времени, и Серёжа мне расскажет, что Витя, бывший всегда парнем, скажем так, корпулентным, в последние годы растолстел так, что едва мог передвигаться. Когда он рассказывал, как он сидел у него на диване будучи в гостях, то показал, как у Вити “свисает курдюк” почти до пола. И добавил, что у него всегда стоит под окном машина, до которой он может лишь доковылять, сесть в неё и поехать куда-то. А 3 ноября 2020 года Витя Гридин умер в городской больнице, предположительно от Ковида-19. Рая заболела раньше его, и на момент его смерти всё ещё была госпитализирована, но пошла на поправку. Так закончил свой жизненный путь Виктор Гридин. Детей с Раей у него не было, я не знаю, почему, никогда не спрашивал.
Про Юру Клаза я достаточно много написал в четвёртой, заключительной части рассказа о первых шагах в Канаде. Сейчас я веду рассказ о том, как созревало желание эмигрировать, и тут важно вернуться к одному, а даже и двум моментам в Петрозаводске между 1991 и 1994 годами.
Я в то время был преуспевающим директором программ созданного мною кабельного ТВ «ПЕТРОНЕТ» и думать не помышлял ни о какой эмиграции. Это был, наверное, лучший период моей жизни в СССР и в России, который я пока даже и не начинал отражать в воспоминаниях.
Момент первый
Году в 1991 или 1992 пришёл ко мне в студию парень. К тому времени переводы я почти забросил, но молва обо мне как о хорошем переводчике ходила ещё по городу. Довольно молодой мужик, едва, может быть, за 30, принёс с собой анкету на отъезд в Канаду и попросил меня заполнить её. Я вначале отпирался, говорил, что больше не перевожу, но то ли у него был такой умоляющий вид, то ли у меня было время, но я согласился посмотреть.
Анкета как анкета. ФИО, электрик, стаж лет 7, вот этот вот всё. В одной графе написано про владение языками: «английский со словарём». Я у него, помню, спросил: «А как же ты, болезный, будешь там общаться-то «со словарём?» Он мне отвечает в таком, примерно, стиле: «Фигня эти все языки. Я же допущен к току в 100 ампер!» Ну, мне это ровным счётом ничего не говорило, но человек явно был горд, видно было, что допуск к току такой величины для него – вершина успеха. Я даже остро ощутил всю свою незначительность, ведь меня даже к току в 5 ампер близко никто не подпускал с моим дипломом с отличием. И чувак добавил, что в Канаде нужны именно такие, как он, от сохи, то есть от фидера с высоковольтным проводом, явно давая понять, что такие, как я, интеллигентные хлюпики, пусть и со знанием двух языков страны, в стране клёвого листа никому не нужны. Что было, кстати, совершенной правдой, что уж греха таить. Ну, словом, анкету я заполнил, чувак принёс мне потом пару бутылей продукции местного ликёрзавода типа «Бруснички» или «Клюковки», на чём мы расстались, и я о нем думать забыл.
Момент второй
Потом, через некоторое время, может через пару месяцев пришёл Лёша Овчинников. А Лёшу, в отличие от того электрика, я знал хорошо. Он учился на курс старше меня и был отличником во французском. Просиживал дни и выходные в Публичке после занятий, по девкам не ходил, в отличие от нас с моим другом Серёжей и всеми другими парнями. Спиртного в рот не брал, и тут уже его отличие от нас, кирявших минимум раз в неделю за исключением сессий, было колоссальным. Правда французский мы тоже неплохо знали впридачу к русскому матерному. Он стал меня пытать на предмет, не думал ли я об отъезде в Канаду. Ясно было, что он–то думал, и думал неотступно. Я ему и говорю: «Лёша, нет, не думал. Да и на кой мне та эмиграция, если у меня есть это?»
Компьютер Коммодор Амига был точь-в-точь такой же, как на этой фотографии из сети
Я обвел широким жестом студию с японской аппаратурой фирмы JVC и графическим компьютером Amiga 3000 (фото), в углу которой в нетерпении сидела прекрасная девушка Галина 25 лет. Мы с ней на пару озвучивали перевод шведской эротической серии со всеми вытекающими последствиями. Кстати, она хорошо знала французский и вела на нём экскурсии по Карелии. Один раз даже продала французам несколько кассет с фильмом моего производства, который я начитал на языке Мольера.
“Что я буду делать в той твоей Канаде? У меня тут всё и так есть. А что ещё будет, об этом даже и подумать страшно”. Планы тогда, это был, может быть, 1992 год, и вправду стояли наполеоновские. В 1990 я месяц провёл в США, в октябре 1991 две недели в Париже и Ла Рошели, работы было завались, как и проектов. Я даже не спросил тогда, или, может, спросил да забыл, чем Лёша занимался. Скорее всего преподавал французский и/или английский в средней школе. Он мне стал рассказывать, что вот он как раз собирается, уже заполнил документы и скоро отъедет. Ну, я ему пожелал успеха и поспешил к девушке Галине, бившей копытом у магнитофона, куда была заправлена кассета с «Розовой серией».
То есть до 1994 года, до лета примерно, я даже не помышлял ни о какой иммиграции. А зачем искать добра от добра? У меня было всё, а главное – любимая работа. Я приходил на неё каждый день с утра, к 8 или 9, уходил тоже в 8-9 вечера. Каждый день, имеется в виду и в субботу и воскресенье. Когда мне надо было, я ходил на тренировку на стадион “Спартак” или в спортзал БОПа. Я освоил всё: видеосъёмку, монтаж, упомянутую выше «Амигу». С этим компом связано много событий. Когда я дойду в своих воспоминаниях до основания Петронета и периода работы в нём, то расскажу подробнее, как я вообще узнал о нём. Я перевел и озвучил десятки видеофильмов, в том числе 2 серии «Крёстного отца», несколько Джеймсов Бондов, фильм «Братья Блюз», и успел перевести, за деньги, для издательства “Амитье”, штук 20 детективных романов и несколько книг «нон-фикшн», включая книгу Дэвида Рубина «Всё что вы всегда хотели знать о сексе, но стеснялись (правильно именно так не “боялись”) спросить». Я не только перевел книгу Арнольда Шварценеггера «Воспитание культуриста», но и умудрился её издать на ротапринте Пединститута с помощью знакомого алкаша, который там работал. Правда это было сразу по приезде из США и до Петронета. Ещё в 1990 году.
Начиная с 1989 года, когда я первым ушёл с выморочного Карельского ТВ, не было месяца, чтобы мой доход составил меньше 1000 долларов США. Всё это заработано было. Ничего не было украдено. Одно время даже хотел «Волгу» с гаражом прикупить за 2000$, но Сева Тимаков, в прошлом дальнобойщик, с которым мы ездили на регату в Киль, осмотрев машину и обнаружив сварку там, где её не должно было быть (ведь залезал, не щадя куртки, под авто), отсоветовал категорически. А Сева парень честный всегда был, и я ему верил.
Работаю я таким манером, значит, до лета 1994 года. Всё пучком, собираюсь на велосипеде доехать до Атлантического океана в Норвегии, что и проделываю в итоге. Поступают первые тревожные звоночки между тем. В фирме «Петронет» появляется какой-то член с горы, который назначается мне в заместители. Не помню даже как звать его было, личность настолько ничтожная и незначительная, что я даже внимания поначалу не обратил. Коллеги-директора привели его.
Ага, тут важно! В какой-то момент ко мне эти самые коллеги, в основном в лице директора Гвоздева, с которым мы ездили в Париж и Ла Рошель в 1991 года, а он ещё ломался, не хотел ехать, вот тогда и надо было его не брать-то по уму, подкатились и говорят: «Ты такой занятый, днюешь и ночуешь на работе, мы ради твоего блага хотим тебе участь облегчить». И предложили, чтобы моя должность называлась не «директор программ», а «главный редактор». Я-то наивный был всю жизнь, да и сейчас, тоже бываю легковерным идиотом. Говорю: «да мне-то пох». Редактор, директор, все буквы почти те же. Ан нет – директор-то входит в Совет, а редактор – фуюшки. И на совет директоров не ходит, на решения, там принятые, влиять не может. Но мне важно было творить. Мелочные таски меня тогда совсем не заботили. До поры до времени. Да, я помню ещё спросил у «коллег», а какой, собственно, телевизионный опыт имеет эта жалкая и ничтожная личность. Опыта у личности было ноль. Зилч, зироу, бабкес, нада. Его высочайшим достижением на журналистском поприще была должность редактора многотиражки петрозаводского радиозавода, которую за пределы этого секретного предприятия при совдепии выносить было нельзя. Все мои остальные «коллеги» тоже были с этого завода. Завод дал дуба в Перестройку, и они искали, чем бы поживиться и замутили Петронет, о чём я, впрочем, повествовал уже в разных местах. Я, помню, сказал, что-то типа, ладно, пусть с месяц постоит у меня за спиной, посмотрит, что к чему, поучится профессии. И коллеги-лицемеры, надо сказать, согласились. Он сильно не мешал, ездил пару раз в Москву за видеофильмами, привозил какое-то фуфло.
Хорошо помню, что привёз, в числе прочих «400 coups» Франсуа Трюффо. Великий фильм. Для знатоков только. Кто просечёт в Карелии, кроме человек пяти, глубокий смысл картины? Для остальных фильм был бы жутко скучный, как какой-нибудь Тарковский. Он был не дублирован, с русскими субтитрами только. Я же знал рынок уже и что зрителю подавай. Было золотое время, когда Голливуду и другим правообладателям никто из кабельных сетей не платил ни копейки, но показывали, в сносном качестве, их продукцию. Писали с лазерных видеодисков. В общем, я пока его терпел, этого бывшего многотиражника. Потом как-то случилось мне заглянуть в ведомость оплаты нашего труда. Смотрю, а у него зарплата повыше моей! Конечно, на эту зарплату, она была смешной, может быть в 200 долларов в месяц, я никогда не жил. Мне важен был принцип. Я был в числе основателей фирмы, а он пришёл без году неделя как.
Тут, конечно, я сделал ошибку. Надо было пойти к директору Гвоздеву и хотя бы обсудить, потребовать объяснения от него. Если бы ситуация была такой, что, допустим, какая-то мафиозная структура, это же как-никак были 1990е годы, сказала, что мужика без ТВ опыта надо устроить, то даже если бы Гвоздев мне этого не сказал, я бы понял. Дело не шуточное, бывают предложения, от которых отказаться будет себе дороже. Намного дороже. Может быть как-то обсудили и уладили, ведь Гвоздеву мой уход во всех отношениях был невыгоден. Но мне шлея попала под хвост, и я закусил удила. К тому же совпало, что уже в течение некоторого времени времени ко мне уже подкатывал руководитель видеостудии БОПа (Беломорско-онежского пароходства). Он собирался уходить на повышение и искал себе замену. Рисовал сказочные перспективы развития подотчётного ему заведения. Они не были воздушными замками. Пароходство тогда имело больше 90 кораблей и довольно много капусты. Для примера скажу, что им ничего не стоило поехать в любую страну Европы и купить там какое угодно обрудование. У них был колоссальное преимущество – паспорт моряка. Никаких виз – сел и поехал. Причём не обязательно было садиться на посудину пароходства. Сел в самолёт, летишь, якобы, соединиться с командой парохода, который стоит в порту, скажем, Сен Мало. В его распоряжении была пара машин, которые он привёз. Тогда практически никакой сухогруз не возвращался из загранки без палубы, уставленной машинами, купленными на автосвалках за гроши.
Зарплата там была с гулькин нос, но возможности халтуры почти неограниченные. Плюс, когда ты в командировке за границей, тебе платят в валюте, не помню точно сколько, но, вроде, 50 долларов в сутки. За одну недельную командировку отобъёшь с лихвой зарплату, привезёшь барахлишка, продашь. Но я, конечно, не решался уходить тогда. Потому что не чувствовал пока никакого дискомфорта, да и фирму по части программ родил, как-никак я. Но, будучи чуваком НИКОГДА не упускающим момента, который может пригодиться в будущем, я сделал для них, то есть пароходства, пару материалов.
О съёмке одного из них хочу рассказать. Мы поехали в Пудож снимать какое-то мероприятие в составе меня, как видеооператора, Ростислава Гладких, заменившего меня на Карельском ТВ, а теперь он работал в той самой студии, куда меня прочили, и ещё одного молодого парня (где-то даже было полароидное фото нас троих, надо бы поискать). Мероприятие заключалось, наверное, в открытии предприятия типа ООО по скоммуниздиванию леса, а что ещё можно открыть в Пудоже?
На обратном пути, когда мы плыли на личном корабле начальника БОПа Бачинского “Инженер Нарин”, нас застигла непогода. Вначале речь о том, чтобы шторм переждать, но потом решили плыть и всю дорогу пили. Кто сколько хотел. Стол в кают-компании ломился от еды и выпивки. В своей каюте блевала Света Пушкина, некоторое время моя начальница на Карельском ТВ. К тому времени мы с ней уже были, по её инициативе, в далеко не приятельских отношениях. Мы, считай, были врагами, поэтому ничего, кроме приятности, её беда с морской болезнью мне доставить не могла. Она, будучи человеком абсолютно вне морали, в моё время делала на Карельском ТВ передачу “Мы-коммунисты”, а потом, переобувшись в перестроечном полёте, стала с таким же пылом и жаром делать что-то типа “Мы-капиталисты”. И Бачинский, к тому времени, как это было заведено, приватизировавший пароходство или какую-то его часть, стал её лепшим другом, сделал ей паспорт моряка и она плавала, к примеру, в Гамбург, где мы с ней встретились на выставке в 1993 году. Тогда мы уже не разговаривали, и мне, знавшему её как облупленную, было противно даже на неё смотреть. Такой же беспринципной карьеристкой Светлана Анатольевна воспитала дочку Оксану, депутаншу госдуры, становление карьеры которой проходили буквально на моих глазах. Мама делилась со мной новостями о своей любимой доченьке, с младых ногтей бывшей тем ещё подарком. Я много мог бы рассказать о них обеих, но сейчас не до сук. Ещё помню тогда, когда пересекали море Онего от Пудожа до Петроской, что я тоже кирнул изрядно, но в руках себя держал и отчёт обо всём отдавал. А вот “Ростик” Гладких был вообще в говно, и этот мужик, который собирался уходить с должности начальника студии, его звали Паша Свинцицкий устроил ему наутро хорошую головомойку и буквально стал упрашивать меня согласиться на должность. Но я попросил некоторое время на подумать. Чем мне там примерно придется заниматься, я уже знал. Наш предварительный договор остался в тайне даже от того же Ростислава, который продолжал ходить на работу, я продолжал руководить редакцией Петронета и планировал вышеупомянутую поездку в Мо-И-Рану. Когда я приехал из этого велопробега по Голубой дороге, много чего произошло в редакции, что шло вразрез со всей моей редакционной политикой.
Я избавлю читателя от мерзких мелких деталей, скажу только, что наутро по приезде я пришёл и начитал «Прощание с Петронетом» на всю охваченную нашим кабелем часть карельской столицы и ушёл. Внутри моей студии остался стоять велосипед, который я даже домой не успел забрать. На другой день я явился на работу. Входная в редакцию дверь была опечатана директором Гвоздевым пластилином с бумажной петронетовской печатью. Я всё к херам сорвал, забрал велосипед, всё содержимое сейфа, в виде железного шкафа в человеческий рост, ключ от которого был только у меня, то есть 100 кассет S-VHS, всю коллекцию видеофильмов (больше 200 кассет), все личные вещи, само собой. И послал весь Петронет в жопу с лёгким сердцем. Я вообще легко расстаюсь и с кем-либо и с чем-либо. С работой, женой, страной. Кассеты с видео я потом сдам оптом в магазин, пустые S-VHS продам в разные места, в том числе в тот же Петронет, где на моём месте станет работать некто Соловьёв. Он дорастёт до министра культуры Карелии. Блестящая карьера, чо.
Хотя в Петронете я взял оплачиваемый отпуск на три месяца, потому что минимум три года не брал ни дня и только потом оформил окончательный развод с фирмой и продал за копейки все акции, чтобы окончательно отрубить концы, чуть ли не на другой день я стал работать в пароходстве. Потом оставшиеся в Петронете коллеги Марк Кирсанов и Ирина Повидайко говорили, что после моего ухода доходы от рекламы снизились раза в три и оставались на таком уровне с полгода, а потом я и совсем перестал интересоваться происходящим там.
Основным преимуществом работы в БОПе была возможность ездить в командировки. Мы съездили в Гамбург и Осло и два раза в Финляндию, оба раза в Савонлинну. И Гамбургскую и норвежскую поездки я достаточно полно иллюстрировал видеоматериалами, а в Савонлинне ничего не снимал, потому что ездили мы туда лишь за печатными рекламными материалами. В любом случае рассказ о тех поездках надо вести отдельно. Пока я подвожу читателя к решению об эмиграции. Так я работал, и тут важно сказать, что моя работа была как бы внештатной. То есть я не обязан был находиться в «рекламно-информационном отделе», (РИО) пароходства полный день, да мог и вообще не приходить. Платили официально какие-то сущие копейки, но перспективы рисовались сказочные. Вплоть до того, что купим компьютеры «Макинтош» и будем верстать материалы сами, а печатать нам будут финны, для чего ездить в финку придётся очень часто. Мы даже ходили прицениваться к этим компьютерам в фирму “Сампо 90”, которой руководил приятель Коли Корпусенко. Мы с ним познакомились на какой-то совместной пьянке во время очередного приезда в гости к Коле Джойс Бенсон. И мне было обещано, что я стану непременным участником всех командировок, потому что начальник этого РИО, карел Лежаев ни уха ни рыла не знал по-английски. Он был неплохим, бесконфликтным, очень ограниченным парнем, может быть из партийного комитета БОПа, явно непохоже, что он ходил кем-то на судах в загранку.
И пару раз, как я уже говорил, мы с ним съездили в Финляндию. А потом вдруг стало творится нечто непонятное. Появились какие-то интриги. Однажды приехал финн, которому надо было как-то объяснить, почему заказ на печать рекламных брошюр разместили не в его типографии, с которой сотрудничали до этого, а отдали в другую. Сделать это было чрезвычайно трудно, потому что правдивым объяснением было одно – надо было как-то потрафить супруге Валеры Жука, бывшего работника мэрии Петрозаводска, жившего в Савонлинне. Где он процветает и ведет бизнес до сих пор. Супруга была бизнесвуменшей и имела какое-то предприятие. Но, слава богу, объяснять финну надо было не мне, я был мелкой сошкой и переводчиком. Я лишь перевёл то, что говорил тому финну Лежаев. Турмалай, конечно, остался недоволен, но особого выхода у него не было. Потом как-то раз я пришёл на работу и узнал, что Лежаев уехал в Финляндию один. Без переводчика. В ответ на недоумённый вопрос как это могло быть, коллеги пояснили, что уехал он с той самой супругой Валеры Жука, естественно, говорившей по-русски и по-фински. Потихоньку стало ясно, что финские командировки накрываются медным тазом. В 1995 году я съездил с фольклорной группой “Зоряйне” в США на месяц и с успехом использовал студию БОПа, чтобы смонтировать видео о поездке.
А в 1996 году мы поехали на автобусе в Петербург для участия в какой-то международной выставке совместно с Северо-западным пароходством. И я жутко заболел прямо во время поездки. До такой степени, что бросил всё и вернулся на поезде в Петрозаволск. Я сел в него на другой день по приезде в Питер, вечером, и помню, что переплатил какому-то жулику за билет, потому что в кассах билетов не было. Промучавшись всю ночь жесточайшими болями в брюхе, явился по приезде в поликлинику БОПа, откуда начались мои скитания по больницам. Это есть отдельная грустная история, о которой могу только сказать, что эта болезнь послужила дополнительным мотивом отъезда из России. Потому что меня не только не лечили и не смогли поставить диагноза, но я чуть не отдал концы тогда в городской больнице скорой помощи. Потом лежал в Республиканской, потом как-то оклемался и даже в 1997 году ездил учиться финскому в город Хуйтинен. Продолжал работать на ТАСИС и на мистера Хаммера, но анкета уже была отправлена в посольство Канады в Москве.
Но до того, как я её отправил, был длинный путь. Когда стало особенно ясно, что надо бы уехать, я сказать не могу. Возможно это оформилось тогда, когда я прилетел из Осло и меня встретил в Пулково Сергей Свойский, мой друг. Он тогда мне сказал, что нашёл в газете “Иностранец” предварительную канадскую анкету и даже сходил на семинар с канадским юристом Нури Кацем, где рассказывалось об эмиграции в страну клёвого листа. Ещё тогда я его спросил, зачем ему юрист, ведь если ты подходишь по анкете, то в состоянии заполнить всё сам. Он отвечал, что, типа, ему самому лень, можно сделать ошибку, неправильно оценить шансы. Ну и денег у него было побольше по сравнению со мной, я бы никакому юристу платить не смог. Да даже если бы деньги были, то не стал бы.
Анкету ту я нашёл в публичной библиотеке, вырвал её из подшивки газет, сделал ксерокопию и отправил, заполненную, в канадское посольство. Ответ, в виде настоящей анкеты, от посольства, пришёл очень быстро, в течение нескольких недель. И эту анкету я тоже заполнил. Думаю, что мы отправили анкету осенью 1997, или, в самом крайнем случае, в начале 1998.
Когда Марина ездила отвозить документы, потому что я, вроде, снова занемог, попадал даже в кардиологическое отделение. По приезде она сказала, что в посольстве с уважением посмотрели на внушительную папку с документами, с вырезками из газет про нас, в том числе там были статьи, написанные Мариной и мной для газетки в Миннесоте, где внештатно работал Стивен Бонкоски. Самое интересное было примерно в марте 1998, когда вначале пришло по почте приглашение на интервью в апреле, и мы уже чуть ли не гостиницу заказали в Москве на определенные числа. А потом вдруг – телеграмма! Её текст я помню до сих пор. Он гласил:
Интервью в посольстве отменяется. Подробности письмом.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! И как понимать эту телеграмму? Что придёт отказ? Или что?
Письмо явилось очень быстро, чуть ли не через день. В нём было сказано, что по совокупности документов нас решили от интервью освободить, что нужно пройти медкомиссию, которая заключалась во флюорограмме лёгких и заполненной врачом анкете. Флюорограмму сделали в республиканской больнице частным образом чуть ли не на другой день. Анкету я заполнил по-английски сам и дал подписать врачу Иоффе, который поставил мне диагноз на основе долгих бесед меня и его наедине в его кабинете в деревянном здании детской поликлиники, которое тогда ещё не сгорело. Он не возражал, и даже, по-моему не взял денег за это. Короче, всё отправили в Москву и вскоре получили вожделенные визы.
Надо сказать, что это было либеральнейшее время в отношении прохождения медкомиссии прямо по месту жительства. Потом, когда моя супруга Света оформляла визу на приезд ко мне в 2006 году, видимо поскольку были злоупотребления или просто для того, чтобы дать работу нужным людям, анализы нужно было сдавать в Питере в сертифицированной Лондоном клинике, за несоизмеримо большие по сравнению с тем, что мы платили за рентген, деньги. Виза тоже ставилась уже в паспорт, а не выдавалась на отдельной простыне формата Legal.
Потом Марина занималась продажей квартиры в доме по Ленина 15, продала сильно дёшево, но это была полностью её квартира, купленная на ссуду Текобанка. Опять же, отдельная тема.
В теме же эмиграции нельзя не отметить и такой момент. Когда ты чем-то плотно занимаешься, то материал по теме твоих занятий начинает прямо к тебе прилипать. Особенно, когда активно общаешься на этот предмет. Однажды я встретил пианистку Лену Шальневу, живущую сейчас в Осло, с которой мы ездили в Данию, в Ольборг, и сказал ей о том, что думаю вострить лыжи в страну клёвого сиропа. Она была девушкой чрезвычайно пронырливой и тут же мне сообщила, что у неё есть список профессий, нужных в Канаде. Каким-то хитрым образом достала через посольство Канады в Лондоне! Это был практически бесценный материал, и я попросил мне дать на короткое время этот список. Тут же сделал ксерокопию, благо в подвале дома работали знакомые из фирмы “Ксерокс”. Обнаружил там чрезвычайно интересные вещи. Например переводчиков там было два вида. Один, простой, “стоил”, скажем, поскольку память уже подводит, 10 пунктов в анкете, а переводчик научных документов (Scientific Documents Translator) тянул уже на 13 баллов. Я точно помню, что разница была в 3 балла. А я уже подал анкету как переводчик текстов на общую тематику! Правда мои знания двух языков Канады так и так перевесили необходимый минимум баллов.
Как человек практичный я попытался монетизировать этот новое знание. Потому что я знал, сколько дают за возраст, за образование, за знание языков. А какие профессии востребованы, к тому же с баллами, конечно вообще никто не знал в Петрозаводске! То есть я стал обладателем потенциально очень ценной информации. Пару раз я даже заработал на ней какие-то деньги, может быть в размере 30-50 долларов за каждую консультацию. Одним из “клиентов” стал моёй знакомый врач, который успешно потом эмигрировал в Канаду и живёт, надо полагать, в Торонто. Врачом он поехать не мог, а вот техническим каким-то специалистом, типа occupational therapist проходил. Другим был механик пароходства, тоже, вроде, набирал баллы. Но я хотел вывести это на другой уровень, чтобы практиковать консультации законно, через юридическую контору. Даже сходил в одну, поговорил с владельцем консультационной фирмы. Владелец благосклонно выслушал, даже согласился попробовать, он-то в любом случае ничего не терял. Почему второго визита к нему не состоялось вообще, я теперь уже не могу вспомнить. Возможно это было уже весной 1998 года и я занимался тем, что распродавал то, что можно было продать или занимался чем-то другим, но попытка стать “эмиграционным консультантом” провалилась. Не она первая, не она последняя, за исключением того, что сейчас, первого апреля 2022 года я уже не хочу становится никем. Я стал всем, кем и чем хотел.
====
Поскольку это – завершающая часть моего пятиэпизодного сериала про “первые шаги по стране клёвого листа”, то я думаю, что здесь будет уместно поставить точку в отношениях с моей бывшей. Хотелось бы написать “и навсегда о ней забыть”, но, увы, невозможно забыть человека, с которым прожил 22 года. С 1978 по 2000. Нет – нет, да и возвратишься с мыслью к ней, пораздумываешь, а как бы сложилась жизнь, не решись она тогда погнаться за более перспективным, как ей казалось, джентльменом. Я бы, возможно, и вовсе не стал публично, поскольку запись больше не под замком, размышлять на эту тему, рассказ об этом так и остался бы делом, касающихся только нас двоих, даже совсем не относящимся к дочери, которой было не понять перипетий наших взаимоотношений до её вырастания в сознательный возраст, а это лет 15 минимум, если бы Марина не огорчила меня одной лишь строчкой.
Строчка эта была написана в комментарии к моему посту про Колю Корпусенко, опубликованном всё в том же 2022 году в моём тогда ещё существовавшем блоге. В нём говорилось о том, что я “подтверждаю своё чувство неполноценности” такими постами, смакуя сплетни". Я тот пост про Корпусенко перенес в свой новый бесплатный блог, он открыт для публики, и вы сами можете судить, сплетни это или нет. Я, со своей стороны, готов поклясться, что всё написанное там – голая правда. Более того, я старался не вдаваться в некоторые интимные подробности земного существования Коли, которые были, скажем мягко, более чем противоречивыми. Они совсем неважны сейчас, когда от их семьи Старостиных-Корпусенко остался один брат, а от моей вообще никого. Когда я увидел этот уничижительный для меня комментарий, я вначале подумал, что его написала вдова Коли Люба. Что было бы понятно. Конечно, её воспоминания сильно расходятся с моими, да иначе и не может быть. Не знаю, как сейчас, всё же прошло скоро будет четверть века с его смерти, но поначалу наверняка её глодала вина за смерть мужа. Кстати, я даже не знаю, были они официально женаты или жили гражданским браком. Потому что если бы она подошла тогда к нему той ночью 2002 года, когда его принесли без чувств или привели с их остатками в прихожую, и поняла бы, что дело плохо, да вызвала бы скорую, то Колю, может быть, и откачали бы. Может быть, если б он выжил, то этот кризис послужил бы поворотной точкой и, кто знает, возможно, он бы перестал хотя бы всякую дрянь пить. То есть её возражения против моего поста были бы понятны. Но мой сайт услужливо показал мне IP address комментария. Я ввёл его в бесплатный поисковик, который приблизительно (платный это делает точно) указывает откуда сделан пост. И он мне показал – “штат Вашингтон”. Я встрял в тупик. Оба-на! Каким образом Люба могла писать из штата Вашингтон? Особенно в период, когда никаких виз россиянам не дают на настоящий Запад. Тут закралось подозрение, что это могла быть Марина. Я написал в августе 2023 года своему зятю Джейми и прямо спросил его.
Hi Jamie, I have a question to you. I’d like to know where is my ex, Marina now, whether she moved from Manitoba or still living there. If she moved I just want to know was it closer to you namely to Washington state. I don’t want to get in contact with her, but it’s important for me to know her whereabouts. She erased her profile from all translators’ sites she was on before. After you answer I will explain why I ask. Thank you.
Джейми ответил:
Hello, Alex. Yes, Marina has moved to Washington to be closer to us.
То есть осенью прошлого года она переехала жить в США. Поближе к дочери. И комментарий в мой блог, который меня непадецки задел, написала уже из штата Вашингтон. Переехала, прожив в манитобском захолустье Гленборо c населением в 1000 душ и в двух часах езды на машине от Виннипега ещё года два. Ну да, надо же было продать ту халупу (интересно, кому она нужна в этом забытом маниту канадском прерийном зажопинске?), плюс кемпер-караван и какую-то легковую тачку.
Когда она ещё была активна в сетях типа Линкдин, то её с покойным Андерсоном дом можно было найти и посмотреть на строение и стоящий рядом авто-металлолом. Я мог бы тогда сгрузить на память картинку с этим домом, но не стал, ибо зачем? Ради вот всего этого хлама, то есть дома и машины, напомню, она затевала в 1999 или 2000 году расставание со мной. Продала, переехала. Всё хорошо. За исключением того, что корытце её канацкого счастья таки оказалось разбитым. А я бы сказал – искорёженным. Почему я знаю, что всё было не так уж радостно на её горизонте с самого начала? Ну, самое важное – первое (и оно же последнее) впечатление от того, на кого я был променян. Лес Андерсон приехал на свадьбу нашей с Мариной дочери, которая состоялась на озере близ Дулута, Миннесота в августе 2001 года, где-то за дней 10 до событий с башнями-близнецами в Нью-Йорке. Я даже здоровкался с ним и ручку ему жал. Первое, что бросалось тогда в глаза – его неважнецкий внешний вид. Мешки под глазами, а главный мешок – под подбородком. На манер индюшачьей мотни. Такая штука бывает у многих людей, ведших сидячий малоподвижный образ жизни. Кожа под нижней челюстью неминуемо отвисает, повинуясь законам земного притяжения. Второе, что было заметно – он “плохо нёс свой возраст” в целом. Было ли то чувство, с которым я всё это отметил, злорадством? Думаю, что да. Я ведь не добрый христианин, и при созерцании того чмо, на которое я был брошен под автобус (калька с английского, однако), я не мог не испытать ощущения мщения. Бог, которого на самом деле нет, не курица. Он прозорлив, строг и справедлив. Порой, к сожалению, далеко не всегда. Потом, поскольку мы живём в эпоху соц-сплетен-сетей, даже если мы потеряли контакт с 2003 гда по 2014, по её вине, я-то был бы не против его поддерживать, слухи об её житье-бытье до меня доползали. То, допустим, какой-то Лукин напишет, что она с ним поделилась событием, которое должно было по идее произойти года через два – три после нашего с ней развода, а случилось лет через пять. Году в 2006. Я говорю о их с Лесли свадьбе.
То моя простодушная набожная сестра Варя в очередной мой приезд в Сортавалу расскажет, а может я от мамы уже услышу, что она дружит в соцсетях с Мариной и видела её бракосочетание, что для неё, сестры, важно, оно имело место в церкви. Как положено. Второе, тоже намаловажное обстоятельство, которое я так и не мог просечь, зачем выбирать в партнеры себе, предположительно на всю оставшуюся жизнь, человека с совершенно другим … всем? Вот нахуя – если спросить по-русски? По-английски это бэкграунд называется. Задний план. Шлейф из всего того, что человек несёт, как черепаха свой панцирь, на горбу. Культуру, включая книжки, которые мама тебе читала в детстве, привычки той страны, где ты рос и возмудевал. Пословицы, поговорки и весь фольклор. Точно так же как англофон должен с полтыка продолжить фразу There’s a twix …, русский, услышав, что “спешка нужна при ловле блох” тут же завершит её словами, что торопиться нужно ещё и при половом акте с чужой женой.
Нет, что там дом, машина, положение стабильно работающего в каком-то банке человека, всё это понятно. Но ведь там, в семье Лесли, была и бывшая жена, и по крайней мере, парочка взрослых сыновей, один из которых служил в армии, и у него какие-то таски с то ли бывшей, то ли настоящей супругой. Когда мы ещё не разорвали отношения с Мариной до того, что она закрыла все свои соцсети, я имел счастье лицезреть одного из этих сыновей на фото. Жирный парень лет за 30. Без печати особенного интеллекта на лице. О чём такой способен вести разговор становится ясно с первого же взгляда на него. Да и папа его, думаю, недалеко ушёл по этой части. Всё, что он может рассказать известно наперед, как в заключительной части стишка Лермонтова про смерть пиита. И с этим жить надо пару десятков лет минимум! Рождество встречать в таком кругу, наконец. Для меня это было бы пыткой, наверное. Плюс к тому в некрологе Леса было написано, что она ухаживала за ним года два или полтора, когда он уже был болен раком. Это, считай, вычеркнутые из жизни годы.
Как-то раз, спустя короткое время после нашего приезда в Канаду, она обронила, что вот, мол, когда Брайан Дюволь играет в гольф с партнерами, они неторопливо обсуждают какие-то дела и принимают бизнес решения. В её голосе явно слышалось если не восхищение этой идиотской, на мой взгляд, совсем не спортивной игре, то уважение к ней. Я тогда ещё подумал – какие, блин, решения, могут приниматься на таком уровне? Ведь Брайан работал в филиале немецкой фирмы, делавшей пластмассовые трубы. На 14 долларов в час! Потом Марина опубликует фото себя и Леса с клюшкой для гольфа на поле, где в эту нелепую игру играют. Мечта стала явью. Жисть удалась... В другой раз, когда ещё я не слышал, что дочь познакомилась с Джейми Олсоном, Марина обронила фразу, что она не возражала бы, если бы дочь вышла замуж за носителя фамилии, оканчивающейся на “сон” и сменила свою на неё. Я так и не понял, знала ли она уже про Джейми и просто меня не ставила в известность или нет. Во всяком случае ориентиры её уже были ясны.
Потом она предъявила материальные претензии. Уже после развода. Тут надо отступить и рассказать кое-что про нашу финансовую предысторию. Нисколько не могу оспаривать, что материальная часть переезда в Канаду, те пресловутые 15 000 долларов, что надо было заявить, если ты едешь под знаком “профессиональный эмигрант”, были полностью её деньгами, заслугой, и как хотите, так и назовите. Средства были выручены от продажи квартиры, на покупку которой она взяла заем в банке, где работала. В Текобанке. Он потом обанкротится, но долг на ней висел. Сильно помог тут дефолт, русские деньги подешевели, и задолженность скукожилась до суммы то ли в 6, то ли макс в 10 тысяч канацких долларов. И она предъявила ко мне претензию. Что, мол, ты уехал за мой счёт, на моём горбу, мне капусту возмещать, гони по крайней мере 3000 канацких. Я, естественно, взбух. Сумма хоть и внушительная для вновь прибывшего, но в принципе составляет месячную зарплату любой семьи. И даже мне, холостяку, получавшему тогда 10 долларов в час, с рассрочкой в несколько месяцев была подъёмной. И, конечно, живи мы вместе, то есть, юридически говоря “веди мы общее хозяйство”, то всё бы выплатили.
Но мы были уже в разводе! По канацким законам надо прожить год по разным адресам (чем уж разнее у нас было – 2000 км между нашими местами жительства) – прежде чем подаваться можно на развод. Я никогда не забуду, как курьер принес в августе или сентябре 2001 года бумаги на это в комнату, которую я снимал за 200 долларов в месяц, с душем-ванной на коридоре и с тараканами, шуршавшими по ночам в раковине своими панцирями. Комната была от силы 2 на 2 км метра. И пока я читал их с тем, чтобы подписать, этот молодой человек с плохо скрываемым презрением осматривал моё убогое жилище. Приют пушкинского чухонца. А ведь в Виннипеге у нас была квартира на 730 в месяц. Плюс Гидра 40 долларов. Телефон, то да сё, считай 800 набежит. Потом, уехали-то мы по МОЕЙ анкете! Её знания одного языка да образования учителя и патентоведа не хватило бы набрать необходимые для независимой (профессиональной) эмиграции баллы. Какие могут быть претензии-то?
Но моя воля к жизни была неодержимой. Каждое утро в 5:30 или самое позднее в 6 утра я выбегал на пробежку. На соседний стадион. Я никогда не видел там квебекцев. Зато в китайцах, а возможно и во вьетнамцах – они для меня были на одно лицо, недостатка не было. Как и я, они понимали, что всякий день начинается с малой победы – вставания с тёплой постели, даже если не хочется, и надо выходить под дождь, на мороз и на ветер. И мы с этими китайцами, естественно не общаясь, бегали по этому стадиону. Это отступление я делаю к тому, чтобы сказать, что я продолжал барахтаться в любых обстоятельствах. Я их в итоге победил. Нашёл постоянную работу, стал хорошо зарабатывать. Через 6 лет жизни холостяком, но практически ни недели пребывания бобылём – рядом всегда кто-то из противоположного пола ложился вечером и вставал утром, – я счёлся браком в Петрозаводске с замечательной женщиной, с коей и живу до сих пор. Это всё другая история.
Собственно, до этого комментария Марины к моему посту претензий к ней не было. Я ведь тоже тогда как бы обрадовался возможности начать, в свои 45 лет, новую жизнь. Но одну вещь не могу ни простить ни понять. Откуда и идёт моя горечь, и, если хотите, обида. Она мне врала, что у неё пока никого нет, так она писала мне в мейлах, когда я уже обосновался более-менее в Монреале, и она ищет всё время кого-нибудь подходящего. Говорила, что она ещё только приходила на встречи по объявлениям с двумя-тремя мужчинами, но до настоящего момента на горизонте только один из приличных. На самом деле, как потом выяснилось, этот “один из приличных”, Лес(ли) Андерсон, мир праху его, был уже во плоти и крови в её жизни если не несколько месяцев уже, то несколько недель точно до того, как она мне заявила, что купила диван футон и сняла квартиру. Пока я ещё был в Виннипеге.
По ссылке выше вы увидите некролог того, на кого я был променян. Он умер в возрасте 73 лет, от рака то ли пищевода, то ли поджелудочной железы. В некрологе написано одно, Джейми написал другое. Я пишу это в возрасте 68 лет. Немаловажным мотивом расставания Марины со мной было моё неважное здоровье. В Петрозаводске я чуть не отдал концы, понадобилась хирургия и ангиография – это отдельная грустная история. В Монреале в 2001 году весной тоже был близок к этому. Лежал недели 2 в больнице, куда меня увезли без сознания с жутко высоким давлением. Мой эпикриз не внушал супруге особого оптимизма. На моей поджелудочной тоже лет 10 минимум уже как сидит какая-то блямба. Хирург Лётурно, к которому я пошёл со сканом её на сидюке, сказал, что видел таких сотни. Образование доброкачественное, но надо его наблюдать. Если будет расти, сказал он, мы его отрежем. И показал жест отрезания воображаемыми ножницами. Наблюдать надо было через томограф сначала раз в год, потом, сказал мой семейный врач, это можно делать и один раз в два года. Опухоль так и остаётся с тех пор в размерах 6-10 мм. В феврале 2024 года пузо снова отсканировали и сказали – приходите через пару лет. Я, конечно, приду. Здоровье надо блюсти.
Я так и не знаю, почему ей было не сказать о знакомстве с Лесом мне сразу. Я бы понял, и ничего в наших отношениях не изменилось бы. Может быть, я не стал бы поздравлять её с днём рождения, он же был днём нашей свадьбы, когда мы оба были студентами в далёком 1977 году, 15 декабря 2000 года из Монреаля. По крайней мере ТАК поздравлять. Я ходил по магазинам в поисках подарка для неё, нашёл в Хадсон Бее какой-то косметический набор долларов за 50-75, отсылал его по почте в Винипег. Она потом написала, что была тронута вниманием. Я, дурак, поверил в искренность её ответа. Хотя, может и была тронута на самом деле. Ну что же, что было, то вспять не провернёшь. Она осталась сейчас, как мне представляется, у разбитого вдовского корыта. Найти партнера в возрасте под 70 вряд ли возможно, да и вряд ли нужно его искать вообще. Есть, конечно, дочь недалеко, можно съездить в гости, провести выходные, несколько дней. Но возвращаешься-то ты в одинокую холодную постель. А я залезаю под бочок к тёплой жене на 10 лет моложе меня. И есть большой шанс, что она, моя жена, меня проводит в лучший мир.
А мог бы залезать под бочок к Марине. Мы всегда жили душа в душу в общем-то, без особых ссор. Могли бы жить в большом трёхэтажном доме в пригороде Виннипега или в просторном кондо в центре, где кондоминиум метров в 100 кв. стоил тогда меньше 60 000 долларов. Мы бы вместе ездили на Рождество или чаще к нашей дочке, её мужу Джейми, а потом с 2008 года и повидать внучку. Маринин папа, Юрий Маркович Горбачёв, мог бы переехать к нам году эдак в 2007, когда его (и наша) квартира на Ленина 13 в Петрозаводске стоила минимум 100 000 американских долларов, а его пенсия составляла больше 1000 этих же долларов, так как он был участник войны. И прожил бы он с нами, возможно не до 2013 года, а лет на пять по крайней мере больше. И умирал бы уж точно не в таких гнусных условиях, как в Петрозаводске.
Если бы, да кабы. Но бог видит, что не я был всему этому причиной. Я хотел жить и работать в Виннипеге, где, как я уже говорил, мои знания французского открывали большие перспективы. Мои хотелки были похерены хотелками моей б/у.
Из совсем уж из курьёзного на этот счёт. Году в 2017 или 2018 пьём мы на квартире по улице Ла Рошель у старого, со студенческих времен знакомого Сергея Алексеева. Я – джин с тоником из консервной банки, так как пиво подагрику не рекомендуется. Он закупился полудюжиной больших банок пивасика. Вспоминаем молодость. В какой-то момент Серёжа говорит: “А мы думали, что ты уехал в Монреаль из-за того, что хотел жить во франкоязычной провинции, а Марина не хотела. Она ведь не знала французского”.
Я спросил, кто эти “мы”. Он ответил, что слух такой в Петрозаводске густо висел. Смешно всё это, конечно. Если бы не было так грустно. И гнусно в итоге. Когда тебя предают, это вообще … неприятно. Но не смертельно. Qui vivra verra.
Это я написал 22 марта 2022 года. Сегодня, 16 ноября 2024, когда сводил в один пост три бывших публикации из несуществующего более montrealex.blog. Перечитал всё, сделал незначительную правку. Всё так и есть, ни убирать что-то, ни добавлять, не стал.
Жизнь продолжается, чо.
